— Извините.
Дамочки липли к сходившимся створкам, не желая лишаться такого зрелища, но увы.
— А я ведь говорила Чанёлю — найди себе девушку, — сокрушённо пробормотала одна из бравых бабёнок, крепче прижав к груди кошку, полчаса назад сожравшую мясо на балконе соседки.
— Видимо, с девушками совсем туго.
— Видимо.
Обе сокрушённо вздохнули.
— Ну да ничего, мальчик красивый зато.
— Чанёль?
— Дура! Я про того галантного.
— Они вместе работают.
— Вижу я, как они вместе работают! — довольно хмыкнула бабёнка с кошкой на руках. — Только не говори никому.
Тем временем Чонин и Чанёль застряли у двери квартиры. Чанёль никак не мог попасть ключом в замочную скважину — мозг предпочитал сосредотачиваться на губах Чонина, а не на каком-то скобяном изделии.
— Дай сюда…
Чонин отобрал у него ключ, изящно развернулся в кольце его рук и завозился с замком, пока Чанёль жадно прижимался губами к горячей шее. Через миг они ввалились внутрь, захлопнули дверь, уронив ключ на пол, и продолжили увлечённо целоваться. Снимали обувь как придётся и стягивали куртки, роняя их себе под ноги.
Чанёль закинул руки Чонина себе на шею, подхватил, сжав ладонями узкие бёдра. С приглушённым смешком Чонин обхватил его ногами и руками покрепче, шепнув на ухо:
— Уронишь — убью.
— И не надейся… — Чанёль потёрся губами о его подбородок и прижал ладони к твёрдым ягодицам — всегда мечтал это сделать. На автомате Чанёль двинулся в свою комнату, не сразу вспомнил, где у него кровать, но всё же вспомнил и рухнул на неё вместе с Чонином.
То самое напряжение, что весь день искрило вокруг них, теперь кипело и бурлило в крови. Они даже целовались по-другому — нетерпеливо, требовательно, откровенно.
Чонин коротко ударил Чанёля локтем по предплечью, лишив тем самым опоры и свалив на одеяло, ухватился за свитер и потянул вверх, оставив в итоге Чанёля с поднятыми вверх руками и замотанной в свитер головой.
Чанёль низко застонал, потому что прикосновения горячих губ к шее, ключицам и груди — это слишком. Влажный язык, коснувшийся ноющего соска, выбивал из головы все мысли до единой, а из лёгких — остатки кислорода. Сильные пальцы на боку добивали тем, что умело перебирали мышцы. Не больно и не щекотно, а золотая середина, когда это невыносимо приятно.
Чанёль с трудом выпутался из свитера, отшвырнул его в сторону и сжал плечи Чонина, поймал немного расфокусированный взгляд и пропал. Уложив Чонина на матрас, полез под свитер, наслаждаясь контрастом бронзы и голубого цвета. Прижимался губами к напряжённым мышцам на животе и нетерпеливо дёргал за пояс джинсов. Повозившись немного, расправился с пуговицей и молнией, стянул грубую ткань с длинных ног и тронул пальцами синюю резинку. Знакомую синюю…
— Захочешь стащить ещё раз, бери другие. Синие — мои любимые.
Чанёль припечатал ладонь к лицу, сгорая от стыда.
— Ты знал?
— Трудно было не заметить, — хмыкнул Чонин и закусил губу, внимательно глядя на Чанёля, который медленно вёл кончиком пальца по коже рядом с резинкой трусов.
Чанёль уже видел Чонина полностью обнажённым, но всё равно наслаждался процессом раздевания — каждый раз как первый. Удерживая взгляд Чонина, он медленно просунул пальцы под резинку и потянул ткань к себе. Тянул и касался одновременно горячей кожи, вёл ладонями по напряжённым длинным мышцам, сжимал колено, гладил крепкие икры и охватывал пальцами лодыжки.
Чанёль ухватился за левую ногу Чонина и ощупал пятку, заставив Чонина невольно улыбнуться и нарушить тишину коротким смешком. Смешок сменился тихим, едва различимым стоном, когда Чанёль согрел выступающую косточку поцелуем, а затем сразу же легонько куснул. Попытался. Зубы соскользнули, но, судя по реакции, Чонину понравилось. Чанёль провёл губами вдоль сухожилия над пяткой и снова легонько укусил там, где было самое тонкое место. Чонин с новым стоном выгнулся и попытался отнять ногу, которую Чанёль отдавать не собирался. И напрасно.
