Рождество 1996 года Ли и Меррей Артур провели на Хокстон-сквер, так как в доме в Коулмен-Филдз еще шел ремонт. На Рождество в здании было пусто, но, когда Ли начал готовить, он услышал странные звуки. «Потом дверь холодильника с шумом захлопнулась, – вспоминает Меррей. – Ли подумал, что я вышел из душа и закрыл ее, но я еще находился в душе. Позже мы услышали шаги над головой, и он велел мне посмотреть, что там такое. Мне пришлось выйти черным ходом и подняться по металлической лестнице, но там была кромешная тьма, и я ничего не увидел. Я спустился и сказал, что наверху нет света. Он очень испугался, и мы пошли к священнику на Хокстон-сквер и попросили его изгнать дьявола из квартиры».[557] Кроме того, Ли звонил Майре, которая была у своего бойфренда, и умолял ее вернуться домой. «Все прекрасно знали, что в доме обитают привидения, – сказала она. – Друзья не хотели приходить ко мне; по-моему, Ли действительно что-то слышал. Кто-то что-то видел, например, черную фигуру человека без лица, почти как бумажный силуэт человека. Фигура появлялась в коридоре у туалета. Кроме того, как мы ни старались, нам никак не удавалось согреть помещение. Я потратила целое состояние, но ничто не способно было удержать в доме тепло. Мне говорили, что раньше в здании находился цех по отделке мебели. Рабочие из дома напротив признались: как-то они работали в нашем доме, вышли, а вернувшись, увидели, что все их инструменты, которые они разложили для работы, перепутаны».[558]

В феврале 1997 года Ли и Меррей переехали в новый дом. Пара отправилась за мебелью в SCP, современный магазин в Хокстоне. Они купили дорогие кожаные кресла и диван Мэтью Хилтона, который Меррей тут же заляпал кисло-сладким соусом из китайского ресторана. Кроме того, в антикварном магазине они купили красивую французскую резную деревянную кровать XVII века. «Одну комнату Ли отвел исключительно для своих костюмов», – вспоминает Майра.[559]

Через пять дней после первого показа коллекции Givenchy Маккуину представилась возможность испытать, что значит быть моделью: Рей Кавакубо попросила его пройти по подиуму в показе ее коллекции мужской одежды, которая проводилась в Национальном музее искусств Африки и Океании в Париже. Костюмы – мешковатые брюки из «шотландки» и легкие кремовые пиджаки на ватине – слишком обтягивали немодельную фигуру Маккуина; по словам модного журналиста Стивена Тодда, на нем они выглядели, как куски белого стеганого одеяла. Такие вещи «его не особенно стройнили». Тодду поручили взять у Маккуина интервью для австралийского гей-журнала «Блу», а у Ли было так мало свободного времени – в тот день он должен был вернуться в Лондон, – что он вынужден был давать интервью за кулисами прямо во время показа. Маккуин, как вспоминает Тодд, был «крайне вежлив, но не от застенчивости, а от природы. Возможно, такое наблюдение покажется кому-то обманчивым, но учтите контекст: он не так долго пробыл у всех на виду, очень стеснялся своей фигуры – он напоминал толстую белую колбасу. Кроме того, ему предстояло выйти в зал, полный критиков, а рядом с ним находилась женщина, которую он считал своим кумиром, – Рей Кавакубо. Он все же выкроил время для разговора со мной, отвечал на мои вопросы подробно, вдумчиво и связно. Он поблагодарил меня за то, что я уделил ему время, а через десять минут уже вышел на подиум».

В том же году они подружились – Стивен работал в Париже, поэтому они встречались всякий раз, как Ли приезжал по работе в столицу Франции. «Он был спокойным, уравновешенным, терпеть не мог ничего делать напоказ, – вспоминает Стивен. – Физически внушительный, он казался грубым, но друзья находили его мягким и нежным. Его внутренняя мягкость показалась мне особенно трогательной. Возможно, сказалось общее происхождение – мы оба из рабочих семей, – но мы сошлись на удивление легко и просто. Правда, мы подружились до того, как он влился в бизнес-круги парижской моды. В те дни мы слонялись по самым злачным гей-барам Парижа, так как у него в Париже, кроме меня, почти не было англоговорящих знакомых.

