В апреле 1996 года Маккуин полетел во Флоренцию на съемку, организованную американской редакцией ELLE. Приятельница Ли, Марин Хоппер, фешен-редактор, убедила своего отца, актера Денниса Хоппера, сфотографировать последнюю коллекцию Маккуина. Однако возникло одно препятствие: актер только что женился в пятый раз и проводил со своей женой Викторией медовый месяц. По словам Ли, Виктория «ужасно злилась. Мы жили в том же отеле, что и они, и молодоженам хотелось побыть наедине». Ли выступал на съемке в роли художественного руководителя; почти сразу после того, как актер начал снимать, они заспорили. «Мы с Деннисом… оба вспылили, потому что я даю людям один шанс и, если ничего не получается, больше не хочу иметь с ними дела, – вспоминал Ли. – Я что-то сказал, а он возмутился: «Мать твою, кто здесь снимает, ты или я?» Тогда я ответил: «Успокойся, продолжай…» – и после этого больше с ним не разговаривал». Правда, в последнюю ночь во Флоренции Хоппер пригласил Ли на ужин, а затем позвал в Лос-Анджелес. «Я не сомневался, что после такого медового месяца они больше не захотят меня видеть», – вспоминал Ли.[463] Однако, по словам Марин, Деннис Хоппер относился к Маккуину с огромным уважением. «Отец считал его запредельно талантливым, гениальным», – сказала она.[464]

Из Италии Маккуин полетел в Японию, где его одежда пользовалась большим спросом. Один нью-йоркский журналист спросил, когда стоит ждать появления духов под маркой McQueen. Наверное, это лишь вопрос времени? «Конечно, – ответил Маккуин, который никогда не лез за словом в карман, – я и название придумал: «Дерьмовый дух».[465]

13 июля 1996 года, благоуханным субботним вечером, Ли был на вечеринке, которую устраивал Ли Копперуит в своей лондонской квартире на Чешир-стрит, рядом с Брик-Лейн. Он пребывал в хорошем настроении и, выпив несколько бокалов, постепенно начал расслабляться. Среди гостей он заметил высокого темноволосого молодого красавца в синей куртке-«бомбере» марки Copperwheat Blundell, узких, в обтяжку, сине-черных полосатых брюках той же фирмы и кроссовках Fila. Красавец поглядывал на него всякий раз, как оказывался в поле его зрения. Маккуин в зеленых армейских штанах и рубашке Burberry наблюдал, как незнакомец пил бокал за бокалом. Потом он, спотыкаясь, побежал в ванную, где его вырвало. Ли, беспокоясь о его состоянии, вышел за ним в сад, где того вырвало еще раз; он придерживал его голову и гладил по спине. «Лучше из себя, чем в себя», – приговаривал он. Молодого человека звали Меррей Артур; когда ему полегчало, он поблагодарил Ли за доброту. Они разговорились, и сразу стало ясно, что их влечет друг к другу. «Я подумал, что не встречал никого лучше», – вспоминает Меррей, которому тогда было двадцать шесть лет. Он работал в бутике Donna Karan на Бонд-стрит. Пара ушла с вечеринки вместе. Они поехали в квартиру Ли на Хокстон-сквер. На следующий день Маккуин увидел, что на Меррее дешевые пластмассовые часы, и тут же отдал ему свои, от Пола Смита. «Говенные у тебя часы, – сказал он, протягивая Меррею свои, – так что давай лучше встретимся еще раз – тогда ты мне их и вернешь». Они договорились о следующем свидании и в четверг 18 июля встретились в баре Freedom в Сохо, где выпили с Роланом Муре. Меррей стеснялся и чувствовал себя так скованно, что почти все время молчал. Потом они пошли в любимый китайский ресторан Ли на Шафтсбери-авеню. «Ли знал, что я совсем недавно в Лондоне – я вырос в деревушке в окрестностях Абердина, – и сказал, что поймет, если я не захочу продолжать отношения, если я просто хотел развлечься, – вспоминает Меррей. – Я ответил, что хотел бы продолжать отношения, и он мне по-настоящему нравится. На следующий день у меня был выходной; помню, как вернулся в ужасную крошечную квартирку в Кемберуэлле, которую я снимал с напарником; я позвонил другу и сказал, что, кажется, влюбился, встретил человека, с которым хочу прожить до конца жизни, что он мне нравится, нравится его невероятно заразительный смех. Мне нравилось быть рядом с ним; он часто смешил меня. Глаза у него были изумительного цвета, такие красивые, и они меняли цвет – такое часто бывает с голубоглазыми – иногда они казались блеклыми, а иногда синими».

