Проводник посмотрел на женщин, что-то недовольно пробормотал и вышел.

Монахиня приготовилась слушать Катерину. Но Катерина потупила взор и о чем-то задумалась.

Грешна ты, дочка, видит Бог, - сказала монахиня, - жизнь твою последних лет праведной не назовешь…

Беловой трудно было смотреть в глаза старой женщине. Дрожащими пальцами она убрала с плеч распустившиеся волосы и тихо вздохнула.

Не знаю. Не думала ни о чем тогда.

В сознании застряли слова: «Не думала ни о чем тогда». И исповедь эта показалась какой-то фальшивой. Ведь она, Катерина, бросив ребенка и, мучимая угрызениями совести, однако не испытывала никакого желания расстаться с прошлой жизнью проститутки. Напротив, она все это время старалась утешить себя, что история с ребенком скоро забудется, душевные боли пройдут, и она снова сможет зарабатывать на жизнь, торгуя своим телом. Эта мысль казалась ей теперь дикой и неуместной, но она, крепко втянувшись в разврат по глупости своей юной, уже не замечала в подобном образе жизни ничего предосудительного для себя. «Многие так живут, - думала она, - даже некоторые замужние женщины подрабатывают тайно от своих мужей». Катерина удивилась своему откровенному признанию. «Зачем я рассказываю все это? Да и раскаиваюсь ли я в том, какой виду образ жизни? Ведь все продолжиться… Не собираюсь же я гнуть спину на совхозной ферме. Но я раскаиваюсь. Раскаиваюсь! Я виновата в гибели своего ребенка».

Монахиня молча разглядывала красивое лицо Катерины, пытаясь понять ее.

Сердце мне подсказывает, что ты, дочка, утаиваешь от меня главное. Расскажи, не держи в себе.

Я сказала все…

Изложив то, что считала не столь важным в раскаянии, Катерина боялась теперь признаться именно в самом главном, в самом страшном. «Все перепутала, все! Нужно было сказать только самое главное. А я наговорила столько, что, если расскажу еще и о ребенке, она спросит меня: зачем ты живешь? Ты, грешница, погубив дитя, еще пытаешься жить?

Опустив сухие руки на колени, монахиня медленно откинулась на стенку купе, и устало закрыла глаза. Катерина испугалась. Ей подумалось, что монахине стало плохо, она поднялась, чтобы помочь ей. Но женщина открыла глаза…

Я буду молиться за тебя, дочка.

Белова с тревогой подумала, что монахиня догадалась сама о конце утаенной истории, и поняла, что у Катерины был ребенок. Испугавшись своего предположения, Катерина забилась в угол, глаза ее широко раскрылись.

Ты грешна, Катерина, - тихо проговорила монахиня. - В церковь, ступай в церковь к батюшке. Исповедуйся… Иначе, не будет тебе покоя, сгинешь и имени твоего не останется…

ГЛАВА 8

Старховы на своем «Жигуленке» подъехали к дому, в котором проживал председатель горисполкома Аркадий Николаевич Муров. Позвонили в квартиру. Дверь открыла Наталья Павловна, красивая, стройная женщина, ровесница Светланы Андреевны.

Светлана! Павел! Вот приятная неожиданность!

Женщины прошли в комнаты. Павел Федорович, не любивший слушать женских пересудов, зашел в кухню, открыл форточку, закурил; стал обдумывать разговор, который предстоял с Муровым, мужем Натальи Павловны.

Квартира была большой: ковры на полах, вся мебель импортная, из красного дерева превосходного качества, со вкусом расставленная во всех шести просторных комнатах.

Наталья Павловна показала Старховой новые сережки с бриллиантами, купленные в заграничной поездке. Светлана Андреевна перед зеркалом примерила серьги и с восхищением сказала:

Шикарно живешь, Наташенька!

Наталья Павловна улыбнулась, искоса поглядела на подругу.

Какое уж тут шикарство? Приличного автомобиля нет.

У вас же есть «Волга».

Рухлядь! – сказала Наталья Павловна, тряхнув головой с черными крупными кудрями. - Нашу «Волгу», пока окончательно не развалилась, пора кому-нибудь продать.

Но машина почти новая! Насколько мне известно, вашей «Волге» всего два года.

Ну и что? Продадим ее, купим японскую «Тойоту». Иностранная машина престижнее, сама понимаешь.

Но где вы купите «Тойоту»?

