хорошо выслушали друг друга, и телефонный разговор был завершён.

Однако на этой неделе должно было случиться ещё многое. В окончание этого, всё

должно было завершиться между тётей Ингой и Петером Клаазеном, и последнее имело

точку отсчёта где-то в Рурском бассейне ( при.пер.: конгломерат городов в федеральной

земле Северный Рейн—Вестфалия в Германии).

Несмотря на тень, на террасе было жарко. Солнце стояло высоко. Я вошла назад в дом,

чтобы выпить стакан воды. Потом пошла в кабинет Хиннерка, села за письменный стол и

вытянула лист бумаги для пишущей машинки из левого нижнего ящика шкафа, которая была

там сложена в высокие стопки для хранения. Потом взяла острый карандаш из ящика и

написала Максу приглашение: "Сегодня вечером, незадолго до захода солнца состоится

маленький, очень костюмированный приём. Ещё добавляю последнее — я не хочу быть

единственной, кто бегает наряженным".

Я положила листок в белый конверт, написала на нём "Макс Омштедт", поместила его

в мою сумку и быстро вышла. Жара хлопнула меня по лицу как пощечина. Я бросила письмо

Максу в почтовый ящик. Там лежала другая почта, следовательно, сегодня он её ещё не

доставал и наверняка получит моё известие. Если Макс уже что-то намеревался делать? Ну,

тогда он мне откажет. В конце концов, я не хотела готовить меню из четырёх блюд.

Я поехала на велосипеде дальше к магазину "Eдека-ладен", купила красный виноград и

из сентиментальности, коробку "Афтер Айгхт" ( прим.пер.: шоколад с мятной начинкой).

Кажется, моё белое платье не вызывало здесь никакого возмущения. Я поместила всё в сумку

и повернула назад к дому, поела кое-что из того, что было в холодильнике и начала

планировать мой вечерний званый вечер.

Где мы должны сидеть? В доме, на террасе под розовыми кустами? Довольно не

торжественно и видно с улицы. На террасе под ивой? Для того, с кем я хотела вместе что-то

обсудить, прежний зимний сад был не подходящим местом для этого. В рощице? Слишком

темно, слишком много острых веток. В курятнике? Тесно, кроме того, свежая покраска. На

лугу с фруктовыми деревьями? Среди лужайки перед домом? Или может быть в доме?

Я решила — за домом под яблоней. Трава была высокая, но вокруг стояла вся эта

садовая мебель, на которую можно было что-то хоть немного поставить. И позади

фруктовых деревьев начинались большие ивы, я пошла в прихожую и принесла косу.

Почему я не должна была это уметь? Я пыталась вспомнить о том, как мой дедушка держал

её, когда шагал легко и медленно по ломающимся стебелькам. То, что выглядело так легко,

на самом деле было очень утомительно, и жара не способствовала улучшению процесса.

Я смело скосила несколько бесформенных участков вокруг большой яблони сорта

"Боскооп", ( прим.пер.: сорт сычужных яблок с плотной мякотью) на которой когда-то у

Берты и Анны было своё убежище. Теперь всё выглядело не так, как будто бы кто-то

приготовил здесь красивое место для пикника, а скорее, как будто бы здесь происходила

борьба, ну что же, так сделала коса. Я повесила эту тупую вещь опять обратно на место. Мне

поможет только чердак. Я пошла наверх, покопалась в сундуках и нашла большой лоскутный

ковёр, несколько грубых шерстяных одеял и коричнево-золотистый занавес из парчи. Я

потащила всё по лестнице вниз, как будто это была моя добыча, а потом из прихожей до луга

позади дома.

Эти сундуки с приданым были чудесные. Я возвратилась и вытащила белую скатерть с

узором "ришелье". Когда я спускалась вниз, мой взгляд зацепился за книжную полку, с

которой на меня смотрели корешки книг. Я остановилась. Там не было никакой системы,

некоторые вещи просто происходили и иногда они просто подходили к ситуации.