Ли отправился в краткосрочную поездку в Италию, где шили его вещи – он обычно ездил туда дважды в месяц, – а когда вернулся в Лондон, снова встретился с Мерреем и пригласил его на прогулку в Хэмпстед-Хит. В парке они вырезали свои имена на коре дерева. Через три недели после первой встречи Ли предложил новому бойфренду переехать к нему. Меррею нужно было каждое утро уходить на работу. Возвращаясь, он часто заставал Ли в студии, где тот усердно трудился. «Помню, однажды среди ночи он поделился со мной радостью: ему только что удалось выкроить рукав из одного куска ткани, а я такой: «Ну и что?»

Ли страстно увлекся Мерреем и через несколько дней подарил ему серебряный кулон с выгравированной на нем фамилией «Маккуин», который всегда носил на шее. Меррей обожал собаку Ли, Минтера, и обучил его подавать лапу, «умирать», а также выполнять команды «Сидеть» и «Лежать». «Мы очень веселились, и у меня по-настоящему счастливые воспоминания о том времени», – говорит он.[466] Когда Меррей получил повышение и стал старшим продавцом, Ли написал ему открытку: он любит его и рад за него. Вскоре Меррею пришлось на несколько дней уехать в Абердин, и Ли написал ему еще одну открытку: «Я часто думаю о тебе, особенно когда ложусь в постель, и когда встаю, а тебя нет».[467] Вскоре после их первой встречи Меррей рассказал Ли о своей эпилепсии, которой страдал с двадцати лет. Если у него случался припадок – а иногда они происходили по 2–3 раза в день, – Ли удерживал его, гладил по голове и следил за тем, чтобы бойфренд не прикусил язык. «Я рядом и вывожу его из этого состояния, – говорил он. – На такое не способен больше ни один гей, не сомневаюсь».[468] Через Изабеллу Маккуин познакомил Меррея с доктором Чарлзом Левинсоном, мужем сестры Детмара Селины Блоу, который устроил его на прием к лучшему эпилептологу Великобритании. «Ли всегда страшно волновался за меня, – вспоминает Меррей. – Он делал все, что в его силах, и очень сочувствовал моему положению».[469]

Однажды в субботу после бурной ночи Ли сказал Меррею, что записался в тату-салон на Сент-Джон-стрит в Клеркенуэлле. Маккуин любил татуировки – первую, с причудливым изображением карпа кои, он сделал на груди вскоре после того, как переехал на Хокстон-сквер. Майра Чей Гайд вспоминает, как ходила с ним в тату-салон и сидела рядом. «Он так крепко стиснул мою руку, что на моей ладони остались отметины от его ногтей… Потом рука сильно распухла».[470] В тот день в 1996 году Маккуин собирался набить себе пион, а рядом – имя Меррея. Ли спросил бойфренда, сделает ли тот тоже татуировку на плече – его имя. Татуировки «для него и для нее», точнее, в данном случае, «для него и для него», в то время были на пике популярности. Две самые модные знаменитости того времени, Пэтси Кенсит и Лиам Галлахер, объявили миру о своей любви также с помощью татуировок. Меррей согласился; у него на правом предплечье черной тушью вытатуировали «Маккуин». Но, когда сам Ли уже сел в кресло, он вдруг передумал и сказал бойфренду, что процесс слишком болезнен, а у него слишком болит голова с похмелья и он не вынесет боли. Позже Меррей пошел на вечеринку, где встретил знакомых из Шотландии; когда они увидели тату, то предупредили, что когда-нибудь он об этом пожалеет.[471]