За границей. Аркадий скоро поедет в командировку в Японию, там купит.

Светлана Андреевна многозначительно заметила:

У вас такие связи!

А как же иначе? – просияла Наталья Павловна. – Я скоро буду женой «Первого». Слышала?

Ты не шутишь? Он же у тебя в горисполкоме…

Его переводят в горком, Первым секретарем. Старика «Первого» на пенсию провожают через месяц.

Счастливая ты, Наташа!

Польщенная Наталья Павловна проговорила:

Ты не представляешь, быть за мужем за солидным руководителем – такая тоска! Мы же с ним почти не видимся. Приходит с работы – и сразу за письменный стол. Читает бумаги, пишет, кому-то звонит… Кстати, где твой муж?

Кажется, в кухне. Курит.

Ах, в кухне! Я думаю, куда он запропастился. Пойдем, я угощу вас кое-чем вкусненьким.

Неожиданно из спальной комнаты послышался детский плач. Наталья Павловна встрепенулась, глаза ее радостно заблестели.

Татьяна проснулась! Сейчас покажу тебе нашу малютку, чудная девочка!

И Наталья Павловна повела Стархову в детскую спальню. Светлана Андреевна склонилась над ребенком, лежащим в маленькой кроватке с высокой боковой сетчатой стенкой.

Какая прелесть! – восторгалась она. – Мурова Татьяна Аркадьевна! Звучит?

Звучит! А личико какое миленькое! Красавица!

Стархова с умилением разглядывала ребенка, а у самой в душе было отчаяние от собственной несостоятельности стать матерью…

В прихожей тихо хлопнула дверь. Мурова подняла голову.

Наверное, Аркадий пришел.

Сунув ребенку в руку погремушку, она со Старховой прошла в кухню. Аркадий Николаевич уже о чем-то разговаривал со Старховым.

Светланочка, - с шутливым укором произнес Муров. - Вы нас совсем забыли, даже в гости перестали заходить. Нехорошо! И Аркадий Николаевич поцеловал ее в щеку.

Очаровательная жена у тебя, Паша! – говорил он. – И похудела немножко, но, знаешь, и похорошела. Худоба иногда красит.

А вы все прежний, Аркадий Николаевич, - заметила Стархова. - Флиртуете с женщинами.

Где уж! Постарел я. Да и жена у меня стро-о-огая!

Наталья Павловна усмехнулась, посмотрела в лукавые глаза мужа.

Кто его знает, может, и флиртует. Домой всегда возвращается поздно.

Где уж нам, - вздохнул Аркадий Николаевич. - Отошла коту масленица.

Наталья Павловна вынула из гарнитура чайный прибор, порезала торт, разложила по тарелочкам. Все расселись за столом. Светлана Андреевна посматривала на мужа пытливым взглядом, словно спрашивая, начать ли разговор о ребенке? Павел Федорович лишь пожимал в ответ плечами.

Что это вы так загадочно изъясняетесь? – заметил Аркадий Николаевич, разглядывая Старховых своими темными, глубоко посаженными глазами.

Павел Федорович несмело проговорил:

Есть у нас, Аркадий, один непростой вопрос. Может, выйдем, покурим?

Аркадий Николаевич взял сигареты, и они вышли на лоджию. Муров был невысок ростом, но крепкого сложения. Стархов чувствовал себя неловко, когда смотрел в крупное, солидное лицо Мурова, - все-таки Муров исполкомовский туз, хоть и бывший школьный друг.

Аркадий, - Стархов выдержал паузу. - Мы со Светланой хотим усыновить мальчика.

Муров равнодушно пожал плечами.

Что ж, хорошее дело.

Читал, наверное, в городской газете писали о младенце, который был найден в помойке?

Читал. Но этого младенца вряд ли вам удастся усыновить.

В чем трудности?

Аркадий Николаевич задумался, плотно сжав губы.

У ребенка нет матери. А без разрешения матери ребенка усыновить невозможно.

Как так? – заволновался Стархов. – Ведь малыш ничейный.

Поэтому его и невозможно усыновить. Его направят в Дом ребенка. Есть закон, который не позволяет усыновлять детей, если эти дети не отказные.

Что значит «отказные»?

Муров бросил сигарету в урну. И сказал:

Если мать отказывается от своего ребенка еще в роддоме, она обязана написать «отказную». В том случае мы можем передать ребенка другой семье. А от этого ребенка, как ты знаешь, мать не отказалась.