Вернувшись на кухню, Лева прямо с порога спросил:

— Придумали ответ? Или спросите: какой ответ?

— Не знаю я, растерялся, понимаешь? — Качалин говорил это Толику Бабенко, по-бабьи размахивая руками. Услышав вопрос Гурова, замолчал.

«Пытается замазать оплошность или искренен? Ответить на этот вопрос — значит либо выявить убийцу, либо отсечь одного из основных подозреваемых».

Неожиданно Толик, державшийся до этого скромно, заговорил в повышенном тоне:

— Почему вы так разговариваете, товарищ? Не знаю вашего звания… В семье произошло несчастье, умер человек, любимая женщина, муж, естественно, в трансе. Что означают ваши вопросы, и, вообще, не излишне ли вы здесь задерживаетесь?

А если действительно Качалин ни в чем не виноват? Тогда его, Гурова, поведение недопустимо. А что делать?

— Вы объясните простыми русскими словами: что произошло? — наступал Толик.

Качалин к разговору не прислушивался — ушел в себя, замкнулся, сосредоточенно, словно выполнял работу, прихлебывал кофе, и Гуров был убежден, что делает все Качалин механически, вкуса кофе не ощущает.

«Не торопись с выводами, инспектор, — одернул себя Лева. — Качалин замешан в крупных хищениях, возможно, жена знала об этом и стала мешать. Надо намекнуть, что несчастный случай вызывает сомнение, и проверить реакцию».

— Елена Сергеевна упала и ударилась виском о бронзовый подлокотник, — тихо ответил Гуров, наблюдая за Качалиным ненавязчиво, но внимательно.

Хозяин еле заметно вздрогнул, поежился, словно ему стало холодно, прихлебнул кофе, на Гурова не взглянул.

— Как это упала? — возмутился Толик, подхватив брошенный мяч так ловко, будто играл с Гуровым в одной команде. — Упала и ударилась? Глупости все. Елена — отличная спортсменка… — Он замялся, и на его лице быстро промелькнули удивление, испуг и, что больше всего поразило Гурова, радость. — Вы что же, сомневаетесь?

— Мое дело маленькое, — как можно равнодушнее ответил Гуров. — Приказали ждать следователя. Я жду.

— Понятно, понятно. — Толик чуть было не потер руки от удовольствия. — Ждете, значит, а пока проявляете инициативу. Упала молодая, здоровая женщина, точненько виском ударилась, странно, правда?

— Не знаю, следователь приедет, — равнодушно мямлил Гуров, радуясь столь неожиданному и активному помощнику.

«Качалин вспыхнул и погас, снова замкнулся, а ты, приятель, — рассуждал Гуров, — либо сам по уши замешан в этом деле, прибыл сюда на разведку и решил вести ее активно, либо у тебя выраженный комплекс неполноценности. При возможности ты стараешься человека унизить, тебя бы сейчас на мое место…»

— Задаете бестактные вопросы. — Толик входил в роль обличителя и защитника нравственности. — В Шерлока Холмса поиграть захотелось? Вот следователь приедет, я ему все расскажу.

— А что я такого спросил? — Не будь на душе так муторно, Лева мог и рассмеяться. — Не страдала ли покойная сердцем? Понятно. Если сердечный приступ, то ясно: прихватило, шарахнулась…

— Шарахнулась, — передразнил Толик. — Что она, корова, шарахаться-то?

Качалин, для которого Гуров вел разговор и терпел хамство Бабенко, никак не реагировал. Лева рассердился. Больно долго ты в трансе, пора бы и в себя прийти, мужик все-таки.

— Игорь, я поеду, — вид у Толика стал крайне деловитый, — смерть, она от жизни много требует.

Гуров испытывал к Толику, который включал в беседу Качалина, симпатию, чуть ли не любовь.

— Простите, — Лева придал голосу официальность, — а где вы находились часа два назад?

— Чего? — Толик чуть не задохнулся от возмущения. Он полагал, что с этим милицейским увальнем уже разделался, так на тебе. — Где надо, там и находился!

— А точнее? — Гуров вынул блокнот, приготовился писать.

— Допрашивать решили?

— Допрашивать вас будет следователь. Я лишь хочу установить личность, которая неожиданно появилась на месте происшествия. — Гуров насупился, начал писать. — Значит, Бабенко Анатолий… Семенович, если не ошибаюсь. Документик какой-нибудь имеется?

