— Всё же это будет по пятницам? — вежливо спросил Петер.

Харриет тепло ему улыбнулась, захлопнула блокнот и сказала:

— По пятницам.

— Отлично, — сказала Инга и поднялась.

Петер также поднялся. Розмари осталась сидеть и напряженно смотрела на обоих.

Мира смотрела только на Ингу и Петера, и иногда на Розмари, и потом, сморщив лоб, налила

себе кофе.

Берта вытянула свой ботинок и показала его мне. Она шептала:

— Это не мой.

— Бабушка, это твой ботинок, надевай его быстро снова, а то ты замёрзнешь.

— Он совершенно прекрасный.

— Да. Харриет купила тебе эти ботинки.

— Но он принадлежит не мне, он твой?

— Нет, бабушка, это твой, надевай его снова.

— Харриет, посмотри разок. Здесь. Где это должно быть, разве тут?

Она беспомощно подняла высоко ботинок.

— Да, мама. Подожди, я помогу тебе.

Харриет полезла под стол и снова одела ботинок Берте.

— Как хорошо, Розмари! Вы могли бы начать в ближайшую неделю! — напряжённый

голос Харриет раздавался откуда-то снизу.

Мира поставила кофейную чашку, открыла рот и сказала:

— Я тоже присоединяюсь.

Розмари посмотрела на неё, её глаза казались ещё светлее.

— Почему нет? — сказала Харриет и поднялась. — В таком случае мы можем делить

нашу оплату. Ирис, вероятно, ты тоже хочешь участвовать?

— Нет. У меня сейчас каникулы. И до этого были два класса. Кроме того, я получаю

занятия бесплатно у моего отца по математике. И больше, чем мне бы хотелось.

Я закатила глаза и изобразила тошноту.

— Почему тут были не мои...?

Голос Берты звенел крайне возбуждённо. У неё уже снова был в руке её ботинок, на

этот раз, однако, другой.

— Почему… О, пожалуйста, пожалуйста, Харриет. Почему это не так? Я считаю. Если

это снова, снова? Я этого не сделала, не так ли?

Итак, Розмари и Мира получат во второй половины дня в пятницу математическую

помощь у Петера Клаазена. Затем он поехал на своём "Ситроене" вверх по улице к

бензоколонке.

В течение некоторого времени всё удавалось. Занятие доставляло Петеру удовольствие,

Розмари и Мира вовсе не были такие капризные, как он вероятно, опасался. Когда Розмари

уже в следующей математической работе улучшила свою отметку, это порадовало его почти

ещё больше, чем Харриет. К тому же добавилось то, что мужчина был готов закончить

обучение, потому что мог поменять пару правил с Ингой, которая тогда как раз прибыла из

Бремена. Эти предложения были важны для него, он влюбился в Ингу. Но не просто

влюбился; а хотел жениться на ней, иметь с ней детей и навсегда быть её мужем. Петер

написал Инге письмо, в котором всё описал.

Мы узнали об этом от Розмари, которая тайком прочитала письмо. Когда оно пришло

от него, она нам не раскрыла, а Инга отказывалась размышлять над его чувствами. Она

находила себя старой или его молодым, смотря по тому, как себя чувствовала. Розмари

начала слоняться на бензоколонке, они общались, Петер делал это с удовольствием. Он

чувствовал свою любовь немного ближе, если разговаривал с племянницей Инги. Розмари

становилась всё лучше в математике. Если Петер ей что-то объяснял, она смотрела на него

не моргая, что позволяло ему думать, будто та вовсе его не слушала. Всё же, Розмари

поражала его ясными ответами. У Миры было всё точно противоположно, она казалась

очень сконцентрированной, смотрела в свою тетрадь или морщила лоб, но всё-таки не

получала того, о чём как раз был разговор. Её математические отметки стали хуже, чем они

были до обучения. Все же, Мира настояла на том, чтобы продолжать занятия.

Розмари хотела Петера. Она хотела быть с ним, и сказала ему, что влюблена в него,

сказала прямо в лицо, во время обучения и перед Мирой. Петер ошарашенно на неё смотрел.

