Вот голос томительно звонок… Зовет меня голос войны, Но я рад, что еще ребенок Глотнул воздушной волны. Он будет ходить по дорогам И будет читать стихи, И он искупит пред Богом Многие наши грехи. Когда от народов, титанов Сразившихся, дрогнула твердь, И в грохоте барабанов, И в трубном рычании — смерть, — Лишь он сохраняет семя Грядущей мирной весны, Ему обещает время Осуществленные сны. Он будет любимец Бога, Он поймет свое торжество, Он должен. Мы бились много И страдали мы за него. Когда, изнемогши от муки... Когда, изнемогши от муки, Я больше ее не люблю, Какие-то бледные руки Ложатся на душу мою. И чьи-то печальные очи Зовут меня тихо назад, Во мраке остынувшей ночи Нездешней мольбою горят. И снова, рыдая от муки, Проклявши свое бытие, Целую я бледные руки И тихие очи ее. И как в раю магометанском Сонм гурий в розах и шелку, Так вы лейб-гвардии в уланском Ее Величества полку. Она не однажды всплывала В грязи городского канала, Где светят, длинны и тонки, Фонарные огоньки. Ее видали и в роще, Висящей на иве тощей, На иве, еще Дездемоной Оплаканной и прощенной. В каком-нибудь старом доме, На липкой красной соломе Ее находили люди С насквозь простреленной грудью. Но от этих ли превращений, Из-за рук, на которых кровь (Бедной жизни, бедных смущений), Мы разлюбим ее, Любовь? Я помню, я помню, носились тучи По небу желтому, как новая медь, И ты мне сказала: «Да, было бы лучше, Было бы лучше мне умереть». «Неправда», сказал я, «и этот ветер, И все, что было, рассеется сном, Помолимся Богу, чтоб прожить этот вечер, А завтра на утро мы все поймем.» И ты повторяла: «Боже, Боже!..» Шептала: «Скорее… одна лишь ночь…» И вдруг задохнулась: «Нет, Он не может, Нет, Он не может уже помочь!» Священные плывут и тают ночи...
Священные плывут и тают ночи, Проносятся эпические. дни, И смерти я заглядываю в очи, В зеленые, болотные огни. Она везде — и в зареве пожара, И в темноте, нежданна и близка, То на коне венгерского гусара, А то с ружьем тирольского стрелка. Но прелесть ясная живет в сознаньи, Что хрупки так оковы бытия, Как будто женственно все мирозданье, И управляю им всецело я. Когда промчится вихрь, заплещут воды, Зальются птицы в таяньи зари, То слышится в гармонии природы Мне музыка Ирины Энери. Весь день томясь от непонятной жажды И облаков следя крылатый рой, Я думаю: Карсавина однажды, Как облако, плясала предо мной. А ночью в небе древнем и высоком Я вижу записи судеб моих И ведаю, что обо мне, далеком, Звенит Ахматовой сиренный стих. Так не умею думать я о смерти, И все мне грезятся, как бы во сне, Те женщины, которые бессмертье Моей души доказывают мне. Нет, не думайте, дорогая, О сплетеньи мышц и костей, О святой работе, о долге Это сказки для детей. Под попреки санитаров И томительный бой часов Сам собой поправится воин, Если дух его здоров. И вы верьте в здоровье духа, В молньеносный его полет, Он от Вильны до самой Вены Неуклонно нас доведет. О подругах в серьгах и кольцах, Обольстительных вдвойне От духов и притираний., Вспоминаем мы на войне. И мечтаем мы о подругах, Что проходят сквозь нашу тьму С пляской, музыкой и пеньем Золотой дорогой муз. Говорим об англичанке, Песней славшей мужчин на бой И поцеловавшей воина Пред восторженной толпой. Эта девушка с открытой сцены, Нарумянена, одета в шелк, Лучше всех сестер милосердия Поняла свой юный долг. И мечтаю я, чтоб сказали О России, стране равнин: — Вот страна прекраснейших женщин И отважнейших мужчин. «… Омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые его раны на жестоцем теле». Я не верю, не верю, милый, В то, что вы обещали мне, Это значит, вы не видали До сих пор меня во сне. И не знаете, что от боли Потемнели мои глаза. Не понять вам на бранном поле, Как бывает горька слеза. Нас рождали для муки крестной, Как для светлого счастья вас, Каждый день, что для вас воскресный. То день страданья для нас. Солнечное утро битвы, Зов трубы военной — вам, Но покинутые могилы Навещать годами нам. Так позвольте теми руками, Что любили вы целовать, Перевязывать ваши раны, Воспаленный лоб освежать. То же делает и ветер, То же делает и вода, И не скажет им «не надо» Одинокий раненый тогда. А когда с победы славной Вы вернетесь из чуждых сторон, То бебрян рукав Ярославны Будет реять среди знамен. |