— У меня все имеется, — Толик попытался рассмеяться. — А у вас?

— От показаний вы отказаться вправе, а документ мне покажите. — Гуров медленно полез за своим удостоверением, очень не хотелось его показывать.

Лева так долго доставал удостоверение, что Толик отмахнулся, — мол, и так видно, милиционер.

— Права годятся? — Толик протянул водительские права.

Обострить, обострить разговор, заставить Качалина включиться. На что он болезненно реагировал? Лева вспомнил и спросил:

— А почему Вера сказала, что вы рады смерти Качалиной?

— Если вас интересует, — вмешался Качалин, — то я с раннего утра находился на объекте, там меня видели десятки людей, затем вернулся в контору, был в кабинете начальника, где меня застал звонок Дениса.

«А ты совсем не глух и растерян, как выглядишь. Бросился на выручку приятелю мгновенно. Почему они боятся Веру? Что такое девушка знает?» Лева разглядывал права с любопытством, будто никогда не видел.

В дверь позвонили, Толик хотел выйти в холл, Гуров остановил его жестом, открыл сам. На лестничной площадке стоял инспектор Вакуров.

— Наконец-то! — Толик хотел отстранить Гурова, выглядывал из-за спины. — Товарищ следователь…

— Это не следователь. — Гуров оттеснил нахала, вышел на площадку, прикрыл за собой дверь. — Здравствуй, Борис.

— Здравствуйте, Лев Иванович, — зашептал Вакуров. — Убийство? — В голосе слышалось торжество.

Лева хотел одернуть парня, сдержался, вспомнив себя, первое убийство, которым он занимался, кивнул:

— К сожалению, Боря, убийство. Сейчас ты поедешь на работу хозяина дома, выяснишь весь его день, по минутам. Но прежде… — Гуров задумался. — Сначала ты поработаешь ассенизатором.

Когда Толик вернулся на кухню, Качалин глянул на него тяжело и севшим голосом спросил:

— Тебя в детстве уронили? Ты чего здесь театр изображаешь?

— Не понимаю. — Толик улыбнулся заискивающе. — Вы о чем, шеф? Что я этого мента приструнил?

Качалин ладонями сильно потер лицо, словно хотел стереть надоевшие веснушки, вздохнул, посмотрел на Толика, как смотрит врач на безнадежного больного, спросил:

— Кто этот мент?

— Я знаю? — Толик пытался держаться непринужденно. — Участковый, может, оперативник из отделения…

— «Участковый»! — передразнил Качалин, и без того большой рот его растянулся чуть не до ушей, но не в улыбке, а в хищном оскале. — Классный профессионал с Петровки играет с тобой, лопухом, да на ус наматывает. Хорошо, если из МУРа, а если из УБХСС? Если нами уже занялись?

— А чего мной заниматься? — Толик расправил плечи и стал смешон и жалок, как всякий человек, пытающийся страх и растерянность спрятать за дешевой бравадой.

— Толик, родненький, не надо. — В голосе Качалина заурчали ласковые нотки, какие можно услышать в голосе гурмана, принюхивающегося к любимому блюду. — У тебя товар при себе?

Толик шарахнулся, схватился якобы за сердце, на самом деле за внутренний карман пиджака.

— Понятно, — Качалин кивнул и неожиданно спросил: — Ты сегодня здесь уже был, во сколько ушел?

— Не был сегодня, не был. — Толик снова схватился за грудь и так старался быть правдивым, что верить ему очень не хотелось.

— Не был так не был, — равнодушно сказал Качалин. — Чего испугался?

— Ну… — Толик втянул в себя воздух, покосился на закрытую дверь гостиной и заговорил быстро, захлебывающимся шепотом: — Как это мадам упала и ударилась, и каюк? Чего это ей падать понадобилось? Неладно, шеф, все не так, я чую. И врач с экспертом там закрылись, не показываются, и этот…

— Участковый, — ехидно добавил Качалин и встал. — Мне тоже все не нравится. Елена девка, — он запнулся и неожиданно перекрестился, — она была женщина сильная и ловкая, падучей не страдала, спиртного практически не пила. Толик, все плохо. Елену жалко, но ее не вернешь, и бог с ней, а нам теперь расхлебывать. Ты еще приперся! Что у тебя с собой?