За шесть прошедших недель на горе произошло несколько серьезных несчастных случаев: Тенцинг упал в трещину еще до того, как мы прибыли в базовый лагерь, Нгаванг Топче заболел высокогорным отеком легких, и его состояние ухудшалось, у молодого, с виду здорового английского альпиниста Джинджера Фуллена из команды Мэла Даффа случился сердечный приступ около вершины ледопада, а на датчанина Кима Сейберга из команды Даффа на ледопаде свалился серак и сломал ему несколько ребер. Впрочем, до этого никто еще не умирал.

Смерть Чена привела альпинистов в мрачное состояние. Информация о несчастье переходила от палатки к палатке, но тридцати трем альпинистам через несколько часов надо было отправиться на вершину, и все быстро выкинули грустные мысли из головы, потому что нервничали перед началом восхождения. Большинство из нас слишком переживали о том, что в ближайшие часы предстоит нам самим, чтобы горевать смерти одного альпиниста. Все решили, что после того, как поднимемся на вершину и спустимся вниз, у нас будет достаточно времени для раздумий.

В четверг, 9 мая, после бессонной ночи в третьем лагере я выбрался из спальника вялым и апатичным. Я медленно оделся, растопил лед и вышел из палатки. К тому времени, как я упаковал рюкзак и пристегнул «кошки», большинство клиентов из группы Холла уже поднимались по протянутой веревке к четвертому лагерю. К моему удивлению, Лу Касишке и Фрэнк Фишбек были среди них. Вчера вечером они находились в таком разбитом состоянии, что мне казалось, они оба откажутся штурмовать вершину.

– Так держать, ребята! – воскликнул я, приятно удивленный тем, что мои товарищи нашли в себе силы и продолжили восхождение.

Я стал догонять свою команду и, посмотрев вниз, увидел очередь приблизительно из пятидесяти альпинистов из других экспедиций, двигающихся вверх по веревке. Ближайшие из них находились непосредственно подо мной. Мне не улыбалась перспектива застрять в пробке – это затягивало время нахождения в зоне падающих сверху камней и подвергало другим опасностям. Я решил продвинуться к началу очереди, пока это еще возможно, и прибавил шагу. Но вверх по стене Лхоцзе была протянута только одна страховочная веревка, поэтому обогнать медленных альпинистов оказалось не так просто.

Каждый раз, отстегиваясь от страховочной веревки, чтобы кого-нибудь обогнать, я вспоминал, как в Энди попал упавший с горы камень. Если я не пристегнут, то даже маленького камешка будет достаточно, чтобы сбросить меня к подножию стены Лхоцзе. Однако обгон альпинистов оказался не только опасным, но и изнуряющим занятием. Я чувствовал себя, словно пытаюсь совершить обгон на крутой горке на маломощном автомобиле, и мне приходится каждый раз «топить газ в пол», чтобы кого-нибудь обойти. После каждого такого обгона мое дыхание становилось таким тяжелым, что я опасался, что меня вырвет прямо в маску.

Я поднимался в гору, пользуясь кислородом впервые в жизни, и мне потребовалось время, чтобы к этому привыкнуть. Хотя польза от использования кислорода на этой высоте (7300 метров) была совершенно очевидной, я понял это не сразу. Когда я попытался восстановить дыхание после обгона трех альпинистов, мне показалось, что я задыхаюсь в маске, поэтому я сорвал ее с лица – только для того, чтобы понять, что без нее дышать еще труднее.

К моменту, когда я преодолел крутой обрыв из хрупкого, сыпучего известняка цвета охры, известного под названием Желтая Полоса, мне удалось пробиться к началу очереди, и теперь я мог позволить себе более комфортную скорость. Двигаясь медленно, но равномерно, я поднимался, уходя влево по траверсу через верхушку стены Лхоцзе, затем вышел на насыпь из черного сланца, называющуюся Отрог Женева[55]. Наконец я привык дышать кислородом при помощи маски и вырвался вперед, oneредив тех, кто шел за мной, более чем на час. Уединение является редкой роскошью на Эвересте, и я был рад, что имею возможность насладиться видами в гордом одиночестве.

На высоте 7900 метров я остановился на верхушке Отрога Женева, чтобы выпить немного воды и осмотреться. Разреженный воздух мерцал подобно хрусталю, так что складывалось ощущение, словно я могу дотянуться рукой до самых далеких пиков. Залитая полуденным солнцем вершина Эвереста просвечивала сквозь полупрозрачную дымку облаков. Взглянув через телеобъектив камеры в сторону верхушки Юго-восточного гребня, я с удивлением увидел четыре фигурки размером с муравьев, медленно продвигавшиеся в сторону Южной вершины. Я решил, что это альпинисты из команды Черногории. Если им повезет, они станут первой экспедицией, которая выйдет на вершину в этом году.

Это также означало, что слухи о непроходимо глубоком снеге были слегка преувеличенными, и если альпинистам удастся подняться на вершину, может, и у нас будет шанс сделать то же самое. Однако облако снега, сдуваемое с гребня вершины, было плохим признаком: черногорцы пробивались наверх, идя против сильнейшего ветра.

До нашей стартовой площадки для штурма вершины на Южном седле я добрался в 13.00. Это место представляет собой плато на высоте 7900 метров, покрытое пуленепробиваемым льдом и обдуваемыми ветром валунами. Южное седло находится в широкой впадине между громадами вершин Лхоцзе и Эвереста. Оно имеет форму неправильного четырехугольника размером примерно с четыре футбольных поля в длину и два – в ширину. Его восточный край заканчивается обрывом глубиной 2100 метров вдоль по стене Канчунг в Тибет. С другой стороны, на 1200 метров ниже, находится Долина Молчания.

Неподалеку от края этой пропасти, на самой западной оконечности седла, на клочке голой земли приютились палатки четвертого лагеря, вокруг которых валялось более тысячи пустых кислородных баллонов[56]. Если в мире и существует более унылое и негостеприимное место, то я надеюсь никогда его не увидеть.

Когда потоки воздуха сталкиваются с горным массивом Эвереста и проходят сквозь V-образный контур Южного седла, ветер усиливается до невообразимой скорости. Зачастую ветер на седле бывает даже сильнее, чем на вершине. Благодаря практически постоянным ураганным ветрам, дующим вдоль седла ранней весной, скалы и лед здесь остаются совершенно голыми, даже когда глубокий снег покрывает соседние склоны, и все, что не успело примерзнуть к земле, сдувает вниз.

Когда я дошел до четвертого лагеря, шестеро шерпов, несмотря на штормовой ветер в 25 метров в секунду, ставили палатки для группы Холла. Я помог им установить свою палатку, используя вместо колышков несколько выброшенных кислородных баллонов, которые накрыл самыми большими камнями, и после этого нырнул внутрь палатки, чтобы дождаться своих товарищей по команде и отогреть заледеневшие руки.

После обеда погода стала хуже. Пришел сирдар Фишера Лопсанг Джангбу, несущий невообразимо тяжелый груз в сорок килограммов. Почти пятнадцать килограммов из его груза приходилось на спутниковый телефон со всем необходимым оборудованием: Сэнди Питтман намеревалась отправлять свои интернет-сообщения с высоты 7900 метров.

Последние из моих товарищей по команде подтянулись к 16.30, а из группы Фишера – еще позже. К этому времени начался сильный ураган. Когда стемнело, на седло вернулись черногорцы и сообщили, что им так и не удалось выйти на вершину. Они повернули обратно, не дойдя до ступени Хиллари.