Я взяла скатерть, ещё несколько тёмно-зелёных бархатных подушек с золотыми

кистями из жилой комнаты, и вместе с ними вышла. Скатерть вспорхнула на заржавевший

четырёхугольный складной стол. Я сгребла граблями свежую скошенную траву в сторону, и

расстелила ковёр. Поверх него уложила шерстяные одеяла и потом на них штору из парчи.

Бархатные подушки я бросила туда же и была восхищена, когда растянулась на этом

великолепном бивуаке и смотрела вверх на дерево. Но я ничего не смогла увидеть потому,

что смотрела против света, и положила руку на лицо.

Когда я проснулась, солнце уже село. Ошеломлённо я откопалась из подушек. Я не

могла вспомнить — спала ли я так много когда-нибудь в своей жизни. Но я также не могла

вспомнить, махала ли я так много косой когда-нибудь в своей жизни. Итак, я неуверенно

пошла по лестнице вверх, мимоходом воображая себе, что слышу в причитании ступенек

разочарованный, но не недружелюбный оттенок.

Я вымыла себя с головы до ног в тазу, высоко заколов свои волосы, и проскользнула в

тёмно-синее гипюровое платье, которое когда-то принадлежало тёте Инге. Юбки этого

платья состояли из бесчисленных сот ничем не ограниченной синей нити. И чем больше этих

отверстий располагалось друг на друге, тем расплывчатей было то, что скрывалось под ними.

Во время игр с Розмари и Мирой оно всегда было моим.

Я подумала о том, как мы познакомились с Мирой, Макс тоже при этом присутствовал.

Розмари и я играли с мячом перед домом на подъездной дорожке, мы бросали его к стене

дома и потом отбивали, один раз, потом два раза, потом три и так далее. Тот, кто ронял или

забывал отбить, терял мяч. Мы играли с поворотами и со скороговорками, и что нам ещё

приходило в голову. Внезапно посреди дорожки возникли девочка с чёрными волосами и её

маленький брат. Розмари знала, кто была эта девочка и где жила. Она училась в той же самой

школе, но классом старше, чем Розмари.

Брат был определённо немного младше, чем я, как минимум на год, это можно было

сразу увидеть. Девочка с невозмутимым лицом подняла маленький камень с земли и бросила

Розмари. Я уже радовалась тому, что моя агрессивная кузина сейчас сделает. Но к моему

удивлению, та не сделала ничего. Да, она, кажется, была польщена, и показывала свои

отверстия между зубами, пока у неё ещё были заострённые клыки, зато не хватало всех

верхних резцов. Её манера выражаться из—за этого становилась ещё более дикой, а также

несколько злой. Я взяла камень и бросила его в девочку, но попала в её маленького брата и

он сразу начал реветь. И вот так оба к нам присоединились.

 Я спрашивала себя, о чём вспоминал Макс. Ему в то время было шесть лет, его сестре

девять, мне семь и Розмари восемь. Теперь мы были старше на 20 лет. Конечно, без Розмари.

Ей всегда будет шестнадцать. Я подобрала мои гипюровые юбки и спустилась, чтобы

принести хрустальные бокалы из застеклённого шкафа в гостиной. Как раз когда я опять

размышляла над тем, что должна буду делать, если он совсем не придёт, если сразу после

работы с радостью пойдёт из- или в кино, я услышала звонок во входную дверь. Бокалы

задребезжали в моих руках. Я побежала к двери и открыла, там стоял Макс и держал в руке

букет маргариток. Он надел белую рубашку и чёрные джинсы, и смущённо улыбался.

— Спасибо за приглашение.

— Входи.

— Ты видишь... значит, ты...

— Спасибо. Давай, иди сюда и помоги мне.

— Что это за приглашение? Всё нужно делать самому.

Всё же он выглядел вполне довольным, когда следовал за мной на кухню. Я разместила

цветы и передала ему полную вазу в одну, а бутылку вина в другую руку. Потом взяла