В ходе короткой потасовки они поменялись местами, и теперь Чанёль растерянно смотрел, как Чонин стаскивал с него брюки вместе с бельём. И в этот раз на кровати лежал полностью обнажённый Чанёль, а Чонин его разглядывал с откровенным любопытством. Чанёль с удовольствием вышел бы в дверь, окно, стену — куда угодно, если б мог. Но он не мог, потому что Чонин надёжно прижимал его к матрасу и продолжал рассматривать.
Горячим дыханием опалило ухо, когда Чонин наклонился над ним и прошептал:
— Не двигайся, ладно?
— Что ты…
На губы Чанёля легла ладонь.
— Заткнись. Просто заткнись. Ты мой, и я хочу тебя потрогать.
Пока Чанёль переваривал услышанное, Чонин перешёл к «потрогать». Это был поцелуй — губами по коже под ухом, на ухе. Пожалуй, ушам Чанёля никогда прежде не обламывалось сразу столько внимания и ласки. С лёгкостью и нежностью, что незаметно превратились в горячность и жадность. Над левой ключицей пролегла влажная полоса после того, как Чонин провёл языком по коже. Чанёль зажмурился и застонал, когда Чонин мягко прихватил зубами кожу над ключицей ближе к шее. И вскинул руку, чтобы коснуться головы Чонина, запустить пальцы в спутанные тёмные волосы, притянуть к себе и воскресить в памяти вкус его губ.
После поцелуя Чонин продолжил трогать его, изучать на ощупь, словно поставил перед собой задачу найти все слабые места. И смотрел при этом он на Чанёля опять так же — как ребёнок, которому вручили долгожданный подарок — предел его мечтаний.
Если Чанёль поначалу чувствовал себя неловко от такого внимания и под непривычным градом ласк, то немедленно забыл обо всём на свете в тот самый миг, когда Чонин коснулся его груди губами. Теми самыми губами, о которых Чанёль мог думать днями и ночами. Да и думал, чего уж греха таить.
Запрокинув голову и зажмурившись, он хватался пальцами за волосы Чонина, как утопающий за соломинку, пока тот — неугомонный — помечал поцелуями его грудь и прикасался руками к бокам, опускался ниже, тревожа частым дыханием кожу на животе. Потом он втолкнул колено между бёдер Чанёля, заставив развести ноги, чтобы он смог удобнее устроиться на коленях и положить ладони на живот.
— Только попробуй… — задыхаясь, предупредил с угрозой Чанёль. — Я же сдохну!
— Выживешь, куда ты денешься…
Так громко Чанёль ещё никогда в жизни не стонал, но это было слишком. Ему редко делали минет: обычно минет делал он сам, если его партнёр не кончал под ним и нуждался в помощи для разрядки, ну или в качестве прелюдии, когда Чанёль не был настроен на долгие игры и старался побыстрее возбудить партнёра, чтобы поскорее получить удовольствие и разбежаться.
Не в этот раз. В этот раз всё было слишком. Чанёль даже представить себе этого не мог. Не мог представить даже после того, как увидел собственными глазами и ощутил… Розовый кончик языка, блестящая от слюны головка, касающиеся её яркие после поцелуев полные губы, смуглые пальцы у основания члена и «лунная» улыбка — мягкая, как приглашение.
Чанёль потерял где-то сердце в тот миг, когда Чонин коснулся губами головки. Потерял сердце, потому что пульс пропал. И не хватало сил на вдох. На самый обычный вдох. А потом Чонин обвёл головку языком, мучительно медленно и изощрённо, заставив Чанёля содрогнуться всем телом. Сердце тут же нашлось и заколотилось в груди с безумной скоростью, и Чанёль едва не подавился вдохом. Бёдра будто бы сводило судорогой от острого наслаждения. Чонин крепко прижимал Чанёля к матрасу, не позволяя двигаться самому, и продолжал мучить удовольствием.
— Сволочь! — возмущённо выдохнул Чанёль, потому что Чонин не дал ему кончить. Он рванулся в сторону, свалил Чонина и вцепился в высокий ворот свитера, что всё ещё оставался на Чонине.
— Рано… ещё… — отрывисто пробормотал тот и с нарочитой медлительностью облизнул губы, чем Чанёля вполне успешно деморализовал. Новый толчок — и они оба едва не рухнули с кровати на пол, правда, теперь Чонин прижимал Чанёля к матрасу, слегка придушив в процессе.