Потом лалла Радия просила Самира и меня сесть рядом с ней, чтобы рассказать, как все было на самом деле, и внушить нам любовь к халифу Гаруну. «Он был главою всех халифов, – говорила она, – он завоевал Византию, и мусульманский флаг высоко реял в христианских столицах». Она также настаивала на том, что ее дочь совершенно не понимает, что такое гарем. Гарем – это прекрасное установление. Все уважаемые мужчины обеспечивают своих женщин, чтобы тем не приходилось идти на опасные, неспокойные улицы. Они дарят им прекрасные дворцы с мраморными полами и фонтанами, вкусную еду, красивую одежду и драгоценности. Что еще нужно женщине для счастья? Только такие бедные женщины, как Луза, жена привратника Ахмеда, вынуждены выходить из дома, работать и заботиться о собственном пропитании. А привилегированные женщины избавлены от таких невзгод.

Мы с Самиром часто не могли разобраться в этих противоречиях и пытались хоть как-то структурировать сведения. У взрослых такой беспорядок в голове. Гарем как-то связан с мужчинами и женщинами – это один факт. Он также связан с домами, стенами и улицами – это второй факт. Пока что все просто и понятно: поставь четыре стены посреди улицы – и вот у тебя дом. Потом посади в дом женщин и выпусти мужчин – и вот у тебя гарем. Но что будет, как-то осме лилась я спросить Самира, если посадить в дом мужчин, а женщин выпустить? Самир сказал, что я все усложняю, причем как раз когда мы хоть что-то нащупали. Тогда я согласилась опять посадить женщин внутрь и выпустить мужчин, и мы продолжили наше расследование. Проблема была в том, что стены и все такое соответствовало нашему гарему в Фесе, но совершенно не соответствовало гарему на ферме.

Гарем на ферме располагался в огромном одноэтажном здании в форме буквы Т, окруженном садами и прудами. Правая сторона дома принадлежала жен щинам, левая – мужчинам, и ажурная двухметровая ограда из бамбука отмечала хадд (границу) между ними. Две части дома на самом деле представляли собой два одинаковых здания, построенные стена к стене, с симметричными фасадами и просторными сводчатыми колоннадами, благодаря которым даже в самую сильную жару в гостиных и комнатах поменьше стояла прохлада. Колоннады идеально подходили для того, чтобы играть в прятки, и дети на ферме были гораздо более смелые, чем в Фесе. Они карабкались на колонны с голыми ногами и спры ги вали, как акробаты. Они не боялись лягушек, маленьких ящериц и мелких летучих тварей, которые налетали на тебя без остановки, когда ты шла по коридорам. Полы были выложены черно-белыми пли тами, а колонны облицованы редким сочетанием бледно-желтой и темно-золотой мозаики, которая нравилась дедушке и которую я нигде больше не видела. Высокие кованые решетки тонкой работы окружали сады, арочные двери в них всегда казались закрытыми, но надо было только толкнуть их, и ты попадал на луг. В мужском саду было немного деревьев и много аккуратно подстриженного цветущего кустарника, а вот у женщин был совсем другой сад. Его заполонили необычные деревья и другие растения и всевозможные животные, потому что каждая жена требовала себе участок, который называла своим садом, где выращивала овощи, кур, уток и павлинов. Нельзя было даже прогуляться по саду, не нарушив чьих-то владений, и животные везде следовали за тобою, даже под арками мощеных колоннад, производя ужасный шум, который резко контрастировал с монастырской тишиной мужского сада.

Вокруг главного здания были разбросаны несколько других построек. Справа стояла Ясминина. Она настояла на ней, объяснив дедушке, что должна находиться как можно дальше от лаллы Тор. У лаллы Тор был собственный отдельный дворец с зеркалами во всю стену, разноцветным деревянным потолком с зеркалами и канделябрами. Павильон Ясмины состоял из большой, очень простой комнаты без всяких излишеств. Роскошь ее не заботила, лишь бы только держаться подальше от главного здания и иметь достаточно места, чтобы экспериментировать с деревьями и цветами и растить уток и павлинов. У павильона Ясмины был второй этаж, который построили для Таму, после того как она сбежала от войны в Рифских горах на севере. Ясмина заботилась о Таму, когда та болела, и они стали близкими подругами.

