— Ничего страшного, — бормочу я в диван. — Ты можешь прикоснуться ко мне. Все нормально.

— Как насчет того, чтоб я принес тебе то, в чем ты спишь? Любимая пижама? Я всегда вижу тебя в том топе, который пытаются проткнуть твои соски.

— Нет, ту не надо.

Он собирается встать. Я хватаю его за рубашку.

— Не уходи. Мне и здесь хорошо.

— Представить не могу, как тебе может быть здесь комфортно.

— Я пьяная. Мне везде удобно. Вот только так чизбургер охота. Я бы его съела и использовала в качестве подушку. Или может, использовала в качестве подушки и съела.

— Понятно.

Я поднимаю бровь.

— Ты просто хочешь порыться в моем нижнем белье.

— О, я уже в нем рылся.

— Ложь.

— Надел его на голову и танцевал по квартире.

— Правда, чтоль? — спрашиваю я, я абсолютно серьезна.

— Давай, — говорит он, беря меня за предплечье. — Если ты хочешь спать в одежде, отлично. Но я отведу тебя в постель и сниму обувь.

— А можешь мне и зубы почистить? Мне надо почистить зубы. — Я позволяю ему поднять меня, поставить на ноги, тут меня качает влево, прямо на журнальный столик. Но я в его руках, его умелых руках, и он удерживает меня.

— У тебя умелые руки

— У тебя изумительная попка, — отвечает он и наполовину ведет, наполовину тащит меня из гостиной в спальню.

— Мне нравится, как ты говоришь попка, — хихикая, говорю я, подражая его акценту. — Мне вообще нравится, как ты говоришь.

— Я рад, потому что в будущем предвижу много разговоров о попке.

— Да, да. — Я пытаюсь его оттолкнуть. — Только бла-бла-бла.

— Ты ненормальная, когда напьешься, — шепчет он мне на ухо. — В противном случае я уже был бы над тобой и в тебе. Ты бы не смогла ходить несколько дней, а я бы только начал тебя обрабатывать. — Он укладывает меня на спину и снимает туфли.

— Звучит болезненно, — комментирую я, чувствуя, как тело превращается в желе. На секунду мне кажется, что у меня нет ни пальцев, ни рук и ног, я просто мягкая, бесформенная клякса.

— Бесформенная клякса? — спрашивает Брэм.

— Ты можешь читать мои мысли! — обижаюсь я на вторжение в частную жизнь.

— Нет, ты только что сказала бесформенная клякса, — говорит он. — Вслух.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь защитить свои мысли от его умения читать их. И затем у меня вылетает.

— Я целовалась кое с чем. То есть кое с кем.

— Хорошо, — медленно говорит он, ставя мои туфли на пол и присаживаясь на край кровати. — И ты говоришь мне это потому что?

— Потому что ты можешь осудить меня за то, что я сделала.

У него слегка перехватывает дыхание, и я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на него.

— Я почти позволила парню заняться со мной сексом в туалете. Ему было двадцать четыре, и он фанат Giants.

Его адамово яблоко подпрыгивает, когда он сглатывает.

— Но я не трахнулась с ним.

— Нет? Ты фанатка Oakland A?

— Я фанат Giants, — язвлю я. — И он был не ты.

Он наклоняет голову, изучая бесформенную кляксу на кровати.

— Так почему ты вообще думала о сексе с ним, зная, что он не я?

— Потому что, — разочарованно говорю я. Я кладу ладонь на глаза. Она пахнет пивом. Меня тошнит от этого запаха. — Я не хотела, чтоб последний, кого я целовала, был ты. Я хотела стереть тебя с моих губ.

Тяжелая тишина заполняет комнату. У меня такое чувство, что я глубже и глубже погружаюсь в кровать, мне хочется запаниковать, она поглотит меня целиком. Блин, я целую вечность так не напивалась.

— Я был последним, с кем ты целовалась? — спрашивает он, его голос такой недоверчивый.

Я киваю.

— Да. На свадьбе.

— И почему ты хочешь стереть этот поцелуй? — Он кладет руку на мою обнаженную ногу, прямо рядом с краем платья. Я хочу, чтоб его рука пошла выше. Хочу, чтоб у меня были силы что-то с этим сделать.

А еще я хочу отрубится.

Вот это парадокс.

