– По предложению Роба мы договорились, что в два часа дня надо начинать спуск, и все те, кто окажется дальше чем на расстоянии плевка от вершины, должны будут развернуться и двигаться назад. По идее сам Фишер должен был развернуть клиентов, – объяснял Бейдлман. – Мы об этом с ним четко договорились. Я сказал, что у меня, третьего проводника, просто язык не повернется приказывать клиентам, заплатившим по 65 000 долларов, начинать спуск вниз. Фишер согласился, что это должен сделать он сам.

Но по причинам, которые сейчас нет смысла обсуждать, все пошло не по плану. В 14.00 на вершину вышли только Букреев, Харрис, Бейдлман, Адаме, Шёнинг и я. Если бы Фишер и Холл действительно придерживались заранее оговоренных ими правил, то все остальные должны были повернуть обратно, так и не поднявшись на вершину.

Время шло, Бейдлман волновался, но не имел возможности обсудить ситуацию с Фишером, так как у него не было рации. Лопсанг, который нес рацию, был где-то внизу. Рано утром, когда Бейдлман увидел на Балконе блюющего Лопсанга, он забрал у шерпа два мотка веревки, чтобы закрепить ее выше, на крутой скале. Однако позже он пожалел, что ему «даже в голову не пришло забрать у него и рацию».

– В результате я просидел на вершине очень долго, поглядывая на часы в ожидании Скотта, – вспоминал Бейдлман. – Я хотел начинать спуск, но каждый раз, когда я вставал, чтобы уйти, кто-либо из наших клиентов переваливал через верхушку гребня, и я снова садился, чтобы его дождаться.

Сэнди Питтман появилась на финальном отрезке подъема около 14.10, чуть опережая Шарлотту Фокс, Лопсанга Джангбу, Тима Мэдсена и Лин Гаммельгард. Но Питтман двигалась очень медленно, а чуть ниже вершины неожиданно упала на колени в снег. Лопсанг подошел к ней, чтобы помочь, и обнаружил, что у нее закончился уже третий баллон кислорода. Рано утром, когда он тащил ее на короткой страховке, он поставил ей подачу кислорода на максимум (четыре литра в минуту), и поэтому Питтман относительно быстро израсходовала весь свой запас. К счастью, хотя сам Лопсанг и не пользовался кислородом, у него в рюкзаке оказался полный запасной баллон. Он подключил маску и регулятор Питтман к свежему баллону, они прошли последние несколько метров к вершине и присоединились к праздновавшим успешное восхождение альпинистам.

Приблизительно в это время на вершину пришли Роб Холл, Майк Грум и Ясуко Намба, о чем Холл и сообщил по рации Хелен Уилтон в базовом лагере.

– Роб сказал, что на вершине холодно и ветрено, – вспоминает Уилтон. – Но голос его звучал вполне бодро. Он сказал: «Вот только что в поле зрения появился Даг, я его встречу и потом сразу буду спускаться… Если от меня никаких сообщений не будет, значит, все в порядке». Уилтон передала сообщение о выходе на вершину в офис «Консультантов по приключениям» в Новой Зеландии, а также отправила несколько факсов друзьям и членам семей «восхожденцев» по всему миру с известием о триумфальной кульминации экспедиции.

Однако ни Даг Хансен, ни Скотт Фишер не достигли вершины в ближайшее время. На самом деле Фишер поднялся на вершину только в 15.40, а Хансен – после 16.00.

За день до восхождения, в четверг 9 мая, когда все мы уже добрались из третьего лагеря в четвертый, Фишер дошел до палаток на Южном седле только после 17.00. Он выглядел очень усталым, хотя и всеми силами пытался скрыть это от клиентов. Шарлотта Фокс, которая была в одной палатке с Фишером, вспоминала:

– В тот вечер я бы не сказала, что Скотт был болен. Он был очень активным и поддерживал и настраивал каждого из нас, как футбольный тренер перед важной игрой.

На самом деле напряжение последних недель изнурило Фишера – как физически, так и психологически. Хотя он обладал исключительными запасами энергии, расходовал он ее слишком расточительно, и к моменту прихода в четвертый лагерь его силы были на исходе.

– Скотт был сильной личностью, – подтверждал после экспедиции Букреев. – Но накануне восхождения он переутомился, у него было много проблем, и он потратил слишком много сил. Волнения, волнения, волнения. Скотт нервничал, но этого не показывал.

