Так и случилось! Вдруг раздался голос надоедливого белолицего лысого:

— Товарищи! Здесь же есть посторонние… не члены ЦК… просто технические работники. Надо, чтобы они удалились. Нельзя же…

В первый раз маршал открыл рот и четко выговорил:

— Это мои люди… вполне проверенные. Кроме того, неужели вы думаете сохранить в секрете этот позорный гвалт?

Все замолкли. Свиноподобный шар взглянул на маршала с надеждой, старик — с ожиданием.

— Ваше мнение… мнение выдающегося военного руководителя. Как? Будет война? Очень опасно положение?

Эти вопросы, к моему великому удивлению, высыпал все тот же шарообразный.

Я озадаченно подумала:

«Да сами они, без военных руководителей, неужели ничего не понимают? Ведь они — политики, дипломаты».

— Да, если не принять кардинальных мер, если не пойти на резкую перемену всей внешней и внутренней политики, если не пойти на крупные уступки, война неизбежна, — при всеобщем молчании ледяным тоном заявил маршал.

Даже слышно было, как все вздрогнули, а толстяк забормотал:

— Ну и пусть. Мы войны не боимся. Рано или поздно война должна быть. Конечно, лучше, если бы не сейчас, но что делать? Мы очень сильны. То ли еще мы видали. Народ с нами, и мы победим.

Снова общее движение, но уже очень недовольное, протестующее. Послышались резкие реплики… не в полный голос.

— Здесь не митинг.

— Порет чушь.

— Не с корреспондентами разговариваешь.

Маршал жестко взглянул на толстяка. Тот сразу осел, как будто из него начали выкачивать воздух.

— Народ слишком много жертвовал. Народ только и делает, что жертвует. Он и сейчас не откажется, пойдет на жертвы. Но что мы дадим народу за его жертвы? Кроме того, не забывайте, что нас окружают братские страны, — маршал холодно улыбнулся, — которые жертвовать не захотят. Мы, разумеется, вслух не высказываем это, но любой из нас… да и любой советский гражданин очень ясно сознает это.

— Позвольте, как же? Страны народных демократий не пойдут с нами? — с отчаяньем взвизгнул толстяк. — Они не имеют права. Они связаны договорами… И ведь там наши войска все-таки.

— Вот, вот! Связаны. А сейчас они эту веревочку оборвут, — еще холоднее и спокойнее возразил маршал.

Секунда общего оцепенения. Некая немая сцена. Ее нарушил глупый, жалкий и смешной возглас лысого, большелицего, круглоглазого:

— Ленинизм нужно спасать и… нас тоже. Под знаменем марксизма-ленинизма мы не должны погибнуть. Знамя кто-нибудь удержит. Знамя пойдет в веках.

На этот раз все до неприличия откровенно захохотали. За дверью уже давно был слышен сдержанный гул. Маршал встал и резко, очень громко отчеканил:

— Довольно слов!

Сразу двери распахнулись, и большой отряд солдат, одетых, как на параде, руководимый несколькими важными офицерами, четко отбивая шаг, вошел в зал. Все шарахнулись в ужасе и замерли. За столом спокойно остались сидеть несколько человек. Кое-кто и в зале смотрел на происходящее с безразличным видом, без волнения, ничем не выдавая своих истинных чувств.

Маршал взглянул на старика. <Он> тяжело поднялся с места, встал рядом с маршалом. Тот обратился к солдатам:

— Товарищи солдаты! Сейчас я зачитаю вам обращение к армии и народу, подписанное главой государства (кивок на старика), мною и… — Он произнес несколько видных фамилий.

— Позвольте! Что же это значит? — раздался чей-то нерешительный голос.

— Я протестую! Я честный ленинец. Я всю жизнь отдал… — перепуганно закричал лысый.

— Против чего вы протестуете? — спросил маршал. — Разве вас обвиняют в чем-то?

— Мы знаем, как у нас умеют фабриковать виноватых.

Лысый с перепугу уже ничего не соображал и с головой выдавал «высокую политику».

— У нас умеют фабриковать виновных, — раздельно повторил маршал и повелительно обратился к одному из офицеров. — Взять!

Офицер тихо скомандовал, видимо, своей группе. Солдаты сейчас же окружили лысого и увели его к стене налево от дверей.

