Агриппе гораздо хуже. У него нет никаких прав. Отлучённый от двора, выброшенный из семьи собственным дедом. Пока в окружении Октавиана все наслаждаются радостями жизни, Агриппа страдает от издевательств стражников.

Ливия во многом способствовала его удалению. Её приводила в ужас мысль о том, что Агриппа может унаследовать престол. Сумасшедший кесарь, несомненно, не получит всей полноты власти, зато эту власть возьмут люди, ищущие свою выгоду. Ливия это понимала. К тому же она слишком хотела возвести на трон своего сына. Ей пришлось приложить немало сил, чтобы убедить Октавиана в том, что Агриппа опасен для себя и окружающих и что разумнее всего его изолировать. Октавиан внял её совету, хотя ему было очень жаль внука.

Постепенно об Агриппе в Риме подзабыли. Даже сенаторы предпочитали не обсуждать его положение с кесарем. Хорошо Агриппе или плохо, болен он или здоров — это всем стало безразлично. Агриппа был позором рода Цезарей. А о позоре лучше забыть.

Приближаясь к Планазии на борту галеры, которую дал ему Тиберий, Домиций Агенобарб не переставал размышлять об Агриппе. Ему не хотелось убивать юношу. В то же время ледяной тон Тиберия и неожиданно проявившаяся в нём жестокость внушали Агенобарбу трепет. Он понимал, что Тиберий, придя к власти, покарает его за непокорность, если упорствовать и отказаться от выполнения приказа.

Галера бросила якорь вечером у мыса. Её прибытие ещё днём было замечено стражниками, и центурион, удивлённый прибытием столь важных гостей, надев панцирь, поторопился встретить их.

   — Я Гней Домиций Агенобарб. Со мной причалили преторианцы, — хмуро сообщил Домиций, в ответ на приветствие центуриона. — Мы здесь по приказу... — он заколебался, думая, каким титулом ему назвать Тиберия, ведь во время плавания на Планазию в Ноле уже могла случиться смена власти.

   — По приказу кесаря, — закончил за него центурион и понимающе усмехнулся.

   — Да, по приказу кесаря. И у меня есть его особое распоряжение относительно Агриппы Постума, внука Октавиана.

Подавшись вперёд, центурион мрачно сверкнул глазами:

   — Я уверен, что мы исполним любые его распоряжения, — молвил он.

Высокомерно взглянув на него, Агенобарб резко выпрямился:

   — Кесарь велел учинить расправу над Агриппой Постумом, господин центурион! И со мной прибыли на Планазию солдаты, которым доверено исполнение этого приказа.

Центуриона нисколько не удивили слова Домиция Агенобарба. Находясь на острове Планазии, он много раз думал над тем, что рано или поздно если не сам Октавиан, то кто-нибудь из его влиятельного окружения потребует убить Агриппу. Окинув Агенобарбу и его сопровождение внимательным взором, он склонился в поклоне:

   — Идите за мной. Я провожу вас к Агриппе.

Кивнув преторианцам, Агенобарб первым зашагал следом за центурионом по крутой тропе, вьющейся вверх по склону горы.

Солнце уже скрылось за скалистым хребтом, поросшим лесом. Деревья окутывал мрак. Чтобы не споткнуться в темноте, центурион велел своим людям запалить факелы. Пользуясь их мерцающим светом, гости и местные стражники взобрались на горный утёс, где в окружении леса располагался дом.

Во дворе несколько солдат играли в кости, но, увидев появление знатного вельможи и преторианцев, вскочили со скамеек, склонив головы.

   — Где Постум? — коротко спросил у одного из них центурион.

   — Мы заперли его в пристрое, — пробормотал солдат.

Повернувшись к Агенобарбу, центурион поморщился:

   — У нас принято запирать его на ночь, — пояснил он. — А когда он буянит, мы даже заковываем его в кандалы. Бедный юноша! Ужасно, когда в столь великом происхождении совсем нет проку.

Прибывшие вновь последовали за центурионом к большой глинобитной постройке. Кликнув стражника, центурион приказал отпереть высокую мощную дверь и, взяв в руки факел, переступил порог.

   — Агриппа! — крикнул он.

