— Да что вы? — улыбнулся профессор.

— Зря иронизируете, док. Поверьте, я приготовил ему неплохие силки,

— Мой любезный сэр Томас! Ваша самоуверенность, достойная Цезаря, ничем пока не подкреплена и начинает вызывать у меня все больший пессимизм. Прийти или приехать в Хеллингтон не трудно, лишь спокойнее ведите машину и не отвлекайтесь. Но что вы сможете увидеть? В библиотеке вы уже были и, кроме отсутствия свечей, ничего интересного не обнаружили. Нет, я очень сомневаюсь в вашей победе, не обессудьте.

— Все интересное, как вы говорите, происходит там в темноте, а галогеновый фонарь, бьющий на семьсот ярдов, лежит в моей сумке, — сказал Арчер.

— Слушайте, Том, а небольшой ракетный крейсер вы в нее не положили'? У вас не сумка, а бездонный мешок.

— Сумка неплохая, вы правы. Мне ее подарила Айрис на день рождения.

— Прекрасный подарок, — согласился профессор. — Все, что вам нужно, вы запросто из нее извлекаете. И для чего вы приобрели столь дальнобойный фонарь? Хотите поохотиться в подземельях замка за привидениями?

— Да нет, это слишком банально. Надо поймать вашего волосатика, — ответил Арчер.

— He пойму, когда вы говорите серьезно, Том. Можно закалить нервы в беседах с вами.

— А разве это плохо? — возразил Арчер. — Я, например, с удовольствием поменял бы свои нервы на закаленные. фонарь же мне нужен как своего рода оружие.

— Конечно, против Хозяина!

— Вернее сказать — его методов.

— Не собираетесь ли вы упорядочить лучом света хаос! — спросил профессор.

— В какой-то степени — да. Но не это главное. Мистер Копье действует только в темноте, а мы его немного потревожим. Все убийства, включая намеченное на сегодняшнюю ночь, совершаются при полном мраке, в новолуние. Месяц для него…

— «на пол Земли зловещий полусвет бросает», — продолжил профессор.

— Хм, это откуда? — удивился Арчер. — Опять в десятку!

— Мильтон[22], «Потерянный рай», — пояснил профессор.

— Не интересуюсь… к сожалению, поэзией. Что он в своей поэме воспел сатанизм?

— Ну как же вы, право! Так сплеча рубите голову… Джон Мильтон, на мой взгляд, самый талантливый поэт XVII века. И его поэма просто замечательна. Конечно, он допустил вольность, создав достаточно привлекательный образ Сатаны, но это же поэзия. Мильтон первый решил вопрос о праве на поступки, несколько нарушающих мораль христианина, но…

— Воспел сатанизм, — упрямо повторил Арчер. — Честно скажу: мне глубоко безразлично в какой рай попал он сам, но благодаря таким поэмам и появляются слуги дьявола, сеющие мрак и хаос на Земле.

— Не буду с вами спорить, Том. Для меня он просто выдающийся поэт, — сказал профессор.

— Вот-вот. Неудивительно, что в эпицентре этого безумства оказались вы. Кстати, а не он назвал хаосом туманную ночь?

— Это определение появилось еще до нашей эры, Том. Древние греки называли хаосом бездну, в которой обитают ночь и туман.

— Ага, безлунная ночь… Сдается мне, Хозяин иногда открывает обтрепанный томик «Потерянного рая», — размышлял вслух Арчер.

— Безлунная ночь, согласен, — произнес профессор и вдруг спросил: — А пепел?

— Что пепел? — насторожился Арчер.

— Друг мой, еще Эдгар По заметил, что искусство аналитика проявляется именно в непредвиденном и неожиданном. И не стоит меня переспрашивать с целью оттянуть время и собраться с мыслями.

— Еще одно очко в вашу пользу, док. Пепел… Пепел в этой истории преследует нас повсюду. Его обнаружил в ящике епископа еще в 1322 году И не далее как сегодня ночью вы получили целую коробочку этого вещества. Что это? Намек на то, что все мы в этом мире смертны и превратимся в тлен? И посягнувший на тайну куда как более смертен, чем все остальные? — рассуждал Арчер.

— Нет, Том, это слишком примитивно, — возразил профессор. — Древесный уголь можно назвать черным?

— Ни разу не видел белых головешек, — улыбнулся Арчер. — Пепел и мрак? Пепел как символ хаоса?

