Органную музыку и церковный хор сопровождала запись стрекота вертолетных винтов и пулеметных очередей. На футболках напечатали принты с лицами жертв насилия. «Темой показа служит религия, ставшая поводом к войне, – пояснил Маккуин. – Мода никак не соотносится с жизнью, но о мире забывать нельзя».[451] В подтверждение его слов некоторые костюмы были украшены снимками, сделанными военным фотографом Доном Маккаллином. «Когда агент Маккаллина увидел футболки, он потребовал немедленно их уничтожить, пригрозив подать на нас в суд, – вспоминает Саймон Англесс, помогавший Маккуину изготовить принты. – Ли свалил все на меня, как будто во всем на сто процентов был виноват я. Мы перехитрили их – уничтожили все, кроме одной футболки, которая осталась у меня».[452] И все же, если отвлечься от непривычной стилистики, историки моды отдали должное ряду великолепных вещей, сшитых из серой шерсти, золотой парчи, шелковой тафты цвета лаванды и прозрачного шифона. Они сочли, что эти вещи вполне можно носить, – признак того, что Маккуин наконец повзрослел. «В прошлом непристойность фантазий мистера Маккуина ограничивала привлекательность его изобретательных композиций, – писала Эми Спиндлер в New York Times. – Его последняя коллекция понравится всем».[453] Сьюзи Менкес считала, что Маккуин «ухватил моду за хвост». Ее обзор в International Gerald Tribune назывался «Смерть и поэтика»; в заголовке она подчеркнула и склонность Маккуина к готике и мрачности, и красоту, в которую перевоплощалась его страсть. Дизайнер даже посадил в первый ряд скелет. Менкес писала, что притягательность смерти для Маккуина отражала настроения других его современников, например Дэмьена Херста – его инсталляция 1990 года «Тысяча лет» состояла из ряда стеклянных витрин, в которых помещались личинки, мухи и гниющая коровья голова, – и голоса за кадром из фильма «На игле», который говорит: «Выбирайте жизнь – но с какой стати это делать мне?» Когда Менкес спросила Маккуина о теме коллекции, он ответил: «Она связана не столько со смертью, сколько с осознанием того, что смерть есть». Менкес заключила свою рецензию словами: «Он [Маккуин. – Э. У.] доказал, что он не просто отличный закройщик с богатой фантазией, но один из тех редких дизайнеров, которые ухватили дух времени».[454]
В конце показа на подиум вышел смущенный Маккуин в просторной клетчатой рубашке; на голове у него были выбриты параллельные линии. Под шквал аплодисментов он поцеловал двух самых главных женщин в своей жизни: сначала мать Джойс, сидевшую в первом ряду, а затем восторженную Изабеллу Блоу в черных перьях, которой он посвятил коллекцию. После того как Ли ушел за кулисы, все – модели, друзья, стилисты и фотографы – в один голос заверили его, что шоу имело колоссальный успех.
Однако никто, кроме группки особо доверенных друзей, не знал, что его отношения с Эндрю Гроувзом подошли к критической точке. В день показа Эндрю отбеливал джинсы в ванне; у него не было времени их постирать. «Значит, ноги у моделей тоже отбелятся», – сказал он. Ли, как всегда перед показом, пребывал в дурном настроении. «Он обвинил меня в том, что я нарочно неправильно завязал корсет, что я все порчу… После показа он пошел в паб, а меня не пригласил. И это был конец».[455]
К удивлению Маккуина, через неделю после показа его пригласили на Даунинг-стрит, на прием по случаю Лондонской недели моды, где он познакомился с премьер-министром Джоном Мейджором. На Ли прием не произвел особого впечатления. На снимке Маккуин, одетый в пальто из коллекции «Данте», с козлиной бородкой, выбритой головой и с большой золотой серьгой в ухе, выглядит как человек явно не в своей тарелке. Фотограф запечатлел его рядом с Джоном и Нормой Мейджорами и коллегой-дизайнером Джоном Роша. «Я совершенно не разбираюсь в вашей сфере», – сказал ему премьер-министр. Маккуин, который находился в задиристом настроении, ответил: «Конечно, мы ведь всего лишь третья по величине отрасль промышленности в стране». Мейджор спросил, как идут дела. Маккуин ответил, что ему не о чем беспокоиться, так как его спонсоры итальянцы и поэтому ему не нужно иметь дел с Лондоном. После такого ответа Мейджор отвернулся от него.[456] Позже Маккуин отозвался о Мейджоре не слишком лестно: «Полный идиот. Глуп как пробка. По-моему, страной должен управлять человек, у которого есть яйца. Даже моя мать справилась бы лучше. Уж она бы содержала страну в полном порядке!»[457]