Ли выделили квартиру возле площади Вогезов; он еще шутил, что обставит ее мебелью из магазина «Икеа», чтобы позлить Арно и его дружков. Конечно, я поддерживал его непочтительное отношение к начальству; возможно, это тоже было связано с нашим рабочим происхождением. Но одновременно я прекрасно понимал, что он может быть собственным злейшим врагом в таких делах. Помню, вскоре после того, как его взяли в Givenchy, я пришел к нему. Он спустился ко мне, ругая ателье, которое находилось на шестом этаже. Сотрудники, по его словам, не желали учиться ничему новому. Он назвал их «армией Арно».[560]

Кроме того, Ли поделился со Стивеном, который в то время писал статью для журнала «Блупринт» о Маккуине и Гальяно, своим мнением, почему его взяли в Givenchy: все дело в рекламе, считал он. «Давай не будем вешать лапшу на уши, одежда от-кутюр плохо продается… Все прекрасно понимают, что модные дома живут продажей духов и прочего дерьма». Как подчеркнул Тодд в своей статье, «Арно рано понял, что, как ни красива высокая мода, основная прибыль поступает от продажи тонн солнечных очков, шарфов, сумочек и духов. А вся эта ерунда хорошо продается благодаря заметной позиции марки». Кроме того, Тодд брал интервью у Стефани Варнье, профессора и преподавателя коммуникации во Французском институте моды, которая сказала: «Если мы признаем, что почти вся высокая мода связана с тем, чтобы выжать максимум освещения в СМИ – хорошего или плохого, – тогда чем ярче коллекция и презентация, тем лучше. И с этой точки зрения англичане намного лучше».[561]

В феврале 1997 года Пэтси Кенсит попросила Маккуина «быстренько сварганить свадебное платье»[562] для ее предстоящей свадьбы с Лиамом Галлахером, с которым они вместе позировали для обложки Vanity Fair (пара поженилась 7 апреля того же года, но их отношения, как и «Крутая Британия» в целом, оказались недолговечными). Хотя Ли отговаривался занятостью – до марта ему предстояло закончить две коллекции, – он все же пригласил пару на лондонский показ коллекции его бренда. Коллекция, получившая название It’s a Jungle Out There («Там, в джунглях»), появилась на основе снимков, которые он рассматривал в журнале «Нэшнл джиогрэфик». «Кажется, он покупал журналы в благотворительном магазине Сью Райдер по пятьдесят пенсов», – вспоминает Саймон Костин, художник-постановщик Маккуина. Особенно Ли тронула статья о газели Томсона. «Бедняжка – эти полосы чудесны, у нее такие черные глаза, белый живот и черные с отметинами полосы на боках, рога, – но она звено в африканской пищевой цепочке, – говорил он. – Как только она рождается, она умирает, то есть ей повезет, если она протянет несколько месяцев. Такой же мне видится человеческая жизнь… Знаешь, от нас всех без труда можно избавиться. Ничто не описывает жизнь лучше животных. А еще я пытался показать скоротечность славы дизайнера в прессе. Вот ты здесь, и вот тебя уже нет. Настоящие джунгли».[563] Кроме того, он сравнил с газелью Томсона самого себя. «Кто-то все время преследует меня, и, если меня догонят, меня столкнут… Мода – это джунгли, полные отвратительных, злобных гиен».[564] Но создания, которых Маккуин выпустил на подиум вечером 27 февраля 1997 года, нельзя было сравнивать с хрупкими, беззащитными жертвами. Его вещи демонстрировали мутанты, гибриды, полуженщины-полугазели, обладавшие звериной грацией. «Главная мысль – что эти гну поедают красивую блондинку, а она пытается освободиться», – сказал он.[565]