Кроме того, Фишер скрывал от всех тот факт, что он мог быть серьезно болен во время штурма вершины. В 1984 году во время экспедиции в районе горы Аннапурна (Непал) он подхватил желудочно-кишечных паразитов под названием дизентирейная амеба, от которых не мог окончательно избавиться все последующие годы. Эти паразиты поражали печень и могли совершенно непредсказуемо активизироваться, что вызывало приступы сильного физического недомогания. Фишер упомянул о своем недуге нескольким людям в базовом лагере, но утверждал, что об этом не стоит беспокоиться.

По словам Джен Бромет, когда болезнь была в активной фазе или стадии обострения (а весной 1996 года был, по-видимому, именно такой случай), Фишер «сильно потел, и его лихорадило. Эти приступы буквально валили его с ног, но они были короткими и проходили через десять или пятнадцать минут. В Сиэтле такие обострения случались с ним, может быть, раз в неделю или около того, но в состоянии стресса приступы бывали намного чаще. В базовом лагере они случались часто – через день, а иногда и каждый день».

Если Фишер и страдал от подобных приступов в четвертом лагере или выше, то он никому об этом не говорил. Фокс рассказывала, что вскоре после того, как Скотт пришел в четверг вечером в свою палатку, он «свалился спать, но не проспал и двух часов. Он проснулся в 22 часа, начал медленно готовиться к восхождению, но ушел из лагеря гораздо позже последнего из своих клиентов, проводников и шерпов».

Остается неясным, когда именно Фишер ушел из четвертого лагеря, возможно, это произошло только к часу ночи в пятницу, 10 мая. Почти все время в тот день он шел далеко позади остальных и дошел до Южной вершины только к часу дня. Я увидел его первый раз около 14.45, когда во время спуска с вершины мы с Энди Харрисом ждали на ступени Хиллари, пока рассосется толпа. Фишер был последним альпинистом, который поднялся вверх по веревке, и выглядел он чрезвычайно утомленным и изможденным.

Мы с ним обменялись приветствиями, после чего он быстро переговорил с Мартином Адамсом и Анатолием Букреевым, которые в ожидании своей очереди на спуск по ступени Хиллари стояли сразу за нами с Харрисом.

– Эй, Мартин, – сказал Фишер, не снимая кислородной маски и стараясь изобразить шутливый тон. – Как думаешь, ты сможешь покорить вершину Эвереста?

– Эй, Скотт, – отвечал Адаме слегка раздраженно – из-за того, что не услышал от Фишера никаких поздравлений. – Да я только что ее покорил.

Скотт перебросился парой слов с Букреевым. Насколько Адаме помнит тот разговор, Букреев сказал Фишеру: «Я иду вниз с Мартином». Потом Фишер тяжело двинулся в направлении вершины, а Харрис, Букреев, Адаме и я стали спускать

Бейдлман рассказывает, что в 15.10 Фишера все еще не было на вершине, и после этого добавляет:

– Я решил, что пора убираться отсюда ко всем чертям, несмотря на то что Скотт так и не появился.

И Бейдлман повел Питтман, Гаммельгард, Фокс и Мэдсена вниз по гребню вершины. Через двадцать минут спуска, прямо над ступенью Хиллари, они столкнулись с Фишером.

– Я, кажется, ничего ему тогда и не сказал, – вспоминает Бейдлман. – Он поднял руку в виде приветствия. Я видел, что ему очень тяжело, но это же был Скотт, поэтому я не стал особенно волноваться. Я думал, он быстро дойдет до вершины и нагонит нас, чтобы помочь довести клиентов вниз.

В тот момент больше всего Бейдлман волновался за Питтман.

– К тому времени все были измотаны, но Сэнди выглядела особенно уставшей. Я решил, что не должен спускать с нее глаз, чтобы она не свалилась с гребня. Поэтому я проверил, хорошо ли она пристегнута к страховочной веревке, а в местах, где веревки не было, я брал сзади за ее оснастку и крепко держал до тех пор, пока мы не доходили до следующей веревки, к которой она могла пристегнуться. Сэнди была настолько заторможенной, что я даже не уверен, понимала ли она, что я ее подстраховываю.