Своими впечатлениями о Даунинг-стрит Маккуин делился с Колином Макдауэллом, который брал у него интервью для Sunday Times. Хотя историк моды и журналист раньше сомневался в Маккуине, после интервью он назвал его «самым многообещающим дизайнером современности». Макдауэлл поделился своими соображениями о том, как Маккуин может спасти британскую моду. «Его желание снести все барьеры в области вкуса, возможно, дадут тот импульс, в котором нуждается мода на подходе к третьему тысячелетию, – писал он. – Правда, не нужно забывать о том, что мир моды довольно консервативен. Может случиться так, что он зайдет в тупик и станет еще одной недолговечной яркой звездой, которую уничтожила система». Маккуин честно говорил о своей неудовлетворенности. Какой смысл в простом воспроизводстве классических, сделанных со вкусом моделей? «Если кому-то нужно скучное пальто, пусть идут в DKNY», – говорил он. Он считал, что его задача – попытаться изменить отношение людей к одежде. «Я не очень напористый, – говорил он, – но действительно хочу изменить установки. Если по ходу дела приходится кого-то шокировать, – что ж, так тому и быть». После показа Маккуин, по его словам, получил факс от церкви Христа, в котором его упрекали в излишней извращенности шоу. Маккуин не скрывал своих амбиций; в интервью Макдауэллу он признался, что когда-нибудь хочет последовать за Джоном Гальяно в Париж и стать креативным дизайнером в доме Yves Saint Laurent. При этом он уверял, что скорее отдаст все, чем пойдет на компромисс. «Не знаю, можно ли выжить в мире моды, не убив кого-нибудь».[458]
Из Лондона Ли полетел в Нью-Йорк, где собирался устроить еще один, более «агрессивный» показ коллекции «Данте» в синагоге на Норфолк-стрит, в Нижнем Ист-Сайде. Нью-Йоркская неделя моды находилась в состоянии застоя – по язвительному замечанию одного журналиста, она напоминала «телемарафон на День труда»,[459] – поэтому шоу Маккуина добавило сезону необходимую дозу адреналина. («Сейчас приходится выбирать наименее отстойное из всего», – как заметил тот же обозреватель.[460]) Маккуин решил, что одежда его марки достаточно хорошо продается в Милане и Париже, поэтому он может себе позволить более креативное представление, не настолько связанное с коммерческой составляющей. «Мой показ рассчитан на продвижение моей фирмы и, может быть, на то, чтобы кого-то отпугнуть – хотя и не настолько, чтобы напуганные отменили свои заказы, – говорил он. – У Нью-Йорка есть свой, очень дерзкий, образ, но вот одеваются здесь так консервативно! По-моему, неплохо немного расшевелить Нью-Йорк».[461] Прибыв на Манхэттен, Маккуин и сам испытал прилив адреналина. Двое мужчин-моделей, натуралы, предложили переспать с ним, если он поможет им в карьере. Несмотря на свою репутацию, Маккуин послал их подальше, так как их предложение показалось ему «отвратительным».[462]
Ажиотаж вокруг показа был велик. Несмотря на метель, коллекцию собралась посмотреть вся нью-йоркская модная элита, в том числе Анна Винтур и Андре Леон Телли из Vogue. Кейт Мосс вышла на подиум в бамстерах, а Хелена Кристенсен – в черном кружевном платье и жакете в стиле милитари. Дэвид Боуи попросил Ли сделать костюмы для его следующего турне. В июле на фестивале в Финиксе рок-звезда выступал в жилете работы Маккуина в виде британского флага. Через год Маккуин сделал такое же пальто для обложки студийного альбома Боуи Earthling. Элитные американские магазины, такие как Neiman Marcus и Bergdorf Goodman, приняли заказы на несколько тысяч долларов. В то же время в Великобритании влиятельная Джоан Берстейн, владелица модного бутика Browns, объявила, что впервые приобрела коллекцию Маккуина.