- Скажи, чтобы заткнулись, нахуй! – надрывался Милкович, стараясь перекричать кудахтающих на своем шалав, заполонивших его дом, обращаясь к жене.
- Ты лишил нас работы! – в ответ проорала та, размахивая руками перед лицом мужа, раздражая и так изрядно потрепанное самообладание брюнета, грозившего взорваться в любую минуту.
- Да, знаю я! Не ори, я что-нибудь придумаю! – намереваясь сбежать от кучи разъяренных советских блядей, прорычал Микки, разворачиваясь к выходу.
- Они говорят, что ты тупой долбоеб, - выдала Светлана, с появившейся, хуй пойми откуда, смелостью в голосе.
- И что ты им ответила? – удивленный подобному заявлению, возмутился брюнет, бросая полный ненависти взгляд на девушек, продолжающих что-то обсуждать на русском.
- Что у тебя еще и хер маленький, - выплюнула в лицо мужа главная потаскуха, лишая того возможности сформулировать внятный ответ.
- Блять, Боже, почему теперь мой дом мне ни разу не крепость? – сбежав на кухню, вопрошал он, распахивая холодильник в поисках бутылки пива.
- Три вещи: это мой дом, у тебя хер и правда маленький, и ты сам виноват, потому что все это начал, думая, что твоя женушка стоит больше чем пару баксов за трах, - тут же поспешил ответить Терри, сидевший за столом. – Скажу из личного опыта – не стоит, - поделился он, решив добить сына.
- Кдатпстянбгаеш? – одна из самых разговорчивых блядей настигла Микки и на кухне, начиная орать на него на своем злоебучем диалекте.
- Да я нихрена не понимаю, что ты говоришь там! – проорал в ответ Милкович, пробираясь к выходу, оставляя разъяренную толпу шалав за спиной. – Не волнуйтесь, мы придумаем, как побыстрее заткнуть вас членами, - прокричал он перед тем, как скрыться за входной дверью.
И уже через несколько дней сдержал обещание.
Каждая пизда, не раз уже бывшая в употреблении, нашла себе спутника в виде клиента нового, открывшегося на втором этаже «Алиби», борделя, совместного бизнесс-проекта Милковича и Болла, все никак не способного придумать достойное применение комнате бывшего хозяина питейного заведения, откинувшего копыта в доме престарелых.
***
Первую прибыль Микки получил уже через пару недель, а долгожданное спокойствие и тишина в родных стенах дома позволили ему расслабиться на диване в гостиной с бутылкой светлого Егера и тупым телешоу на экране старенького телевизора.
Сто-тридцать-хуй-знает-какая серия «Топ-модели по-американски» шла к своему завершению, когда в жюри конкурса расфокусированный взгляд изрядно набравшегося Милковича уловил огненную макушку какого-то женоподобного пидараса-фотографа; а с таким трудом и неимоверными усилиями заставленный заткнуться внутренний голос, твердивший пресловутое «Галлагер», опять схватил мегафон, готовый начать очередную пропаганду всего блядско-конопато-рыжего в голове брюнета.
Чтобы вновь напомнить тому о позорном действе, развернувшимся в туалете бара несколькими неделями ранее.
О потасканной шмаре, с ярко огненной шевелюрой, продолжавшей гонять коктейльную соломинку меж кривых зубов, пока Милкович вколачивался в нее размашистыми толчками; о тихой просьбе поменяться с ней местами, когда, после достижения телкой оргазма, Микки не смог кончить сам, пока эта рыжая не пристроилась сзади, острыми косточками своих узких бедер начиная долбиться о его задницу.
«Я вот люблю пялить рыжих, с гребаными веснушками и бледной кожей, похожих на сраных пришельцев» - разоткровенничался тогда подпитый Микки, опрокидывая очередную рюмку виски, подливаемого Кевином.
Вот только рыжая, сидевшая за столиком в нескольких метрах, с радостью согласившаяся уединиться с симпатичной наружности брюнетом, хоть и подходила под широкое описание особо возбуждающих персон Милковича, но никак не смогла утолить жажду по одному конкретному «инопланетянину», прозибающему за тысячи километров от холодного Чикаго, подставляя свою жопу под пули во имя Великой Державы.