Его голос утонул среди толстых стен. Войдя вместе с ним в пристрой, Домиций Агенобарб почти сразу же увидел в зареве факела юношу, сидящего на земляном полу. Тонкое лицо безумца, ещё недавно красивое и ухоженное, теперь покрывали многочисленные синяки, из разбитой губы текла кровь, взлохмаченные волосы беспорядочно спадали на плечи. Худое, но крепкое тело прикрывала изношенная, прохудившаяся одежда. Глаза его горели странным торжественным блеском сумасшествия, и от этого всем, кто его видел, становилось не по себе.

Заметив появление отряда преторианцев, Агриппа вскочил и оскалился.

   — Вы хотите убить его прямо здесь? — спросил центурион.

   — Да, — кивнул Агенобарб и повернулся к сопровождавшим его солдатам.

Хладнокровно, без возражений преторианцы обнажили мечи и решительно направились к Агриппе Постуму.

Почуяв опасность, тот бросился на них, сотрясая помещение жутким оглушительным рёвом. Он оказался сильнее, чем предполагал Агенобарб. Прижавшись спиной к стене, патриций наблюдал, как длинные жилистые руки Агриппы легко свернули шею одному из преторианцев. Затем Агриппа ударом ноги отбросил в угол другого солдата, сломав тому позвоночник. Трое воинов, уцелевших в этой короткой, но беспощадной схватке, накинувшись на Агриппу, уложили его на землю и с трудом удерживали. Тот истошно вопил.

   — Сюда! Быстрее! — крикнул центурион своим людям.

Те уже бежали через двор, сжимая в руках мечи.

   — Никогда не встречал подобной силы у человека, — пробормотал Домиций Агенобарб.

   — Мы не сможем долго держать его! — воскликнул кто-то из преторианцев, прижимавших Агриппу к земле.

Агенобарб отступил к двери, пропуская в пристрой солдат центуриона. Он предоставил им проливать кровь душевнобольного внука Августа.

Зазвенело оружие в руках стражи. Сразу четыре меча вонзились в поверженное тело Агриппы Постума. Лезвия пронзили ему спину и шею. Вопль юноши перешёл в хрип, пальцы судорожно вцепились в землю, изо рта хлынула кровь....

Через пару минут всё закончилось. Обмякнув, Постум затих. Глаза его сомкнулись навечно. Переведя дыхание, стражники отступили от распластанного тела.

Агенобарб в ужасе разглядывал его. Буйство несчастного и последующая схватка произвели на него огромное впечатление.

   — Можно передать кесарю, что его приказ исполнен, — глухо произнёс центурион.

Агенобарб вышел на улицу. После душного помещения воздух показался ему особенно свежим и чистым. Он постоял несколько минут во дворе, стараясь не слушать возбуждённые голоса солдат.

У подножия скал шелестел прибой. Ветер играл в вышине роскошными ветвями кипарисов. Тяжело ступая по тропе, Агенобарб побрёл назад к мысу. Его преторианцы направились за ним. Никому из них не хотелось ночевать на Планазии.

— Всё произошло очень быстро, — пробормотал Агенобарб. — Я и не думал, что вершить судьбы людей так просто...

И всё же он понимал, что был всего лишь исполнителем воли Тиберия.

Вернувшись на корабль, он сразу же отдал приказ подняться с якоря и следовать к Нолу.

Перед его глазами стояла жестокая расправа над Постумом и тело, лежащее в луже собственной крови. Иногда так заканчивают жизнь те, кто при других обстоятельствах может возглавить нацию. Агенобарб впервые задумался над столь странными поворотами человеческих судеб.

Раньше он не размышлял о людях, которым служил. Теперь ему предстояло сообщить Тиберию, что приказ выполнен. Но Агенобарб не чувствовал удовлетворения, которое испытывает слуга, исполнивший долг. Он чувствовал лишь отвращение к самому себе.

На следующее утро после прибытия Тиберия Октавиан слёг. Больше он не покидал покоев и, как рассказывали рабы, даже ходил под себя.

Никого не желая видеть, кроме Ливии, кесарь не позволял родственникам или придворным посещать его опочивальню. Однако он разрешил прийти к нему Германику, Октавиан хотел, чтобы Германик уехал из Нолы, взяв с собой солдат и юного Друза.

Переступив порог спальни, Германик сразу же ощутил висящее в воздухе зловоние — запах рвоты. Октавиан лежал на постели, положив голову на шёлковые подушки. Его челюсть была подвязана, черты лица обострились, он удивлял своей болезненной бледностью. Но взгляд его голубых очей по-прежнему оставался осмысленным и твёрдым. Ливии в комнате не оказалось, он выслал её, решив повидаться с Германиком наедине.