Маршал тем же тоном продолжал:

— Товарищи офицеры! Я оглашу ряд фамилий… Это последыши Сталина, враги народа, выдавшие важнейшие государственные тайны буржуазным правительствам. Эти люди поставили страну перед непосредственной угрозой войны. Западные правительства засыпали нас угрожающими нотами с ультимативными требованиями. Нас поставили под удар те господа, фамилии которых сейчас будут известны вам, и они же лишили нас возможности защититься. Решительно все наши военные секреты с преступной беспечностью, а может быть, и сознательно, преступно переданы врагу. Нужно немедленно пресечь деятельность этих людей, только таким путем мы сможем избежать войны и поражения.

Маршал прочел двадцать-тридцать фамилий. Офицеры с солдатами окружили преступников, онемевших, бледных, ничего не понимающих.

Шарообразный все-таки крикнул — не прежним, грубовато-наглым, визгливым и жирным голосом, а жиденьким, жалким:

— Я протестую! Это беззаконие! Это сталинские методы. Я ни в чем не виноват…

Меня спровоцировали… Войну можно выиграть. Я верный слуга народа.

— Сталинские методы? — маршал поднял брови. — Сталин, по вашим собственным дополнительным разъяснениям, — пламенный революционер, истинный ленинец, строитель социализма… Чуточку ошибался, но это пустяки.

Арестованные зашевелились, вознегодовали, хотя очень негромко и неуверенно:

— За что? Без формального предъявления обвинения…

— Возмутительно!

— Гнусная попытка к перевороту.

— Да, к перевороту… на ленинские рельсы, — сузив глаза и улыбнувшись, сказал маршал. — Ну довольно. Вы арестованы. Будете протестовать и объясняться во время следствия.

— В чем нас обвиняют? Конкретно.

Маршал тряхнул каким-то листом, видимо, знаменитым манифестом.

— Сейчас я вам прочту обращение к армии и народу. Там есть и обвинения против вас, — усмехнулся он, глядя на группу дрожащих врагов народа. — Товарищи офицеры, наведите порядок среди арестованных.

Офицеры строго отдали какие-то распоряжения солдатам. Те застыли около своих подконвойных. Один из офицеров, очевидно, главный, скомандовал:

— Соблюдайте полное молчание, иначе будете выведены из помещения и строго наказаны. Стойте прямо! Руки по швам!

И что же? Бывшие властители испуганно заморгали, вытянулись и замерли.

Маршал начал громко и раздельно читать филькину грамоту, подписанную тремя-четырьмя крупными фамилиями, остальные семь-восемь не вызывали в памяти никакого отзвука. Короткий манифест бил в точку. Его составляла умелая рука Альфского.

Сам Альфский сидел все так же, с застывшим негативным лицом. Последыши Сталина, оторвавшиеся от народных масс, забывшие о насущных интересах трудящихся, доведенные жаждой власти до оголтелого авантюризма, до полной потери здравого смысла, вели вызывающую и одновременно трусливую внешнюю политику… Ряд преступных ошибок… Хозяйственная катастрофа… Колхозники убегали в города на заводы или нищенствовали и пополняли внушительную армию бандитов в центральных и крупных промышленных городах… Рабочие были обмануты… Потогонная система вместо нормального соревнования. Ликвидация уплаты по госзаймам… Падение платежной единицы как результат преступного, неумелого ведения хозяйства. Траты государственных средств на неудачные зарубежные авантюры. Наконец, вершина всего — предательство. Под предлогом устрашения капиталистических правительств их агентам и государственным деятелям выданы важнейшие государственные тайны, наши планы, военные и политические, наши военно-технические достижения и проекты, что совершенно обезоружило бы народ и армию и привело бы к гибели первое в мире социалистическое государство, если бы разразилась война.

Упоминалось о том, что народные демократии превращены в сателлитов, в рабов, то есть в потенциальных врагов. Возвращение на истинный ленинский путь — единственное спасение… Интересы трудящихся… Ликвидация колхозов, не оправдавших себя… Льготы колхозникам… Уничтожение безумной системы ложного социалистического соревнования… Повышение заработной платы рабочим и служащим… Призывы к сплочению вокруг нового ЦК Объединенной ленинской рабочей партии… Введение временного чрезвычайного положения в стране, дабы пособники сталинских последышей не рискнули на отчаянный путч, заранее обреченный на провал, но могущий усложнить дело и задержать установление порядка и нормальной жизни в стране.