- Билл. Лили усыновила меня под именем Вильгельм. Бабушка звала Вилли. – Красивый, уже ровный и успокоившийся голос (Стоп, красивый? Проехали…).

- Я чего-то не понял, он, конечно, живёт у тебя всего сутки, Том, но ты так и не удосужился узнать, как его зовут? – шокировано смотрит на меня Густав. Ага-ага, давайте. Задавите меня морально. Правильно, Гео, и ты подключайся. Ха, а сами-то?

- Мы сейчас не об этом. Какого хрена ты от Густава шарахнулся, как от прокаженного? Понимаю, конечно, что он у нас мальчик страшненький, но не настолько же. – О, а вот теперь уже смотрят на меня возмущенно сопя и надувая щеки. Пф. Густи, ты же знаешь, я не боюсь хомячков.

Билл поднимает испуганные глаза на Густава (вот чего он вечно боится-то?) и, подавившись воздухом, от переизбытка чувств, начинает оправдываться, вцепившись лапками в тонкое сиденье кресла:

- Нет, почему страш…Я так вовсе не думаю. Дело совсем в другом… Я… просто.. У меня… - Все взгляды вновь приковались к скелету, и он опять растерялся, путаясь в словах и мыслях.

Наконец, видимо, собравшись, набирает в грудь воздуха и выдает:

- Я просто не люблю, когда ко мне прикасаются.

Зашибись. Это вот этот полет в сопровождении мебели, попытка срастись со стеной и панически носящиеся по комнате глаза в поисках путей отступления называются «не люблю»?

- Мама, роди меня обратно, я хочу стать голубым оленем.

- Так ты и так голубой! – ну, вот, Гео, а я так хотел сделать ребенку сюрприз! На х*й выдал с потрохами?

- И олень. – Улыбайся, улыбайся, Густи. Щас, Георг проржется и я вам обоим покажу, как сильно вас люблю.

Видимо, маньячий блеск в моих глазах что-то напомнил подкидышу, он дернулся, чуть не свалившись с кресла, и мальца понесло.

Ничего толкового о своей проблеме он больше не сказал, зато долго и упорно извинялся перед Густавом, уверяя того, что он вовсе не страшный, а даже, как бы, самое милое и симпатичное привидение на свете. Я аж невольно заслушался, забывая о своих коварных планах состряпать из друзей ужин. А Билл уже извинялся перед Георгом, за то, что испугал своим поведением, и слёзно молил на него не обижаться. Нет, ну это я, конечно, размечтался, эта мелкая пакость так и не заплакала к моему великому разочарованию (муа-ха-ха, какой я злой!), а просто страстно пыталась доказать, что друзья мои ему пи*дец, как нравятся, и вообще, этот ангел невинный любит весь белый свет и всех тварей, упорно его загаживающих.

Когда он выдохся, я устал умиляться, а друзья же расплылись двумя довольно лыбящимися лужицами по дивану, пришлось им тонко намекать, что, мол, валите нах*й, пока ещё не все сожрали (Мне, может, в магазин потом лень переться). Почему-то захотелось остаться наедине с этим ребенком, каким вдруг предстал передо мной подкидыш. Хотелось достучаться до него, выяснить, почему он там на самом деле боится, а не просто «не любит», когда к нему прикасаются. Впервые появилось желание узнать о нем немного больше (Можно подумать, я хоть что-то о нем уже знаю). Попытаться его понять. И пока уж меня так прет на общение без колкости и яда, и всю прочую хрень, мне абсолютно не свойственную, надо выпроводить друзей, всё-таки, они здесь немного лишние (Да и забирают все его внимания, что меня, почему-то, несказанно бесит). Намеки, на подобие: «Как жаль, что вы наконец-то уходите» и «Живите подальше – заходите пореже», дошли до адресатов только после пояснительных пинков под зад, но те, довольные и просто очарованные моим новым родственником, улыбаясь и прощаясь со мной профилактическим подзатыльником, все же, свалили восвояси.

И только Густав, затормозив у двери, и глядя в сторону гостевой комнаты, которую я отвел для Билла, и где он незадолго до этого скрылся, произнес серьезным голосом:

- Том, постарайся не сильно давить на мальчика своим характером. Он не виноват в том, что с тобой случилось.

Стало немного больно. Но странная теплота всё ещё вилась в груди, мурча, аки котенок, утопившийся в сметане, потому я хотел лишь улыбнуться и успокоить друга. Но тут он совсем уже тихо, словно сомневаясь, стоит ли вообще говорить (Лучше б и правда молчал), добавил – Проверь его запястья.

Дверь давно уже закрылась, а я всё стоял не в состоянии двинуться с места, с таким чувством, будто меня только что окатили ледяным душем. Некогда мурчащий котенок в груди превратился в мокрую и злобно шипящую кошку с поистине крокодильим оскалом.

Глава 8.

Глава 8.

Я не буду его убивать, я не буду его убивать… Бл*дь! С*ка… Меня словно сдуло в направлении закрытой комнаты.

- А, ну, открой дверь, у*быш, пока я её не вынес на х*й!

Не знаю, что уж на него больше повлияло: угрожающие нотки, едва различимые в тихом рычание (Ага-ага, тихом) или то, что несчастное дерево под моими кулаками шаталось и поскрипывало вполне себе такими человеческими стонами (Клянусь, я различил в них мат!), но уже через минуту послышался тихий скребеж (Ну, точно суицидник! Хотел бы жить, уже бы сваливал в другую галактику!).

Стоило щелкнуть замку, как я ворвался в комнату, на ходу сметая брюнетистого придурка, опрокидывая его на кровать и наваливаясь сверху. Тело подо мной (Таки «тело»… вроде, так ещё трупы называют… будущие… убью ведь гада, доведёт до греха!) испуганно замерло, но быстро пришло в себя и начало активно вырываться. Ну, если можно так назвать его попытки дубасить меня своими длинными худющими конечностями, которые я даже не замечал. Да больнее было лежать на его сплошных костях, но я, почему-то, с мазохистским (Или садистским?) удовольствие продолжать вжимать эти самые кости в кровать. Его постоянные дерганья мне надоели и, поймав тонкие руки, я завел их ему за голову, прижимая к подушке. Один из рукавов задрался в процессе, обнажая запястье, обмотанное бинтами. Всё, клянусь, из всех отверстий на моем лице повалил пар, а перед глазами замаячила красная пелена. Господи, дай сил не убить! Или хоть подскажи, где потом труп прятать, меня ж посадят!

- Значит так, жертва неудавшегося аборта, слушай меня внимательно. Мне пох*й, что там творится в твоем атрофированном мозге, мне пох*й, чего ты боишься и сколько раз в день мечтаешь о смерти. Пох*й на твои фобии, болезни и проблемы. Соскучился по бабушке? Горишь желанием снова ее увидеть? Так устрою, с*ка, х*й ли дело! Я тебе сам твои руки отрежу по локоть, а соц. опеке скажу, что так и было.