Поднимайся, вода, от земли к небу
По жилам, по стеблю, по живому телу.
Наливайся, зелень, свежим соком,
Встань, как живое, что было безводно,
Цвет и плод дай, что было бесплодно,
От Небесной Луны прими обновленье…
Наскоро проморгавшись от своих терзаний, Шон воочию узрел разом три зрелища.
На глазах у него задохлый цветок позеленел и выпрямился, подняв листочки.
С той стороны окна, отвесив челюсти, на них таращились братья Класки.
А поющая Куу становилась какой-то прозрачной, вроде матового стекла, — сквозь неё Шон смутно различал цветок и подоконник.
— Стой. Всё, хватит, — подступил он сзади. Взяв её за плечо, чтоб не упорхнула, другой рукой Шон отобрал ковш. Грозно зыркнул на братьев — «А ну брысь, тут вам не цирк».
Куу пошатнулась, он подхватил её.
— Ну-ка, ляг. Э, да ты похолодела… Знаешь… прости, зря я с просьбой полез. Сейчас ещё бобы открою, разогрею. Больше не надо чудес, ни-ни, договорились? Сил у тебя мало, надо их беречь…
— Я хотела как лучше, — лепетала Куу, держа Шона за руку. Ладони у неё остывали. — Есть ещё молоко с маслом?
— Будет. Жди. — Он укрыл её одеялом и выметнулся за порог. Братья-браконьеры ещё топтались возле участка, обалдело спрашивая друг дружку:
— Ты видал?
— Не, а ты видал?..
— Оба ко мне, — позвал Шон тоном, не допускавшим возражений. — К молочнику, мухой. Две пинты молока, полфунта масла — брать лучшее. Ей.
Братьев как сдуло. Они мастера были по пустошам с дробовиками бегать, но чтоб так быстро — Шон и вообразить не мог.
Примчавшись назад, братья доложили — молочник всего дал вдвое больше, прибавил творога и не взял за продукты ни фартинга, сказав только: «Ей».
* * *
К вечеру Куу отудобела и перестала казаться матовой, даже вполне бодро обулась. Погода над Бале-Конылой с утра держалась тихая и светлая, но Шон настоял — «Обвяжись шалью». Ему казалось, что девочку следует держать в обёртке, как чайник под ватной стёганкой, иначе тепло тела рассеется, тут и конец.
— Под небом будет спокойно, сухо, — убеждала Куу и, не сдержавшись, похвасталась: — Это я устроила.
— Перестань, детка, оно того не стоит. Пусть льёт и свищет.
Новости, расползаясь по Бале-Коныле со скоростью ног, принесли кое-какие плоды. Улица оказалась необычно людной, и все, стараясь не толпиться, смотрели в одну сторону — на девчонку, замотанную с головой в шаль, и сержанта в чёрном мундире.
«Хорошо, если никто не полезет, чтоб коснуться Куу. А полезет — пресеку».
Вот и лавка.
— Ко-о-от! — Светясь восторгом, Куу немедля села на корточки, а Томас с мурчанием подсунулся ей под руку. — Чёрный котик, алый ротик… Кис-кис-кис!
— Мммяу, мрр, урр. — Томас и так тёрся, и эдак, вот прямо упасть готов от наслаждения и задрать кверху лапы.
— Здравствуй, Луна Небесная, — с улыбкой и почтением встретила её миссис О’Хара. — Ванна ждёт.
Пока Куу раздевалась за дверью, старая Ройзин улучила минуту поговорить с сержантом:
— Как она?
— Худо, мэм. Цветок оживила — и чуть не растаяла.
— Что, чуда захотелось?.. Эх, ты…
— Займитесь с нею, я тем временем свяжусь с Ан-Клоханом. При Куу неудобно.
— Решил по инстанции, по-своему?.. Ну, тебе видней, сынок.
— А у нас есть выбор?.. Могу к преподобному Руни сходить, объяснить ему. Вдруг поймёт.
— Он понятливый. Заглядывал уже, справлялся — мол, правда ли? Всё-таки наш, коннемарский, в курсе кое-каких дел.
— И что же?
Миссис О’Хара чуть не плюнула в сердцах:
— Тоже, как ты, за инструкции прячется. «Я бы рад, но вот епископ…» и прочие сопли. Всем подай выписку из метрической книги, предъяви мать с отцом и отпечатки пальцев. Обещал посодействовать, замолвить слово в приюте Иосифа, у него там троюродная сестра… Иди уж, звони. Здесь Куу не на что надеяться. Напою её своими травами, укреплю малость.
