— Если отбросить все невозможное, то самое невероятное и окажется правдой! — зачарованно сказал Витя.

— Верно.

— Не знал, что вы читали Конан Дойля!

— Нельзя стать коммунистом, не обогатив свой разум всеми достижениями человечества, — отчеканил Сталин. — Как живется-то в новом теле, Виктор Егорович?

— Если честно, то неплохо, — признался Витя. — Я первые дни все время бегал. Иду куда-то — а ноги сами несутся! Бегу и хохочу. Прыгаю. И мир вокруг — такой яркий, такой настоящий! Последние годы я сильно хромал, зрение упало… это все последствия диабета… и вдруг новое, крепкое тело!

Сталин доброжелательно кивнул.

— Еще у меня собака есть, — зачем-то сказал Витя. — Я всегда хотел собаку, с детства, но у меня аллергия. Это такая болезнь, чихаю от собачьей шерсти. Чихал и глаза слезились. Теперь нет. Воспитываю сторожевого пса Мухтара для наших доблестных пограничников!

— А как же Витя Солнышкин? — спросил Сталин. — Настоящий?

Витя опустил глаза.

— Не знаю, товарищ Сталин. Может быть, он на мое место попал? Ну, невесело, конечно, мальчишке в старика превратиться…

Сталин кивнул, понимающе и сочувственно.

— А может, и нет? Я ведь его жизнь тоже помню, мысли какие-то его, мечты, страхи… Может, мое сознание его подавило, растворило в себе? Но я не виноват. Я не хотел! Тогда у нас одно тело на двоих, и жизнь одна, и разум. Я ведь раньше не сильно вас любил, товарищ Сталин. То есть позже. Ну, вы поняли, да? Знаете, начитался всякого… А когда стал Витей Солнышкиным — совершенно по-другому стал относиться!

— Вполне возможно, — согласился Сталин. — Так что ты хочешь мне рассказать, Витя-Виктор?

— Будет война, товарищ Сталин. — Витя понял, что разговор наконец-то пошел о серьезных вещах, сложил на коленки руки, все время тянувшиеся за конфетами, и смело посмотрел Сталину в глаза. — К счастью — еще не сейчас. Не в сороковом.

— А в каком?

— Двадцать второго июня сорок первого года!

Сталин взял со стола синий карандаш и что-то быстро записал на листе бумаги. Витя мельком заметил приклеенную к листу черно-белую фотографию. Свою собственную. Видимо, те три дня, пока Поскребышев решал его судьбу, ушли и на подготовку досье.

— Немцы? — уточнил Сталин.

— Конечно. Иосиф Виссарионович, я понимаю, что чудес не бывает. Нельзя разом перевооружить армию, нельзя из ничего сделать атомную бомбу… я потом про нее тоже расскажу.

— Это ты молодец, что понимаешь, — согласился Сталин.

— Но все-таки информация — это огромная сила. Я был в той, будущей жизни строителем. Прорабом.

— Хорошая работа, — кивнул Сталин. — Нам надо много строить.

— Да, но лучше бы я был инженером, лучше бы физиком! — с горечью сказал Витя. — Эх… сколько знаний я мог бы передать… Но все-таки кое-что я знаю, товарищ Сталин. Во-первых — дата начала войны. Нам надо нанести упреждающий удар по фашистам! Во-вторых — танк Т-34, автомат Калашникова, «Катюши», Курчатов и Королев. Это очень важно! Курчатов с Королевым не успеют, но после войны тоже все это понадобится. И в-третьих — надо расстрелять предателей. Тех, кто даст слабину во время войны или после нее. Я написал полный список, он у Александра Николаевича…

Сталин молча достал из папки лист, стал читать, посасывая уже погасшую трубку. Потом спросил:

— Хрущева обязательно?

— В первую очередь! — с жаром сказал Витя. — Хотя нет. В первую очередь — Горбачева. Я понимаю, ему всего девять лет, но он… вы не представляете…

— Подожди, пионер, — строго сказал Сталин. — Если человек предатель — то он заслуживает наказания. Но если ты всего лишь знаешь, что человек может предать? Тем более — ребенок малый! Надо перевоспитывать! Отдадим на воспитание в другую семью, к примеру. Будем приглядывать. Пусть до власти не дорвется, а работает в колхозе, агрономом. Как считаешь? А для безопасности оставим указание органам — не допускать карьерного роста.

— Ну… можно так. — Витя смутился. — Хотя вы же говорили, что есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы.