Таму появилась на ферме в 1926 году, после того, как объединенные французские и испанские войска разгромили Абда аль-Крима. Однажды утром она возникла на горизонте плоской равнины Гарб верхом на испанской лошади, одетая в мужской белый плащ и женский шарф, чтобы солдаты в нее не стреляли. Все жены дедушки любили рассказывать о ее прибытии на ферму, и это было не хуже сказок из «Тысячи и одной ночи» или даже лучше, потому что Таму была прямо тут, слушала, улыбалась, радуясь всеобщему вниманию. Она явилась в то утро в тяжелых берберских браслетах из серебра с торчащими шипами, в таких браслетах, которые при необходимости можно было использовать для самообороны. На правом бедре у нее висел ханджар – кинжал, а у седла под плащом она прятала настоящее испанское ружье. У нее было треугольное лицо с зеленой татуировкой на остром подбородке, пронизывающие черные глаза, которые не моргая смотрели на тебя, и длинная коса медного цвета, свисавшая на левое плечо. Она остановилась в нескольких сотнях шагов от фермы и попросила проводить ее к хозяину дома.

Никто не понял этого в то утро, но жизнь на ферме изменилась навсегда. Потому что Таму была рифанка и героиня войны. В Марокко восхищались жителями Рифа, которые продолжали сражаться с иноземными войсками еще долго после того, как остальная страна сдалась, и вот эта женщина, одетая как воин, пересекла границу у Арбауа и въехала во французскую зону совсем одна, ища помощи. И так как она была героиней войны, некоторые правила ее не касались. Она даже вела себя так, будто не знала о традициях.

Дедушка, наверное, влюбился в Таму с первого взгляда, но он несколько месяцев этого не понимал, настольно сложные обстоятельства окружали их встречу. Таму приехала на ферму с заданием. Ее люди, партизаны, попали в засаду на испанской территории, и ей нужно было доставить им помощь. Дедушка сделал все необходимое, для начала подписав с нею быстрый брачный контракт, чтобы оправдать ее присутствие на ферме, если вдруг ее придет искать французская полиция. Потом Таму попросила его помочь ей раздобыть еды и лекарств. У них было много раненых, а после поражения Абда аль-Крима каждой деревне приходилось выживать самостоятельно. Дедушка дал ей припасов, и ночью она уехала с двумя грузовиками, которые медленно катились по обочине дороги с выключенными фарами. Два крестьянина с фермы, выдавая себя за торговцев, ехали впереди на ослах, высматривая, нет ли чего подозрительного, и факелами подавая сигналы шоферам грузовиков.

Когда Таму вернулась на ферму несколько дней спустя, в одном грузовике лежали трупы, заваленные сверху овощами. Это были тела ее отца, мужа и двух маленьких детей, мальчика и девочки. Она молча стояла, пока с грузовика снимали трупы. Потом жены принесли ей табуретку, и она просто сидела и смотрела, как мужчины выкопали ямы, положили в них тела и закидали их землей. Она не плакала. Мужчины посадили цветы, чтобы замаскировать могилы. Когда они закончили, Таму не могла встать, и дедушка позвал Ясмину, которая взяла ее под руку и повела к себе в домик, где уложила в постель. Много месяцев после этого Таму не разговаривала, и все думали, что она лишилась дара речи.

Правда, Таму часто кричала во сне, сражаясь с невидимыми врагами в своих кошмарах. Как только она закрывала глаза, начиналась война, и она вскакивала с постели или падала на колени, умоляя о пощаде по-испански. Кто-то должен был помочь ей справиться с горем, не задавая назойливых вопросов и не выдав ничего испанским и французским солдатам, которые, по слухам, вели расспросы за рекой. Таким человеком и была Ясмина, и она поселила Таму у себя в доме и заботилась о ней несколько месяцев, пока та не пришла в себя. Потом, в одно прекрасное утро, жены увидели, как Таму гладит кошку и вплетает цветок в косу, и в тот же вечер Ясмина устроила для нее праздник. Жены собрались в ее павильоне и пели, чтобы Таму почувствовала себя среди своих. В тот вечер она несколько раз улыбнулась. А потом спросила про лошадь – завтра ей хотелось покататься.