* * *
Взяться за трубку и набрать номер сержант не решался минут пять.
— Женщина?.. — переспросил коронер, и в голосе его Шону почудилась нечто скрытое, какое-то умолчание. — Тело отправили в Дублин, в бюро криминалистики, чтоб изучить подробно. А почему ты о ней спрашиваешь? Выяснилось что-то новое?
— Ничего. Просто хотел узнать… Почему в Дублин? Голуэй куда ближе. Они должны были прислать тебе официальный ответ.
— Не мне, — слишком поспешно открестился коронер. — Направление на экспертизу подписал не я, а старший офицер округа. Смерть от естественных причин — так вроде бы. Могу уточнить.
Экспертиза в столичном бюро!.. Что за дурная возня из-за какой-то бродяжки?..
Оставаясь в больших сомнениях, Шон вызвонил дежурного по делам детей и подростков в Голуэе.
— Да, записываю. Район Балликоннили, — машинально переводил дежурный на английский, — на болотах к востоку… Имя — Куу. Возраст — около десяти лет. Родители неизвестны. Нуждается в медицинской помощи?.. Она под присмотром?.. Благодарю, сержант. Позаботьтесь о ней, завтра мы пришлём за девочкой машину и людей. Проследите, чтобы она не скрылась до нашего приезда.
От бесед по телефону у Шона остался слабый, но неприятный осадок. Словно его дурачили, а он поддался на обман. Но Шон по службе привык полагаться на вышестоящее начальство; до сих пор оно вело себя нормально. То есть сухо, бесчувственно и законно. Даже закрывало глаза на его мелкие просчёты и ошибки. С кем не бывает.
Всё же отдавать Куу отделу опеки не хотелось. Там не посмотрят, кто она. Для чиновников нет ши. Есть ребёнок из мяса и костей — бездомный, беспризорный и безродный. Нет, брошенной она не станет. Совет графства платит приютам ирландский фунт стерлингов в неделю за то, чтобы питомец был накормлен, одет и всё такое. С горохом и фасолью у святого Иосифа порядок. И окрестят, сперва подивившись, как это в католической стране ребёнок избежал купели — даже шельта, уж на что племя бродячее, исправно крестятся. Мало того — расчухав, что в религии Куу ни бум-бум, ей красочно распишут радости рая, муки ада и путь к спасению. Подготовят, будь спок.
Переходя улицу от участка к лавке, Шон увидел в уме будущее Куу, где-нибудь через год. Серая мышь в убогоньком приютском платье, причёсанная по-старушечьи, до безмолвия зашуганная святыми сёстрами. Если только в хоре петь начнёт, тогда пробьётся. Церковь пение любит. А случись уцелеть дарам ши — хотя надежды никакой, — так её и в угодницы выдвинут… Ирландия — остров святых!
Розовая, распаренная Куу в обмотке пышных банных полотенец выглядела счастливой донельзя. Томас возлежал пушистой тушкой на её коленях.
— Как у вас? — Шон вернул улыбку на лицо.
— Травки помогли. Вот, обжора Том старается — лечит.
— От него тепло, а я наполняюсь, — поделилась впечатлениями Куу. — А была как… как стеклянная чашка, которую выпили, только капельки на дне остались.
— Значит, мы договорились — больше не поём, о’кей? — Сержанту удалось скрыть тревогу. — Хотя голос у тебя — душе отрада.
— Я могу и просто петь, ни для чего.
— Насчёт мамы выяснили? — негромко спросил Шон у Ройзин нарочито будничным тоном. Память от поездки с коронером сохранила образ мёртвой леди. По мнению миссис О’Хара, леди не вернётся к Трём Столпам.
— Запад, — односложно отозвалась та.
— Это хорошо или…
— Разница та же, похоронят тебя ногами к морю или головой. Отец Куу был с востока, но человек ли он и что с ним теперь — неведомо. Это он нарёк её Луной.
— Папа любил лес и снег, — вставила Куу, придавленная котом, — а мама — ветер и холмы. Он звал нас к себе, в страну птиц.
— У них своя география… Где это — в Норвегии, что ли? Или вообще в России?
— Кто путешествовал по их карте, — тонко заметила миссис О’Хара, — того лет триста перестали ждать обратно. А у тебя какие новости?