В 60—70-х годах прошлого века, после раскопок А. С. Уварова и П. С. Савельева, когда появился усиленный интерес к судьбам мери, были произведены поиски ее следов в местных архивах. При этом выяснилось, что о мере здесь помнили вплоть до XV–XVI вв. Обнаружилось также, что некогда, в XIII в., а может быть, и раньше некоторые районы, населенные мерей, были выделены в особые территориальные единицы. Таким образом, мерянские «острова» получили в свое время, так сказать, официальное признание.
В Северо-Восточной Руси в XIII в. и позже мелкие территориальные единицы чаще всего назывались станами. Стан, как и более старые наименования — становище, погост, это местность, население которой было приписано к какому-либо одному пункту для уплаты даней и оброков. Свое наименование стан получал обычно от названия селения — центра стана или же реки, на берегах которой обитали жители данного стана и которая служила здесь главным путем сообщения.[135]
Но некоторые из станов, известных по документам XIV–XVI вв., получили свое наименование от этнонима «меря». Они назывались Мерскими станами (рис. 10).
Вполне определенные данные имеются о трех Мерских станах. Один из них находился около Переяславля-Залесского, не к югу и востоку от Плещеева озера, где были сосредоточены с конца IX — начала X в. древние русские поселения (стр. 130), а к северо-западу от озера, по р. Нерли и ее притокам. Отсюда этот стан в XV–XVI вв. нередко называли Нерльским. Его центром было, по-видимому, с. Мериново на р. Нерли.[136] Население этой местности, сравнительно слабо заселенной и изобилующей лесами и болотами, до недавнего времени имело ряд своеобразных этнографических особенностей.[137]
Другой Мерский стан находился на правом берегу Волги, непосредственно около Костромы, за р. Костромой. Согласно ревизской сказке церковных принтов 1764 г., отысканной В. А. Самаряновым, его северо-восточная граница проходила по р. Костроме от с. Миссково до устья, южная — по Волге, от устья р. Костромы вверх на 20–25 км, третья, западная граница, замыкающая треугольную по форме площадь Мерского стана, проходила за с. Саметью, у оз. Великое Самецкое.[138]
Местность эта, изобилующая озерами и протоками, называемая нередко Костромской низменностью, является весьма своеобразной, соответствующей хозяйству и быту мери не в меньшей степени, чем долина Оки потребностям хозяйства мордвы, мещеры и муромы. Почти вся территория Мерского стана у Костромы заливалась в половодье водами Волги и Костромы, так что поселения, расположенные на песчаных всхолмлениях, оказывались на изолированных островах. Дер. Вежи, известная благодаря некрасовскому деду Мазаю, была расположена в пределах этой низменности, в северной части Мерского стана. Вплоть до недавнего времени население низменности занималось главным образом скотоводством, чему способствовало обилие богатых заливных лугов. Большую роль в хозяйстве играла рыбная ловля. Хлеб сеяли в небольшом количестве — для него не было подходящей земли. В настоящее время значительная часть Костромской низменности затоплена волжскими водами, поднятыми плотиной Горьковской гидроэлектростанции.
Судя по старым документам и данным последнего времени, территория костромского Мерского стана изобиловала нерусской топонимикой и гидронимией. Крупнейшими селами являются здесь Шунга и Саметь, рядом с ними находится дер. Тепра. Имеется оз. Мерское, pp. Воржа, Касть, Соть и др.
Следует также указать, что помещичьего землевладения в этой местности очень долго не было. Территория Мерского стана и его население в XVI–XVII вв. принадлежали по частям костромским Ипатьевскому и Богоявленскому монастырям и Чудову монастырю в Москве.