Розмари была прекрасной девочкой, высокой и стройной с длинными рыжими волосами. Её

глаза были расставлены далеко друг от друга, цвета глетчерного льда и едва ли отличались

от синеватого белого цвета её глазных яблок, только сильно выделялись зрачки. Если я

сердился на неё, я находила, что она похожа на рептилию. Если мы хорошо понимали друг

друга, она напоминала мне о серебристых волшебных существах. Всё же, так или иначе, я

находила Миру и её захватывающими дух.

Петер запутался. Час занятий закончился раньше, чем обычно. Инга ещё не приехала.

Так как он не хотел сегодня её пропустить, то решил ещё немного подождать тётю на

земельном участке. Он пошёл не к своей машине, а неторопливо прогуливался за домом на

лугу с фруктовыми деревьями. Это было в мае, цветки ещё не опали и яблоки пока ещё не

были видны. Сердце Петера стучало, когда он увидел подходящую к нему издалека Розмари.

У меня не было каникул, и поэтому я только знала, что позже Инга плача позвонила

нам и хотела поговорить с моей матерью. Тётя рыдала в трубку, что видела со двора, как

Петер и Розмари целовались. После этого она развернулась на каблуках и поехала обратно в

Бремен. Мы не знали, видела ли Розмари, что Инга приехала и наблюдала за ними, но мы

предполагали, что сестра точно должна была об этом знать. Розмари должна была слышать

машину Инги, когда та въехала на подъездную дорожку позади них и остановилась под

двумя липами во дворе.

У "ФВ-кэфа" не было тихого мотора. Я также не знала, в курсе ли Розмари, что Мира

была свидетельницей поцелуя. Когда-нибудь, во всяком случае, она должна была всё узнать,

потому что я знала об этом от моей матери и её сестры Харриет, которая смотрела на Миру,

когда та наблюдала поцелуй: Мира была у Харриет на кухне, чтобы принести лимонад, взяла

оба стакана и пошла назад через прихожую. Когда она открыла дверь на луг из фруктовых

деревьев и вышла всего на шаг, Розмари только немного прошла вперёд мимо неё, не

отрывая взгляд от Петера. Краем глаза она должна была видеть Миру, но не обратила на неё

внимания.

Белоснежный лоб Миры блестел под чёрной чёлкой, когда Харриет рассматривала её из

кухни и удивлялась девичьей бледности. "Розмари прошла мимо неё как лунатик", - шептала

Мира больше сама себе, чем Харриет, когда снова была в кухне. И она, Мира, не осмелилась

её окликнуть. И как раз тогда, когда девушка всё же хотела крикнуть, Розмари уже вцепилась

в этого седого бензозаправщика. Капли пота появились над верхней губой Миры, её глаза

казались больше, чем обычно. Так это рассказывала Харриет своей сестре Кристе, которая

после звонка Инги разговаривала с ней по телефону. По крайней мере, часть этого,

оставшуюся часть, я просто подслушала.

Если Розмари знала, что Инга их видела, спрашивала меня растерянно Криста, после

того, как повесила трубку, почему она целовала его тогда перед всем светом? Когда я потом

молча смотрела на мою мать, обе её продольные складки над переносицей стали глубже. Она

прохладно на меня посмотрела и сказала:

—Ах. Ты веришь? Ну, я думаю, твоё воображение снова с тобой.

Потом мама надула губы и отвернулась.

Инга также говорила в телефон, что любит Петера, что разница в возрасте ей

безразлична, что это стало ясно, к сожалению, в тот момент, когда он целовался с её

несовершенной племянницей, и она спрашивала себя, сможет ли после этого снова смотреть

ему в глаза. Харриет была огорчена, но беспомощна, во всяком случае, Инга не могла с ней

разговаривать. Криста успокаивала сестру и советовала ей, чтобы та поговорила с Петером.

Инга сказала, что сейчас она нуждается во времени, чтобы всё продумать, поэтому останется

на неделю в Бремене, и тогда захочет разговаривать с Петером. Моя мать нашла, что они