Раскрошившийся на составные части пластиковый корпус пульта, не выдержал силы брюнета, приложенной к неповинному ни в чем прибору, а старенький телевизор громко крякнул, когда тяжелый ботинок опрокинул его на пол, навсегда погасив экран.
Отшвырнув опустевшую бутылку, хер пойми уже которую по счету, Микки вышел на улицу в поисках чистого свежего воздуха, способного проветрить мозги и подарить его голове легкость и свободу от блядского Галлагера, вновь вернувшегося в его мысли горькими воспоминаниями.
Но какая-то неведомая сила вела и тянула его по темным улицам района, опять возвращая на проклятую стройку, где Микки быстрее любого эксперта-криминалиста мог бы указать на пятна спермы и крови, оставленные рыжим, даже без помощи ультрафиолета.
========== Рецидив ==========
Рецидив — возобновление болезни после кажущегося
полного выздоровления, объясняется тем обстоятельством,
что патоген в ходе лечения не полностью исчезает из организма и,
в определённых условиях, вновь вызывает появление симптомов заболевания.
Снег в этом году выпал раньше обычного.
Ежась от пробирающего до костей сквозь растянутый грязно-коричневый свитер холода, Микки Милкович стоял на крыльце собственного дома, добивая очередную бутылку крепкого в попытках согреться.
В помещение идти не хотелось – Светлана взяла выходной на своей проблядушной работе, точнее, сам брюнет заставил ее отправиться в непродолжительный отпуск, когда очередной клиент пожаловался на беременную девушку, решившую проблеваться в самом разгаре оральных манипуляций, дюжие способности к которым она проявляла еще с молодости.
Сигарета истлела слишком быстро, а янтарная жидкость в бутылке, сокрытой от посторонних взглядов бумажным пакетом, неприятно горчила на языке.
- Здоров, - услышал Микки за спиной и, обернувшись, обнаружил подходившего к дому Липа Галлагера, крепко сжимающего рюкзак, доверху набитый учебниками.
Вундеркинд хуев.
- Мэнди дома нет, - не обременяя себя приветственными речами, ответил брюнет, отворачиваясь.
Кудрявый никогда не нравился Милковичу, и на то было немало причин.
И, как бы Микки не пытался убедить себя в том, что основными из них были непростые отношения лупоглазого с его сестрой, или тот факт, что Лип был единственным жителем его района, которому мозгов хватило на то, чтобы поступить в универ (не без участия все той же сестры, стоит заметить), а не проебывать свою жизнь на улицах, зарабатывая грабежами, разбоями и наебками, это было не так.
Основной проблемой Филлипа была и остается его блядская фамилия.
Галлагер.
Ебучее сочетание из восьми букв, где было слишком много «л», выговаривать которую Милкович, к своему стыду и позору, смог навостриться только к десяти годам.
Чертово слово, так охуенно смотревшееся рядом с тремя буквами имени рыжего.
- И хорошо, я пришел к тебе, - поспешил проговорить Галлагер, пресекая попытки Микки скрыться за входной дверью своего дома.
- Да хули хочешь? – оскалился брюнет, не желая разговаривать с живым напоминанием о проебавшемся рыжем, о котором так удачно удавалось не думать уже целых двенадцать дней.
- Ты от Йена ничего не слышал? – спросил лупоглазый, одной фразой срывая с груди Микки потрепанный календарь с десятком листов «без него», что прикрывал собой зияющую дыру возле солнечного сплетения.
- Нет, - поспешил ответить Милкович, вновь отворачиваясь, пытаясь сосредоточить взгляд на бутылке, до сих пор сжимаемой теперь почему-то дрожащей рукой, или истлевшем до фильтра бычке, начинающем пощипывать пальцы.
И он не врал.
Микки не видел и не слышал это конопатое чучело с того самого дня, как блядский Галлагер покинул резиденцию Милковичей, оставляя за своей спиной размазывающего слезы по щекам брюнета, испугавшегося сказать проклятое «останься».
- Это важно, - решил подлить масло в разгорающееся рыжее пламя, Лип.
- Думаешь, мне не похер, потому что я с ним работал? – не поворачивая головы к собеседнику, прорычал в ответ Микки, глубоко затягиваясь едким дымом тлеющей целлюлозы, незаметно пришедшей на смену табаку, едва сумев сдержать кашель от проникновения яда в глотку.