— И пепел появляется в новолуние… Это сочетание слов — «пепел» и «новолуние» — вам ни о чем не говорит?

— Э… Да! Новолуние астрономы называют еще и пепельным светом луны, так?

— Приблизительно так, — согласился профессор. — Это явление, названное столь поэтически, — незаметное для обычного глаза слабое свечение лунной поверхности, да и в само новолуние за счет отраженных от Земли солнечных лучей. Но давайте спустимся с небес или Луны на Землю.

— Давайте, — согласился Арчер.

— Что мы имеем на практике? Пепел в ящике, на столе, в сейфе, в коробке. Куда бы ни сунулся Хозяин, он всюду оставляет пепел, именно о с т а в л я е т. Семь лет назад я обнаружил его на столе в библиотеке, но книги на нем не было. Ее просто поставили на место! А пепел, письмо, записи Эдсон и спички не тронули. Что это значит, Том?

— Не иначе как он, Туз Пик, везде оставляет пепел как свою черную метку. «Я проникаю всюду, и вот мой знак». О его тщеславии я уже, кажется, говорил.

— Да, кроме гипертрофированного тщеславия, нуждающегося в подкреплении высокомерным и постоянным самоутверждением, других причин, побуждающих его оставлять повсюду пепел, я не вижу.

— Док, а как он умудрился подкинуть пепел в ящик епископа почти семьсот лет назад?

— Кто знает, что произошло зимой 1322 года? Воз-можно, Туз Пик использовал информацию о пепле, обнаруженном в загадочном ящике, как отправной момент для несколько своеобразной манеры самоутверждения, — сказал профессор. — Кстати, вы согласны со мной, что ящик епископа представляет загадку?

— Которую я попытался разгадать. Да, она осталась — статуя из эбена появилась после смерти епископа, а для статуэтки он слишком велик. В нем хранилось нечто ценное — недаром он запирался на замок. И это ценное Эльза наверняка забрала с собой, в ящике осталась лишь горстка пепла… Опять пепла… Да, но как Хозяин узнал про ящик?

— Взял да прочитал письмо Шрайдера, — ответил профессор. — Неужели это так сложно?

— Нет, это не сложно, — облегченно вздохнул Арчер. — Я вижу все своими глазами: Элис Эдсон с письмом и бумагой в руке заходит в залу, включает свет, разыскивает нужную ей книгу и начинает с ней работать. На все это она затратила минуты четыре. Она делает вы-писки, листает страницы, сверяет текст, снова что-то записывает, не подозревая, что через три минуты погаснет свет и столько же ей останется жить. Но песочные часы уже ничем не остановишь… После ее смерти Хозяин просматривает все, что лежит на столе. Вот тогда он и ознакомился с письмом Шрайдера.

— Чтобы с ним ознакомиться, он должен был неплохо знать немецкий, — добавил профессор.

— Безусловно — иначе он бы забрал письмо. Так вот, после его прочтения в голове Хозяина рождается идея — ничего на столе не трогать: кучка пепла, оставленная жертвой, привлекла его внимание. Пепел упоминается в комментариях и одновременно лежит на столе — каково! Необъяснимая мистика! А книгу он аккуратно ставит на место, — заключил Арчер. А книгу он аккуратно ставит на место, — заключил Арчер.

— Книгу с рукописью про тинктуру?

— Естественно, и сразу после ознакомления с ней.

— Так что же ему еще нужно? — спросил профессор. — Он знал в с е еще семь лет назад!

— Ему нужны вы, неужели не понятно? — ответил Арчер. — Вы, знающий что-то важное, которому сами не придаете значения. И вот еще что — статуэтку работы Уильяма из Адесвальда вы ни разу в замке не видели, верно?

— Нет… — Профессор подумал. — Деревянную статуэтку, изображающую обнаженную женщину, да еще столь ранней работы, я в замке не видел. Но что с того? Рукопись из нее безусловно извлекли еще во времена оны.

— И она была переплетена и поставлена на одну из полок в библиотеке. В тот роковой вечер ее просматривали два человека — Элис Эдсон и после ее смерти мистер Копье.

— Что он от меня хочет, Том? Я ничего не знаю, клянусь!

— Нет. — Томас отрицательно покачал головой. — Вы очевидно, просто не помните. И это очень плохо.