О, самой нежной из кузин Легко и надоесть стихами, И мне все снится магазин На Невском, только со слонами. Альбом, принадлежащий ей, Любовною рукой моей, Быть может, не к добру наполнен, Он ни к чему… ведь в смене дней Меня ей только слон напомнит. Какая скучная забота Пусканье мыльных пузырей! Ну, так и кажется, что кто-то Нам карты сдал без козырей. В них лучезарное горенье, А в нас тяжелая тоска… Нам без надежды, без волненья Проигрывать наверняка. О нет! Из всех возможных счастий Мы выбираем лишь одно, Лишь то, что синим углем страсти Нас опалить осуждено. Замирает дыханье, и ярче становятся взоры Перед странно-волнующим ликом твоим, неизвестность Как у путника, дерзко вступившего в дикие горы И смущенного видеть еще неоткрытую местность. В каждой травке намек на возможность немыслимой встречи, Горизонт — обиталище феи всегда легкокрылой, Миг… и выйдет, атласные руки положит на плечи И совсем замирающим голосом вымолвит: «Милый!» У нее есть хранитель, волшебник ревнивый и страшный, Он отметит, он, как сетью, опутает душу печалью, …И поверить нельзя, что здесь, как повсюду, всегдашний, Бродит школьный учитель, томя прописною моралью. Можно увидеть на этой картинке Ангела, солнце и озеро Чад, Шумного негра в одной пелеринке И шарабанчик, где сестры сидят, Нежные, стройные, словно былинки. А надо всем поднимается солнце, Лютой любовью вдвойне пронзено, Боли и песен открытая дверца: О, для чего даже здесь не дано Мне позабыть о мечте иноверца. Звуки вьются, звуки тают… То по гладкой белой кости Руки девичьи порхают, Словно сказочные гостьи. И одни из них так быстры, Рассыпая звуки-искры, А другие величавы, Вызывая грезы славы. За спиною так лениво В вазе нежится сирень, И не грустно, что дождливый Проплывет неслышно день. В очень, очень стареньком дырявом шарабане (На котором после будет вышит гобелен) Ехали две девушки, сокровища мечтаний, Сердце, им ненужное, захватывая в плен. Несмотря на рытвины, я ехал с ними рядом, И домой вернулись мы уже на склоне дня, Но они, веселые, ласкали нежным взглядом Не меня, неловкого, а моего коня. На кровати, превращенной в тахту
Вот троица странная наша: — Я, жертва своих же затей, На лебедь похожая Маша И Оля, лисица степей. Как странно двуспальной кровати, Что к ней, лишь зажгутся огни, Идут не для сна иль объятий, А так, для одной болтовни, И только о розовых счастьях: «Ах, профиль у Маши так строг… А Оля… в перстнях и запястьях, Она — экзотический бог…» Как будто затейные пряжи Прядем мы… сегодня, вчера… Пока, разгоняя миражи, Не крикнут: «Чай подан, пора!» Вечерние тихи заклятья, Печаль голубой темноты. Я вижу не лица, а платья, А, может быть, только цветы. Так радует серо-зеленый, Живой и стремительный весь, И, может быть, к счастью, влюбленный В кого-то чужого… не здесь. Но душно мне!.. Я зачарован, Ковер подо мной, словно сеть. Хочу быть спокойным — взволнован. Смотрю…— а хочу не смотреть. Смолкает веселое слово, И ярче пылание щек… — То мучит, то нежит лиловый, Томящий и странный цветок. Вы сегодня впервые пропели Золотые «Куранты любви». Вы крестились в «любовной купели», Вы стремились «на зов свирели», Не скрывая волненья в крови. Я учил вас, как автор поет их, Но, уча, был так странно-несмел. О, поэзия — не в ритмах, не в нотах, Только в вас. Вы царица в гротах, Где Амура звенит самострел. Приехал Коля. Тотчас слухи, Во всех вселившие испуг: По дому ночью ходят духи И слышен непонятный стук. Лишь днем не чувствуешь их дури. Когда ж погаснет в окнах свет, Они лежат на лиги-куре Или сражаются в крокет. Испуг ползет, глаза туманя. Мы все за чаем — что за вид! Молчит и вздрагивает Аня, Сергей взволнован и сердит. Но всех милей, всех грациозней Все ж Оля в робости своей, Встречая дьявольские козни Улыбкой, утра розовей. |
