Внезапно оборвав игру, Никон встал с места, оглянул кучку слушателей и гордо пошел в барак. А следом за ним полетел возглас:

— Хорошо, товарищ! Очень хорошо!.. Сыграл бы еще!

В забое Покойника работал безответный, тихий крепильщик Силантий. Он упорно и напряженно возился со своей работой и от него редко можно было услышать лишнее слово. Его почти не замечали да и он ни с кем из товарищей по работе не водил компании. И вот этот тихий Силантий однажды взбунтовался.

В последний день пятидневки, он, выбираясь вместе с другими из шахты на-гора, заявил шедшему рядом с ним Покойнику:

— Я, Сергей Нилыч, в другой забой подаюсь...

— Как это, тово...? — насторожился Покойник. — Пошто?

Силантий оглянулся, вздохнул и не сразу объяснил:

— Худо у нас работа идет... Страмота. Низше всех выходим...

— Ударять, тово... желаешь? — зло насупился Покойник.

— До ударника трудно добраться... Ну, а получше того, как сейчас...

— Вались! — озлился Покойник. — Кланяться, тово... не стану. Обойдемся, тово... без сопливых...

— Зачем же ругаться? — возмутился Силантий и быстрее прошел на-гора один, оставив ворчащего Покойника тяжело шагать по слабоосвещенному штреку.

Когда остальные работавшие с Покойником узнали, что Силантий перешел на работу в другой забой и вступил в хорошую бригаду, они разразились сочной руганью. Покойник успокоил их:

— Пущай, тово... сволочь уходит. Обойдемся...

На место Силантия десятник прислал другого крепильщика. Но он оказался хуже Силантия, менее опытный, неповоротливый и ленивый.

Никона уход Силантия обеспокоил. Он понял, что без хорошего крепильщика и так низкая выработка у них падет еще ниже. И он поделился своими опасениями с Покойником.

— Ладно... — махнул тот рукой. — Хуже тово... не будет.

Но Никона это не успокоило. За последнюю пятидневку подсчитал он свой заработок и увидел, что дела плохи. Получка была маленькая, а выпивки с Покойником стоили денег. И еще заметил Никон, что в последнее время за водку приходится платить только ему одному. Покойник и Степанида, выходит, пили на его, Никона, счет. Это обидело Никона. Что же это такое? Значит, они его считают дурачком! Ну, ладно же!

Он улучил подходящее время и, когда Покойник по-обычному, накануне выходного дня напомнил:

— Заявляйся, тово... Степанида...

Он хмуро предупредил:

— У меня нонче денег нету...

— Нету? — недоверчиво переспросил Покойник. — Как же, тово... нету?

— Получка маленькая была...

— Худо... тово... — покачал головою Покойник.

Никон вспылил:

— Неужто все мне да мне выставлять?! Я уж сколькой раз покупал вино! Отчего я должен?.. Оба гуляем...

Покойник исподлобья поглядел на Никона, потемнел и сплюнул:

— Сволочь ты, тово...

На мгновенье Никон смешался. Но быстро придя в себя, заносчиво крикнул:

— А у меня денег мало оттого, что с вами, с этакими много ли наработаешь?.. Хуже всех выработка!

— Сволочь ты, тово... — мрачно повторил Покойник. — Бить тебя бы, тово..

И он ушел от Никона, неуклюжий, угрюмый и злой.

В досаде и на Покойника и почему-то и на себя самого Никон побрел в этот вечер одиноко в свой барак. А на дороге досаду эту еще усилил встретившийся Силантий. Тот остановил Никона и дружелюбно посоветовал:

— Развяжись ты, Старухин, с этой шайкой. Никакого добра оттого не будет, если с ними вожжаться дальше будешь... Вот я ушел, и легше мне. Коло хороших ребят устроился я...

— Я с ими не связан... — пробормотал Никон и поспешил отойти от Силантия.

Настали неуютные и тяжелые дни для Никона. Покойник стал придираться к нему на каждом шагу. Забойщик вдруг забеспокоился о работе, о ее качестве. Он частенько, откидывая в сторону кайлу, подходил к Никону, заглядывал в вагонетку и, найдя там породу, разражался яростной бранью. Никон понимал, что Покойник делает это только затем, чтобы досадить ему, чтобы выместить на нем злобу. Но спорить с забойщиком было бесполезно, тем более, что работа у Никона по-прежнему была небрежная и плохая.

Однажды Покойник раскричался на него при десятнике и при технике, зашедших в забой, чтобы проверить работу. Десятник взглянул на Никона, осмотрел уголь, который он накидал в вагонетку, покрутил головой.