— Потому, — говорю я. Теперь уже нет смысла скрывать. — Позже я видела тебя с другой. Ты отвел ее в кусты, туда, где только что сидели мы с тобой. Ты был гребаной задницей. Засранцем.

Я слышу, как он облизывает губы. Такой громкий звук в тишине комнаты. Мое сердце стучит слишком громко, словно молоток бьет в стену.

— Она стала запасным вариантом, — в конце концов, произносит он. — В ту ночь ты завела меня как ничто другое, солнышко, я не знал, что делать.

— Пойти домой и подрочить как любой нормальный человек, — ехидно отвечаю я.

— Ты же отлично знаешь, что это не всегда хорошая замена. И, конечно же, не для такой женщины, как ты. — Он наклоняется вперед и кладет теплую руку на мое лицо, проводя пальцами вниз по щеке. От этого я начинаю дрожать, я не в силах подавить эту дрожь. — Я весь вечер не сводил глаз только с тебя, — говорит он мне.

Лжец. В ту ночь он пялился на всех. Я перекатываюсь на другую сторону, подальше от него, и комната делает такой бом, бом звук. Думаю, это мой мозг. Я его сломала.

— Я серьезно, Никола, — продолжает он твердым и одновременно мягким голосом.

Да без разницы!

— Только идиотка клюнет на подобную фразу, — бормочу я в простыни, сон приближается, он хочет забрать меня пока я чувствую себя такой уязвленной.

Пауза. Я чувствую, как он встает с кровати, и знаю, что он стоит и возвышается надо мной.

— Даже умные девушки иногда бывают глупыми. — Он звучит почти печально.

Я слышу, как он выходит из комнаты, на секунду думаю, что он ушел, и у меня в груди что-то ломается. Затем он возвращается, ставит стакан воды на тумбочку и выключает в спальне свет.

— Ава спит. Она вела себя замечательно. Ее кровь в порядке. Уверен, она разбудит тебя с утра пораньше, и ты будешь дерьмово себя чувствовать. Но если тебе что-то понадобится, ты знаешь, где меня искать.

Затем он выходит из комнаты и из квартиры, и меня накрывает поток пива, стыда и сожаления.

Хотела бы я, чтоб у меня хватило смелости заставить его остаться.

НИКОЛА

— Мамочка ты умерла?

— Почти, — квакаю я, пытаясь открыть глаза и перевернуться. Ни то, ни другое мне не удается. Комната плывет, в голову будто песка насыпали. Живот крутит. Я не хочу вставать – боюсь, я встану, комната начнет кружиться – но если я этого не сделаю, меня стошнит на собственного ребенка.

Не могу поверить, что она видит меня в таком состоянии. Не могу поверить, что прошлой ночью я была такой идиоткой.

И тут всплывают воспоминания.

Брэм.

Брэм.

Брэм тащит мою пьяную задницу в постель.

Брэм говорит, что в тот вечер не сводил с меня глаз.

С той, которая рассказала ему, как целовалась с кем-то другим, чтобы забыть его.

Дерьмо.

Теперь меня точно вырвет.

Я прикрываю рот рукой, откидываю покрывало и бегу в ванную. Как раз вовремя. Я надеюсь, что Брэм меня не слышит. Вроде бы у нас звуконепроницаемые ванные – слава Богу – я бы определенно не хотела, чтоб он услышал подобное.

Когда я чувствую, что в животе ничего не осталось, несколько раз спускаю воду в туалете и, пошатываясь, встаю на ноги. В зеркале я вижу сексуальную размазню. Нет, не сексуальную – просто размазню.

Волосы все еще убраны в высокую прическу, но они спутались и торчат в разные стороны, больше похожие на один гигантский дред. Подводка растеклась, а вокруг рта и по подбородку размазана красная помада. Я похожа на жуткого клоуна.

Я похожа на жуткую мамашу.

— Ты заболела? — спрашивает Ава. — Тебе теперь тоже нужна вава?

— Со мной все будет хорошо, милая. — Говорю я, быстро чищу зубы и пытаюсь смыть косметику огромным количеством очищающего крема. Я провожу несколько минут, пытаясь сделать все правильно, но ничего не работает. Раздеваюсь, принимаю горячий душ, одеваю рваные бойфренды и длинную серую тунику, так удобней. Сегодня все обтягивающее может идти нафиг.