После ухода греческого войска норманнский вождь также смог выдвинуть в качестве предлога несоблюдение обязательств императором, что освобождало его от вассальной клятвы если не сообразно строгой букве закона, то по крайней мере в глазах большей части крестоносцев. Те действительно были убеждены, что их предводители принесли клятву при условии, что император обеспечит им военную и логистическую поддержку вплоть до Иерусалима. Даже при отсутствии такого формального обязательства вассальная клятва подразумевала подобную военную помощь, поддержку вассалу, оказавшемуся в опасности. Однако в то время император все еще находился в Романии, усмиряя земли, отвоеванные для него крестоносцами, а его представитель покинул армию, когда она была в самом опасном положении! Из-за этого враждебное отношение к грекам и к Алексею могло лишь укрепиться и способствовать взлету популярности Боэмунда, что и произошло. Играя, таким образом, «на двух столах», ловкач Боэмунд был уверен в выигрыше.
Татикий был не единственным, кто покинул ряды воинства крестоносцев: почти в то же время, что и он, из лагеря ушел и Балдуин Булонский вместе с большей частью своих войск, ответив на призыв Тороса, правителя Эдессы, просившего защитить его город от турок. Вскоре Балдуин был им «усыновлен», а месяцем позже он захватил этот город для себя одного. С этого времени, как мы видим, князья-крестоносцы уже без колебаний выкраивали для себя владения из бывших земель Византийской империи. Боэмунд был не первым, кто поступил таким образом.
Собирался ли Боэмунд последовать примеру Балдуина? Во всяком случае, он не терял надежды захватить Антиохию и поддерживал свою популярность, возраставшую среди крестоносцев. Так, несколько дней спустя, 9 февраля 1098 года, христиане одержали победу над турками, которую прославляет норманнский Аноним, приписывая ее одному Боэмунду[389]. Узнав о приближении новой армии турок под предводительством эмира Алеппо Ридвана, идущего на помощь осажденному гарнизону, крестоносцы устроили совет во главе с Адемаром, епископом Пюи. Боэмунд вызвался командовать рыцарями, которые пойдут навстречу врагам, в то время как пешие воины останутся в лагере, чтобы продолжить осаду. Князья дали свое согласие, и рыцари отправились на бой во главе с норманном, который на рассвете послал разведчиков, чтобы выведать точное расположение врага. По их возвращении, получив нужные сведения, Боэмунд выстроил войска в боевом порядке. Норманнский Аноним пользуется этим обстоятельством, чтобы передать хвалебные слова, с которыми христианские воины обратились к норманнскому предводителю:
«Ты рассудителен и благоразумен, ты велик и знаменит, ты храбр и победоносен, ты законодатель битв и судья сражений — сделай это. Будет все, как ты велишь. Все, что тебе кажется полезным, соверши и сделай для себя и для нас»[390].
В соответствии со стратегией, которую некоторые историки считают новшеством, Боэмунд разбил свои войска на шесть корпусов и встал во главе шестого отряда, расположенного в арьергарде[391]. Увидев, что христиане дрогнули под напором турок, он, подозвав своего знаменосца, обратился к нему с воодушевляющей речью о священной войне, в которой угадывается и церковное происхождение автора, и его намерение пропагандировать крестовый поход:
«Спеши скорее, как только можешь, как подобает храброму мужу. И будь ревностной подмогой Богу и Святому Гробу. Ты поистине знаешь, что эта война не плоти, но духа. Итак, будь храбрейшим поборником Христа. Иди с миром. Да будет Господь с тобой везде»[392].
Вслед за чем Боэмунд ринулся на врагов, истребляя турок, «словно лев в овечьем стаде», и обратил их в бегство. При виде знамени норманна, реющего в первых рядах, другие отряды, прекратив отступление, превратили победу турок в их разгром. Крестоносцы доставили в лагерь сотню голов убитых врагов и множество коней.
Однако другие хронисты не приписывают Боэмунду столь яркого участия в битве. Рауль Каннский отнюдь не считает его руководителем или инициатором победы[393]. Раймунд Ажильский, как можно догадаться, еще менее настроен в пользу Боэмунда: по его словам, решение о походе приняли сообща на совете, в покоях Адемара Пюиского; рыцари, примерно 700 человек, выступив ночью, храбро атаковали турок и обратили их в бегство[394]. Боэмунд в его рассказе даже не упомянут[395]. Альберт Ахенский называет его среди участников битвы, но не предоставляет ему какой-либо особой роли. По его мнению, речь о священной войне произнес Адемар, а не Боэмунд: «Прославленный епископ призвал их не бояться смерти во имя любви к Тому, за кем пошли они, отмеченные знаком креста, к Тому, ради которого они покинули свою родину, семью и все блага; ведь тот, кто умрет за него сегодня, будет владеть небесами вместе с Богом Воинств. Тогда, воодушевленные этой вестью, благословляющей их, они все как один объявили себя готовыми скорее умереть, нежели позорно бежать от врага»[396].
Беспристрастный, как обычно, Альберт добавляет, что в бой ринулись все предводители, начиная с графа Раймунда Сен-Жильского, за которым последовал Готфрид Бульонский и другие князья (в том числе и Боэмунд), — вместе они одержали победу и привезли в лагерь головы побежденных.
В христианском лагере в то время находились послы египетского халифа из династии Фатимидов. Начались переговоры насчет союза крестоносцев с Фатимидами-шиитами против турок-суннитов. Фатимиды считали крестоносцев наемниками на службе Византийской империи, с которой они поддерживали хорошие отношения. Египтяне были готовы оставить латинянам территории на севере Антиохии, которые в любом случае они уже потеряли после 1071 года. Взамен Фатимиды прежде всего жаждали завладеть Иерусалимом, который турок Азиз уже дважды у них захватывал. Однако в лагере христиан, особенно для простых крестоносцев, Иерусалим оставался главной целью похода. Из-за этого согласие между сторонами было невозможным, и переговоры быстро свернули[397].
Итак, осада была возобновлена, без каких-либо положительных изменений или надежды на благоприятный исход дела в ближайшее время. Напротив, 15 февраля Яги-Сиан призвал на помощь эмира Кербогу — таким образом, крестоносцы вновь могли оказаться в крайне непригодном для обороны положении «осаждавших-осажденных». К тому же жители Антиохии продолжали вылазки; чтобы помешать им, предводители в начале марта решили соорудить укрепленную башню напротив городских ворот у моста — её назвали «Магомерия»[398]. Для постройки потребовались технические приспособления, дерево и специальные рабочие, которых крайне не хватало с момента отбытия греческого войска. Узнав, что английские корабли вот-вот войдут в гавань Святого Симеона, Раймунд Сен-Жильский предложил предводителям отправиться к ним с небольшим войском, чтобы привести из гавани необходимых людей. Боэмунд тотчас же вызвался ехать вместе с ним, тогда как люди, оставшиеся в лагере, начали работы по возведению башни.
Пятого марта, после того как оба предводителя уехали в гавань, лагерь подвергся нападению турок Антиохии, причинивших ему некоторый ущерб. На следующий день турки атаковали отряды Раймунда Сен-Жильского и Боэмунда, обратив их в бегство. Боэмунду удалось добраться до христиан, которые отправились им навстречу под предводительством Стефана Блуаского; те, в свою очередь, тоже были атакованы, но им удалось одержать победу в неистовой битве, в которой обе стороны понесли тяжелые потери[399]. Согласно норманнскому Анониму, этому певцу священной войны, «в тот день более тысячи из наших воинов и пеших претерпели мученичество. Мы верим, что они взошли на небеса, приняв белую столу мученичества»[400].
