– Я хотел… – тихо начал он и замолчал. Он искал слова, но они не приходили. – Все это пройдет, забудется, правда? – Он снова подергал корень, и во мне возникла странная уверенность, что он не заберется на ствол, а если и заберется, я теперь гораздо быстрее, чем он. Перейду речку и вернусь на шоссе за две минуты. Он повернулся и с трудом пошел обратно, сквозь чащу, на поле для гольфа. Его плечи тряслись. Отец Грег был сломлен, однако, подумалось мне, стал нормальнее, чем когда-либо.

Разбитое лицо за один день, конечно, не зажило – полумесяц желтой кожи окружал сине-фиолетовый ореол вокруг глаза, но мать в любом случае разрешила мне не ходить в школу в среду. Однако я понимал, что не могу сидеть дома вечно. Чем дольше я был один, тем хуже становилось на душе. Сколько бы болеутоляющих я ни принимал, они лишь приглушали жжение в ушибах. Я не мог прятаться. В четверг, проснувшись, я понял: пора возвращаться в академию. Я посидел на краю кровати, слушая новости. Очередная мечеть разгромлена и разграблена, на этот раз в Колумбусе, штат Огайо. В Кембридже, Массачусетс, начали набирать жюри присяжных для суда над папашей, насмерть забившим другого папашу на хоккейной тренировке. Как мы все умудряемся жить дальше?

Я вызвал такси, не дав себе времени передумать, и запустил телефон в угол, когда договорил. Мне нужно двигаться дальше, и установление абсолютной тишины было единственным способом почувствовать себя в безопасности. Что, если мне остается твердить одно и то же – что ничего не было?

Вовремя в школу я не успел – водитель тянул волынку, крался на разрешенной скорости по каждой улице. Когда мы свернули на Малбери, голубой «Линкольн» отъехал от обочины напротив академии. Я не видел, кто был за рулем, но невольно подумал, что это машина прихода Драгоценнейшей Крови Христовой. Автомобиль пролетел перед нами по Малбери, и, когда мы свернули к академии, я потерял его из виду.

Я ерзал на заднем сиденье с рюкзаком за спиной, пока водитель не откашлялся и не спросил на ломаном, «славянском» английском, не соизволю ли я любезно покинуть автомобиль, чтобы он мог отправиться за следующим пассажиром. Он вышел и открыл мне дверь, но я физически не мог выйти. Перед глазами стоял отец Грег за двойными дверями в вестибюле. Прислонившись к столу миссис Перрич, он забавлял собравшуюся вокруг него толпу и поджидал меня со своей широкой улыбкой, чтобы протянуть руку, схватить меня и подтянуть к себе, вовлечь в разговор.

Я уже хотел просить водителя отвезти меня домой, но на крыльцо вышла миссис Перрич, решившая посмотреть, что происходит и почему водитель так замешкался. Придерживая края своей пашмины, чтобы ее не сдуло ветром, она помахала мне, затем помахала еще, как старому другу, но, когда я наконец вылез из машины, отшатнулась, будто синяки были заразны. Впрочем, она быстро опомнилась, обняла меня одной рукой и повела по лестнице, всячески сочувствуя.

– Я упал с кровати, – сказал я ей, когда мы вошли в вестибюль, в котором никого не было.

Миссис Перрич мне не поверила, но докапываться не стала.

– Надеюсь, это не испортило тебе каникулы? – спросила она.

– Это? Ну что вы. Это ничего, так, ерунда, – сказал я. Это была моя маска, способ держаться на людях и ни о чем постороннем не говорить.

Она заставила меня записаться в список опоздавших и проводила на урок английского, сказав:

– Будет минутка, спустись ко мне и расскажи о своих каникулах. Наверное, было чудесно? Ты куда-нибудь ездил?

Я посмотрел на нее, прежде чем уйти, гадая, в каком таком бодреньком мире она живет. Как и моя мать, миссис Перрич пробивала себе дорогу в жизни улыбками, причем в такой мир, в который она хотела верить. Я улыбнулся миссис Перрич – просто чтобы проверить. Она улыбнулась в ответ.

Когда я открыл дверь в класс мистера Вайнстейна, все уставились на меня. Я прошел на свое место в другом конце комнаты. Вопросы начнутся позже. Вопросы, с которыми я смогу справиться. Вопросы, на которые Джози, Софи и Марк тоже смогут ответить. Мистер Вайнстейн присел на стол и подождал, пока я сяду за Джози, после чего продолжил лекцию.