— Что же это ты, товарищ, делаешь? — с упреком обратился он к нему. — Нарочно ты, что ли? Ведь у тебя не менее четверти породы!

Покойник, поглядывая на Никона сбоку, кивнул десятнику:

— У его, тово... завсегда так... Неспособный, тово.

Техник спросил фамилию Никона и записал ее.

— Пошли вы к чорту! — разбушевался Никон, когда десятник и техник ушли из забоя. — Я, что ли, хуже тут кого работаю? Почему на меня понесли?! Так разве по-сволочному можно?..

— Не лайся, тово... — обрезал его Покойник. А остальные промолчали.

— Как тут не лаяться!?. — рванулся Никон к вагонетке, и в голосе его звучала жалоба.

После этого в раскомандировочной во время короткого собрания Никон с тоскою и озлоблением услыхал свою фамилию.

— Прогульщики и лодыри, товарищи, — сказал предшахтком, — не только что мало работают, они работают притом и очень плохо. К примеру, в двадцать седьмом забое есть молодой рабочий Старухин, так он что делает? Он вместо угля в вагонетки породу буровит! Это ведь прямой вред!..

Никон сжался и воровато оглянулся кругом. На него поглядывали неодобрительно и с насмешкой. Он опустил глаза, и опустил их еще ниже, когда встретил знакомый взгляд: впереди стоял Зонов и глядел на него в упор.

Когда Никон попытался спрятаться за спины шахтеров, Зонов быстро прошел за ним и положил ему на плечо тяжелую руку.

— Все не можешь за ум приняться? бузишь?

— Ничего подобного...

— Чего отвертываешься? Разве не известно про тебя все? Вот ты совсем мальчишка еще, а уж в летунах побывал, и лодырь, и с пьянкой знаком... Куда это годится! Безобразие!..

— Не кричи на меня!.. — стараясь под грубой отчаянностью скрыть смущенье, проговорил Никон. — Какое тебе дело?

— Дурак! — незлобиво покачал головой Зонов. — Да мне дело-то не до тебя, а до того, что ты звание пролетария, рабочего гадишь!.. Тебе поправляться надо... Ты в пятом бараке живешь? Я зайду к тебе. Поговорим... Не верю я, чтоб ты совсем окончательно шпаной заделался! Не верю!..

Никон молчал. Окружающие внимательно прислушивались к словам Зонова. Какой-то старый рабочий, вынув трубку изо рта, сплюнул и назидательно сказал Никону:

— Ты Зонова, парень, послушай. Он тебе мозги просветит! Как стеклышко станут.

У Никона загорелись уши.

— Нечего мне их просвечать!..

Зонов перестал усмехаться и повторил:

— Не верю, чтоб ты окончательной шпаной заделался! Не верю!

И Никон вдруг, сам не понимая, как и почему, выпалил:

— Ставьте в другое место работать! К хорошему забойщику ставьте!

Тот же старый рабочий весело захохотал:

— Туго тебе с Покойником? Не глянется?!

— С ним много не наработаешь! — воодушевился Никон. — Сам еле-еле ворочает, и другим ходу мало...

— Ну, — усумнился Зонов, — вряд ли тут Покойник виноват. На чужого дядю, брат, как говорится, нечего пенять!.. Одним словом, увидимся еще.

Увиделись они очень скоро, дня через два после этого. Зонов вечером пришел к Никону в барак. Никон в это время потихонечку играл какую-то грустную песенку. Зонов остановился в дверях и стал молча слушать. Когда песня замолкла, он прошел к Никону и, не здороваясь, похвалил:

— Хорошо ты, парень, играешь. Даже обидно...

— Почему обидно?

— Да вот, такой хороший музыкант, а работник нестоющий!.. Ну, ладно, давай толковать.

Никон очистил место для Зонова. Тот сел.

— Ты мне вот что скажи, парень: откуда ты такой взялся? По всему выходит, что ты из трудящей крестьянской семьи, самостоятельный, в шахтеры подался, а какой ты шахтер? Ерунда, одно слово... С Владимирской шахты утопал сюда. А почему? На легкий паек хотел попасть? Видал, как этот легкий-то выходит? Вся шахта смеется над двадцать седьмым забоем. А уж на что у нас, по душе говоря, на шахте дела отставшие!.. ты попробуй-ка теперь от Покойника к кому-нибудь попасть в забой, тебя никто не примет. А почему? Клеймо на тебе нехорошее, и на черной доске ты побывал. Ну, а если так, то куда ты сунешься? Значит, опять лететь тебе на другой рудник доведется?