====== XXXI. One sudden death ======
Комментарий к
XXXI
. One sudden death В знаках “дельта” Δ описываются события глазами серафима.
Буква выбрана от первой буквы его имени.
| Part 2: Tale of foe |
- Хэлл, а тебя не вздернут... >> – никем не удерживаемый, я побежал оглядывать мастерскую по периметру. Здесь миллион колб, ящичков, пакетов и контейнеров с различными веществами, от сахара до образцов плутония... если мои квадратные глаза и этикетки не врут. Я вернулся в исходную точку к свинцовой двери и посверлил мастера пронизывающим взглядом, ища ответ на вопрос, чесавшийся на языке. Но ему как-то до фени, что все засекреченные военные лаборатории мира нервно курят в сторонке, он безмятежно смотрит на свой стол, заваленный хим. реактивами. Как бы намекая... что ему действительно хватит оборудования и материалов, чтобы испечь шоколадный торт... или атомную боеголовку... в холодноватом свете люминесцентного потолка >> – ...за несанкционированный пропуск всяких разных «шпионов» на свое рабочее место?
- Помнишь те новенькие хрустящие банкноты, в которые превратился твой красный киберпсих сначала? – мастер довольно поцокал языком. – Охрана куплена, Энджи. Присядьте на стулья, ребятки. Осторожнее, они стеклянные! Эх... да черт с ними. И Дезерэтт, прошу, не кури здесь больше, вентиляция же никакая.
~~~ Δ Перевоплощение во многом напоминало переодевание. Только «костюм» редко приходился впору. Иногда это сопровождалось дикой разрывающей болью... если душа была особенно черна. На сей раз он снял ДНК как рельефную полупрозрачную пленку, свернул и натянул новое тело на свой тонкий астральный скелет... чтобы тотчас же выругаться. Форменное самоубийство, не иначе. Мастер оказался ужасно близоруким, маленький рост дополнительно срезал видимость.
Мир никогда еще не был таким дрожащим и туманным, в неверном свете ламп, горевших где-то на головокружительной высоте, а сам коридор, такой темный и опасный... Хэлл/Дэз покачнулся, щуря глаза и стараясь узнать человека, вышедшего навстречу и вставшего рядом. Не узнал. Кто он? Ну же, помоги, маленький мастер, в твоей голове просто вавилонское столпотворение мыслей, образов и технических стандартов.
Серафим едва справился с желанием опереться крошечными ладонями о стену. Ну или умереть. Как умереть?! Самоубийство? Черт, разве это возможно? Инженер... его клиент?! Почему? Конечно, жизнь в свинцовом гробу под землей похожа на какую-то чудовищную пародию на настоящую жизнь, но разве Хэлл не сам ее захотел?
Спертый воздух сгустился еще немножко, в знакомую и ненавистную улыбку атмосферного принца. Мод, только не здесь, не сейчас...
- Мой шестикрылый брат, желание, исполняемое демоном инферно, никого пока не сделало счастливым.
- Почему же они продолжают просить? – Дэз быстро облизал сухие губы и на ощупь нашел дверь в заветный зал переговоров. Какая прелесть, она без ручки.
- А больше некому исполнять. Однажды распятый Бог принимает от них лишь молитвы о прощении. Прощение за то, что получилось, когда они молились мне. Любому из нас.
- И это никогда не кончится?
- Пока светит солнце... и цветет земля. Не бойся за белокурого властелина своего ледяного сердца, Дэз. Бойся лучше за себя.
- Что? Почему!?
- Натерпишься еще, – улыбка вытянулась в дымчатый восклицательный знак. Серафим почти услышал его укоризненный вздох. Δ ~~~
>> Хэлл надел очки с толстенными линзами, вытащил из миниатюрного сейфа на столе кроваво блеснувший камень и погрузился в работу, а Дезерэтт, то ли игриво, а то ли дурашливо прижался ко мне и обнял одной рукой.
- План. Требую план.
- Да не план это вовсе. Придется пережить до хрена неприятных моментов. Тебе, да, тебе. Протрезветь, обрести ясность ума и последовательно перевоплощаться во всех людей, которые, так или иначе, приведут к Кси. Убивать их, если по-другому не получится. Врать, изворачиваться, снова убивать. Справишься?
- Ты мне здорово папу своего напомнил. >>
~~~ Δ – Он уменьшился.
- Огранка, герр. Сами понимаете. Он потерял около 9% массы, всего лишь 3,7 карата.
- Принимаю. Тебе понадобились дополнительные материалы?
- Нет. Платина первой категории у меня имеется всегда. Я делал сплав с палладием, для более светлого и благородного оттенка оправы.