— Я так не говорил, — строго сказал Сталин и снова углубился в изучение списка. — Не верь книжкам, писатели ради красного словца отца народов продадут. Власов… Говоришь, предаст?

— Да!

— А не Жуков? Жуковщина, первая добровольческая армия освобождения народов России под командованием генерала Жукова…

— Жуков — герой! — обиделся Витя.

— Угу… Боря Ельцин… Что-то ты не любишь третьеклассников, пионер Солнышкин. А ведь пионер должен заботиться об октябрятах. Давай я организую особое училище для талантливых детей? Раз таких высот достигли — значит есть в них и сильные стороны. И отправим ребят туда на перевоспитание. И всех остальных по списку твоему… Эх, жаль Антон Семенович не вовремя помер, тут его подход нужен…

— Хорошо, — сказал Витя. — Мне и самому, если честно, не нравилась эта суровая необходимость. Они же все пока советские дети, пионеры и октябрята. Но в целом вы же согласны?

Сталин вздохнул, отложил листки. Выколотил пепел из трубки, сказал:

— Я вижу, ты хороший мальчик, Витя. Наверное, и строитель был замечательный.

Витя смущенно опустил глаза.

— Как ты думаешь, ты один такой? — неожиданно спросил Сталин. — Уникальный? Из будущего в прошлое попавший?

Витя насторожился. Но Сталин явно ждал ответа.

Витя подумал немного и сказал:

— Нет, товарищ Сталин. Этого я утверждать не могу. Раз со мной такое случилось, значит, и с другими… Товарищ Сталин!

От волнения он даже вскочил, схватился за стол. Посмотрел в суровое и любимое лицо вождя.

— Я не первый?

— Нет, Витя. Не первый. Даже не в первом десятке… Да бери ты конфеты, не стесняйся! «Мишка на Севере», новинка фабрики Крупской. Я сам сладкое не могу, здоровье уже не то, а хочется…

Витя сел, машинально взял конфету. Спросил:

— Но если вы уже все знаете, так… так почему же? Нанесите по Гитлеру упреждающий удар!

— Разве Гитлер не погибнет в автокатастрофе в ноябре? — спросил Сталин, нахмурившись. — Его место не займет Гиммлер?

— Нет!

— А два человека утверждают, что войну начал Гиммлер. Еще один — что это был Геббельс. Что же касается упреждающего удара… — Сталин вышел из-за стола и начал расхаживать по кабинету. Витя елозил в кресле, следя за вождем. — Четыре человека умоляют ни в коем случае не наносить первого удара, потому что вслед за успехами советских войск будет создана коалиция США — Великобритания — Германия, которая начнет войну с СССР. Ты говоришь про Курчатова… атомная бомба?

— Да!

— А Вилен Прохоров, военнослужащий Советского Союза Коммунистических Республик из две тысячи четвертого года, умоляет не отвлекаться на ядерные «игрушки» и развивать «Плазмоиды Теслы — Липкина», залог мира и безопасности ССКР! Вот только одна беда — мы так и не нашли молодого талантливого ученого Ивана Липкина, который на самом деле вообще Исайя Либкинд! Нет такого в СССР! Видимо, сгинул в детстве, в гражданке… беспризорником был, как и твой папа Волконский.

Витя вздрогнул, и Сталин это заметил. Пробурчал:

— Да не тронем мы твоего папу… Ты про Калашникова мне написал, так? Автомат? А мне каждый третий велит Шпагина во всем поддерживать. Поскольку «Шпага» прослужила с сорок первого года до девяносто четвертого без малейших изменений, это самый знаменитый в мире автомат, и он изображен на гербах семи государств! Кошкин, говоришь? А про конструктора Игнатова ты слышал? Про его танк ИГ-4?

Витя замотал головой.

— Каждый приходит с горой бумажек, — расхаживая по кабинету, говорил Сталин. — Каждый говорит — этого наградить, этого расстрелять. Все кровожадные, у меня Берия отказывается с вами работать, представляешь? Впрочем, его понять можно, его тоже требуют расстрелять. И наградить. Половины названных людей вообще нет! Ну, не служит в Красной армии военспец Аркадий Штуцкий! Нет у нас генерала Фоменченко! И разведчика под кодовым именем «Ахтунг», который расстреляет в кинотеатре Гитлера, Геббельса и Фейхтвангера, — тоже нет! И вообще Фейхтвангер — писатель и еврей. А вовсе не третье лицо Третьего Рейха!