– Чего это существо хотело больше всего? – обратился он к классу.

– Партнера, – ответил я, не поднимая руки.

Плечо сидевшей передо мной Джози дрогнуло, и я понял, что она улыбается.

– Мистер Донован, за каникулы вы забыли о манерах? Ученики в классе поднимают руки. – Мистер Вайнстейн потер впалую щеку. – К тому же вы опоздали. Еще одно нарушение, и я выставлю вас за дверь. – Он помолчал, глядя мне в лицо. – С вами все в порядке?

Я улыбнулся.

Вскоре стало ясно, что я пропустил вчерашнюю контрольную по «Франкенштейну». Я не поднимал руку, а мистер Вайнстейн меня не спрашивал. Я не записывал, только скреб ручкой, пока она не протыкала страницы, оставляя черно-синие кратеры в моей тетради.

Солнце, бившее в окна, придало рыжеватый оттенок волосам Джози, и я затеял игру, наблюдая, как цвет меняется от темного к светлому при движении ее головы. Но когда первый урок закончился, вместо того чтобы выбежать, как обычно, в коридор, Джози обернулась.

– Привет, – сказала она. – Выглядит не так плохо, как я опасалась. Мы о тебе вчера говорили. Хотели знать, чем ты занят. Хотели тебя повидать.

– Таким?

– Да ладно, говорю тебе, не так уж и плохо. Даже круто. – Она улыбнулась и встала. – Ты прохлопал вчерашний день.

– Да? И что же я прохлопал?

– Меня, – ответила она.

Я засмеялся.

– Это правда.

– По крайней мере, новую меня, – продолжала она. – Меня без парня. Дастин получил отставку, чтоб ты знал. – Она пихнула меня плечом. – Что дальше? Будущее предо мной открыто, – поддразнивала меня она.

– Ты свободна, – выговорил я.

– Пока да. – Она застегнула сумку и забросила ее на плечо. – Короче, я просто хотела тебе сказать. Пока. – И она быстро ушла.

Возле двери класса ее ждала Софи. Они под руку вышли в коридор. Это был подарок. С тем же успехом она могла медленно расстегнуть блузку и показать кружевной край лифчика. Какой смысл предаваться мечтам, сидя за ней на уроках, если не попытаться претворить их в жизнь?

Я медленно собрал сумку и поплелся в коридор, потому что, хоть я и был рад новости Джози, я не мог не думать о других людях, которых увижу в академии. Я выдержал урок химии только потому, что нам неожиданно дали самостоятельную, и у меня не было времени ни на что, кроме формул, но после четвертого урока Ник меня нашел. Я не видел, как он поднимался по лестнице у спортзала. Он схватил меня за плечо и повел в угол лестничной площадки, к окну, выходившему на поле для лакросса и футбола.

– Ты говорил кому-нибудь, что это я тебе врезал? – спросил он.

Момент искушения. Драка, на территории академии или за ее пределами, автоматически становилась причиной для дисциплинарного взыскания.

– Нет. Хотя возможность была.

Ник быстро оглянулся и прижал меня к стене предплечьем.

– Не будь придурком. Если кому вякнешь – учителям, Берну этому треклятому, кому угодно, я всем расскажу, что мы застали тебя и твоего гомика-дружка Ковольски в спальне, где вы намыливали голую задницу Фейнголда и раскрашивали его пьяный хрен.

– Этим занимались вы.

– А мы вас видели. Усек? Поганая групповая мастурбация над потерявшим сознание юношей. Я всем расскажу, и Дастин тоже. И Андре, и остальных заставим пойти в свидетели.

Я попытался вырваться, но он был слишком силен.

– Что ты мелешь? Нас внизу люди видели. Я танцевал с Джози. Нас все видели!

Ник ухмыльнулся.

– Твое слово против моего. И Дастин подтвердит, и все, кому он скажет. Ты что, не понял еще? Мы устанавливаем правила, а не ты. – Он надавил сильнее. – Я говорю, как и что случилось.

У меня дрожали ноги. Я бы упал, если бы он не прижимал меня к стене. Он продолжал что-то говорить, но я уже оказался в лесу, у реки в Стоунбруке, и думал о том, как можно было бы переписать историю.