- Хорошо, Тэйт. Можешь идти.
Идти? Не-не, мне и тут хорошо. Почему у Хэлла в карманах нет клея? Налить на сиденье...
Время встречи истекло. Дэз лихорадочно пытался придумать, как остановить его, топ-менеджера (что за тупая должность?) с невыговариваемой немецкой фамилией и надменностью Цербера, забравшего бриллиант. Или удержать еще хоть на несколько секунд. Прикрыл проклятые, ничего не видящие глаза, с облегчением открывая собственные, цвета магмы и стали, расплавленной в доменной печи... их гремучей смеси. Спинной мозг сотрясли две пренеприятнейшие судороги (чтоб я еще раз повадился помогать кому-либо), и он с омерзением надел на себя ауру этого надменного человека в дорогом костюме.
Теперь он знает, куда идти и кому нести длинную цепочку с красно-черным камнем. Точнее, знает, что остается тут, в переговорной... и что сделка состоится прямо сейчас. И если тот, кто заберет драгоценный бриллиант, и тот, кто похитил Ксавьера – одно и то же лицо... было бы здорово, если бы маленький мастер ошибся в предположениях.
Клон пнул обмякшее тело оригинала, торопливо задвигая его за батарею, и поудобнее расселся в мягком кресле: клиент подойдет с минуты на минуту. Δ ~~~
>> И опять я слоняюсь из стороны в сторону, как обычный статист, не нахожу себе места, умирая от ожидания, в безвестности, бессильный что-либо предпринять, пока серафим не вернется. Золотых дел мастер-часовщик со мной, он неразговорчив и угрюм, но его руки никогда не остаются без работы. Я наблюдаю, как он лепит из сырой глины причудливые формы для литья, ставит в печь на обжиг, надевает чистый фартук, режет золото на ровные прямоугольные листы, раскатывает в тончайшую фольгу, сосредоточенный, лишь изредка смахивая пот со лба...
И я удивился, когда он вдруг бросил все и обратился ко мне. >>
- Расскажи об Америке. В каком городе ты живешь?
- Нью-Йорк. Прославленный город, Хэлл, известный на весь мир, и я вряд ли скажу о нем что-то новое.
- А твое собственное мнение...
- Ненавижу его, – холодный и ровный, голос вампира чем-то пугал. – Город, в котором ненавидишь каждого. Потому что они – не такие как ты. Их миллионы, а ты – один. Потому что огромный мегаполис, забитый до отказа машинами и людьми, насмехается над твоим одиночеством, насмехается днем и особенно жестоко – ночью, когда голод выгоняет тебя на улицу, и ты выходишь убивать, чтобы прокормиться, хочешь или не хочешь... Снова и снова. Пьешь грязную кровь, до насыщения, до отвращения и тошноты, пьешь и пьешь, а твои жертвы – как муравьи в гигантском муравейнике, нескончаемы, знаешь, что всех не перебьешь, гадов... и ненавидишь все это еще больше. Ненавидишь одинаковые улицы, в них нет узких и запутанных лабиринтов, приятных глазу, ненавидишь реку, в ней нет чистоты и таинственности, ненавидишь даже деревья... они часть царящего вокруг обмана. Тебя не трогают никакие развлечения, пейзажи или машинная индустрия, яркие огни и зазывная реклама, ни еда, ни алкоголь, ни трепещущая плоть, ты всюду видишь тлен и разложение, суету в сердцах, пустоту в глазах. Ты взметаешь их и поджигаешь, как сухие листья осенью в парке, но беда Нью-Йорка в том, что даже осени нормальной не бывает... и осеннего листопада. И ты уходишь прочь, прячешься в свою нору, до нового заката, ты ненавидишь солнце, дарящее тепло всем этим ублюдкам рода людского, ревнуешь и завидуешь их пустоголовой беззаботности и обремененностью несуществующими проблемами их жалкого бытия, и так проходит вечность... пока не появляется он.
- Твой любимый?
- Да... он, Ксавьер. Я столько раз отпускал на волю фантазию, описывая его про себя, рисуя, наслаждаясь четкостью форм, идеальностью образа... теперь мне даже нечего сказать, я не подберу достойных слов. Я лишь чувствую, как безумно хочу сжать его в объятьях, забрать частичку его тепла, отдать свое, выпить его дыхание, слиться с его губами, украсть несколько стонов. А затем... стать его хрупкостью, мягкостью, нежностью... покрыть его собой, как второй кожей... быть его тенью, повторяя все движения, ловить каждое слово, а лучше – просто поселиться в его спокойных кристальных глазах. И, возможно, даже сохранить рассудок.