Еще один Мерский стан, неоднократно упоминаемый в документах XV–XVI вв., находился на левобережье Верхней Волги около Кашина. Иногда он именовался Мерецким.[139]
В документах имеются сведения и о других местностях, где, возможно, меря сохраняла свою самобытность. Так, в XVI в. в Звенигородском уезде, т. е. западнее Москвы, в Андреевском (Тросненском) стане были селения Меря Молодая и Меря Старая. «Очевидно, — писал по поводу их М. К. Любавский, — это был когда-то целый инородческий островок среди русского населения». «Островок» этот, как и селения Мерского стана у Костромы, находился в монастырском владении. М. К. Любавский считал это не случайным; он видел здесь определенную тенденцию, связанную с политикой «христианизации инородческого и полуинородческого населения».[140]
В. А. Самарянов предполагал, что один из станов с мерянским населением находился некогда в пределах Унженского уезда Галичской провинции. В документах середины XVIII в. одна из церквей этого уезда называлась «Георгиевская, что в Мерском». Город Галич в отличие от южного Галича в XIII в. и позднее именовался, как известно, Галичем Мерским. Около Кинешмы, на правом берегу Волги по р. Мере (Мера), была Мериновская волость с центром в с. Мериново.[141] Но связаны ли эти наименования с этнонимом «меря» — сказать трудно.
О веси на Шексне, Мологе и в Южном Прионежье говорят встречающиеся в старых документах названия населенных пунктов, таких как Череповесь, Луковесь, Арбужевесь, Севесь Старая, Весь Ёгонская. В вышедшей недавно книге В. В. Пименов на основании данных топонимики утверждает, что племенам веси принадлежали некогда местности не только по берегам Белого озера, Шексны и Мологи, но и лежащие западнее — в Восточном Приильменье и Южном Приладожье. В последних и сейчас проживают предполагаемые потомки древней веси — народность вепсы.[142]
Интересно, что в старых документах и церковной литературе, в топонимике и гидронимии не отразилось имя муромы. Кроме наименования города Мурома в юго-восточной части Волго-Окского междуречья, на территории летописной Муромы, можно указать лишь с. Муромское. Но и оно происходит, по-видимому, не от этнонима «мурома», а от фамилии дворян Муромцевых. В житиях муромских святых и в «Повести о водворении христианства в Муроме» (XVI в.) сказано об идоле, которому поклонялись жители города до конца XI в., о том, что из Волжской Болгарии делались попытки обратить их в магометанство, но нигде не сказано, что здесь жила именно мурома.[143] И не случайно некоторые историки полагали, что летописная мурома была не особой финно-угорской группой, подобной мордве или мере, а одним из мордовских племен, чему отнюдь не противоречат археологические данные.[144]
И напротив, о мещере, совсем неизвестной по «Начальной летописи», сохранилось много разнообразных сведений. В XIV–XV вв. волость Мещерка была известна в поречье Оки около Коломны. Другая Мещерская волость была в составе Нижегородского княжества. В юго-восточной части междуречья находились с. Мещерка, дер Мещера, оз. Мещерское. А наименование Мещеры для местности или области, постоянно встречающееся в старых документах, сохранилось и доныне. Очевидно, мещера также являлась одним из племен мордовской группы. Она жила в глухих лесах еще долгое время после исчезновения муромы. По словам М. К. Любавского, «преобладающая масса мещерского племени в XIV–XV вв. была вне сферы русской колонизации, находилась под властью собственных князей, хотя политически и подчинена была Москве (со времен Димитрия Донского)».[145]
Я не буду приводить здесь наименования других многочисленных населенных пунктов или рек, возможно, связанных с финно-угорскими этнонимами, не буду останавливаться на разнообразных других данных, главным образом этнографических, фольклорных и лингвистических, которые когда-либо приводились исследователями, искавшими следы дорусского населения на территории Северо-Восточной Руси. Это поистине необъятный и в то же время очень «темный» материал, методика изучения которого еще далеко не разработана. Но, говоря об «островках» с финно-угорским населением, нельзя не упомянуть имевшиеся здесь некогда Чудской стан, Чудскую волость, а также Чудской конец в Ростове Великом.
