Мне странно сочетанье слов «я сам», Есть внешний, есть и внутренний Адам. Стихи слагая о любви нездешней, За женщиной ухаживает внешний. А внутренний, как враг, следит за ним, Унылой злобою всегда томим. И если внешний хитрыми речами, Улыбкой нежной, синими очами Сумеет женщину приворожить, То внутренний кричит: «Тому не быть! «Не знаешь разве ты, как небо сине, Как веселы широкие пустыни, «И что другая, дивно полюбя, На ангельских тропинках ждет тебя?.» Не хочет ни стихов его, ни глаз — В безумьи внутренний: «Ведь в первый раз «Мы повстречали ту, что нас обоих В небесных успокоила б покоях. «Ах ты, ворона!» Так среди равнин Бредут, бранясь, Пьеро и Арлекин. Я, что мог быть лучшей из поэм... Я, что мог быть лучшей из поэм Звонкой скрипкой или розой белою, В этом мире сделался ничем, Вот живу и ничего не делаю. Часто больно мне и трудно мне, Только даже боль моя какая-то, Не ездок на огненном коне, А томленье и пустая маята. Ничего я в жизни не пойму, Лишь шепчу: «Пусть плохо мне приходится, Было хуже Богу моему, И больнее было Богородице«. Праведны пути твои, царица, По которым ты ведешь меня, Только сердце бьется, словно птица, Страшно мне от синего огня. С той поры, как я еще ребенком, Стоя в церкви, сладко трепетал Перед профилем девичьим, тонким, Пел псалмы, молился и мечтал, И до сей поры, когда во храме Всемогущей памяти моей Светят освященными свечами Столько губ манящих и очей, Не знавал я ни такого гнета, Ни такого сладкого огня, Словно обо мне ты знаешь что-то, Что навек сокрыто от меня. Ты пришла ко мне, как ангел боли, В блеске необорной красоты, Ты дала неволю слаще воли, Смертной скорбью истомила… ты Рассказала о своей печали, Подарила белую сирень, И зато стихи мои звучали, Пели о тебе и ночь и день. Пусть же сердце бьется, словно птица, Пусть уж смерть ко мне нисходит… Ах, Сохрани меня, моя царица, В ослепительных таких цепях. Ты одна благоухаешь, Ты одна; Ты проходишь и сияешь, Как луна. Вещь, которой ты коснулась, Вдруг свята, В ней таинственно проснулась Красота. Неужель не бросит каждый Всех забот, За тобой со сладкой жаждой Не пойдет? В небо, чистое как горе, Глаз твоих, В пену сказочного моря Рук твоих? Много женщин есть на свете И мужчин, Но пришел к заветной мете Я один. Зеленая вода дрожит легко, Трава зеленая по склонам, И молодая девушка в трико Купальном, ласковом, зеленом; И в черном я. Так черен только грех, Зачатый полночью бессонной, А может быть и зреющий орех В соседней заросли зеленой. Мы вместе плаваем в пруду. Дразня, Она одна уходит в заводь, Увы, она искуснее меня, О песни петь привык, не плавать! И вот теперь, покинут и угрюм, Барахтаясь в пруду зловонном, Я так грущу, что черный мой костюм Не поспевает за зеленым, Что в тайном заговоре все вокруг, Что солнце светит не звездам, а розам, И только в сказках счастлив черный жук, К зеленым сватаясь стрекозам. Как в этом мире дышится легко! Скажите мне, кто жизнью недоволен, Скажите, кто вздыхает глубоко, Я каждого счастливым сделать волен. Пусть он придет, я расскажу ему Про девушку с зелеными глазами, Про голубую утреннюю тьму, Пронзенную лучами и стихами. Пусть он придет! я должен рассказать, Я должен рассказать опять и снова, Как сладко жить, как сладко побеждать Моря и девушек, врагов и слово. А если все-таки он не поймет, Мою прекрасную не примет веру И будет жаловаться в свой черед На мировую скорбь, на боль — к барьеру! Среди бесчисленных светил... Среди бесчисленных светил Я вольно выбрал мир наш строгий И в этом мире полюбил Одни веселые дороги. Когда тревога и тоска Зачем-то в сердце закрадется, Я посмотрю на облака, И сердце сразу засмеется. И если мне порою сон О милой родине приснится, Я так безмерно удивлен, Что сердце начинает биться. Ведь это было так давно И где-то там, за небесами… Куда мне плыть, не все ль равно, И под какими парусами. |
