«Теория экономического развития» дала старт академической карьере, прервавшейся лишь однажды: после Первой мировой войны Шумпетер недолго проработал в правительстве и частном секторе. В 1919 году он согласился занять пост в Комитете по национализации промышленности, созданном новым социалистическим правительством Германии. Один молодой экономист поинтересовался у него, как превозносивший достоинства предпринимательства человек способен работать в комитете, чьей целью была национализация бизнеса. «Если кто-либо намерен покончить жизнь самоубийством, – отвечал Шумпетер, – то хорошо, если при этом будет присутствовать врач».[272] Еще до конца года ему предложили пост министра финансов недавно сформированного левоцентристского правительства Австрии. Он разработал амбициозный план стабилизации курса австрийской национальной валюты, но непрекращающиеся разногласия и конфликты привели к его отставке еще до того, как план был одобрен. Скорее всего, он в любом случае провалился бы – вряд ли хоть что-то могло остановить набиравший скорость локомотив инфляции. Какое-то время он был президентом частного венского банка Бидермана, но ему пришлось покинуть свой пост в результате очередного чрезвычайного происшествия (а также нечистоплотности одного из сотрудников). После крушения банка Шумпетер обнаружил, что увяз в долгах. Следующая деталь характерна для этого будущего аристократа: он предпочел не прятаться за законами о банкротстве, а полностью рассчитаться с кредиторами, для чего пришлось пожертвовать значительной частью капитала, и продолжал платить по долгам из своего кармана в течение десяти лет после того. Словно он был недостаточно несчастен, Шумпетер женился на очаровательной двадцатиоднолетней дочери управляющего имением его матери, роман с которой длился уже пять лет, а через год она умерла при родах. Потеря сделала Шумпетера еще более угрюмым. Истинная трагедия сопровождалась историей комичной, но настолько характерной, что о ней нельзя не рассказать. Шумпетер никак не мог решиться и поведать друзьям о скромном происхождении своей избранницы. В предшествовавший женитьбе год она отсутствовала, ибо, по его словам, получала достойное образование в частных школах во Франции и Швейцарии. На самом же деле она жила в Париже, где работала служанкой.
Теперь-то и началась его настоящая карьера: он получил должность приглашенного профессора в Японии, Германии, а затем и в Гарвардском университете, где манеры и своеобразный плащ быстро превратили его в местную легенду. Здесь он женился на Элизабет Буди, которая также была экономистом. Наконец, именно здесь он объявил депрессию полезным холодным «дюшем», и по крайней мере один студент помнит об этой ремарке до сих пор.
На самом деле депрессия стала испытательным полигоном для идей Шумпетера. Если капитализм и правда был обязан своей энергией находчивым предпринимателям, то что же случилось в смутные 1930-е? Кейнс утверждал, что депрессия отражала ожидания бизнесменов относительно будущего, но подобная теория не требовала объяснения того, почему, собственно, «жизнерадостность» пошла на убыль. Шумпетер поставил перед собой более трудную задачу, поскольку решил объяснить как взлеты, так и падения экономики с помощью инноваций и стремившихся скопировать их последователей. И не думавшая кончаться депрессия, таким образом, отчаянно требовала объяснения недостатка инноваций.
В своем монументальном двухтомном труде «Циклы деловой активности», увидевшем свет в 1939 году, Шумпетер в основном опирался на две версии произошедшего. Отчасти он относил свирепость депрессии на счет того факта, что существует три типа циклов – короткие, более длинные, продолжительностью от семи до одиннадцати лет, и, наконец, тянущиеся около полувека базовые циклы, связанные с эпохальными изобретениями вроде парового двигателя или автомобиля, – а к началу тридцатых годов экономика находилась в нижней точке сразу трех циклов. Второй причиной невзгод считалось негативное влияние внешних факторов, таких как революция в России и некомпетентная политика правительства. Их присутствие было невозможно объяснить с точки зрения теории деловых циклов, но от этого их значение не уменьшалось.
Подобное истолкование кризиса никак нельзя было назвать неразумным, хотя феномен толпы последователей так и не укрепился в качестве общепринятого объяснения возникновения циклов. Но книга Шумпетера интересует нас совсем по другой причине. Капитализм, как и любая система организации общества, не способен выжить на одном лишь хлебе. Для выживания необходима вера, в данном случае – вера в ценности и добродетели порождаемой им цивилизации, которая, в свою очередь, поддерживает его жизнеспособность. Несмотря на безусловный успех экономической составляющей системы, она начинала утрачивать свою движущую силу – веру.
Таким образом, конец книги более чем противоречив – уже не в первый раз! Если судить с чисто экономической точки зрения, будущее капитализма выглядит вполне радужно; как заявляет сам Шумпетер в предпоследней фразе своей книги, если его идея о трех типах циклов верна, ближайшие три десятилетия должны быть гораздо более успешными, чем последние двадцать лет. Хотя финальная фраза вновь сбивает читателя с толку: «Но вряд ли стоит ожидать, что социологическая ситуация изменится к лучшему».[273]
Зародыш подобного аргумента можно отыскать в «Теории экономического развития», а в «Циклах деловой активности» содержатся и более четкие наброски. Тем не менее законченная картина будущего капитализма не появилась до 1942 года, когда Шумпетер опубликовал работу «Капитализм, социализм и демократия», и наше представление о том, как работает система, сильно изменилось.
Книга начинается с Маркса. Увлеченный прежде всего собой, Шумпетер, как ни странно, в интеллектуальной жизни воевал не за себя, а против других. Первой мишенью был Кейнс: обладатель системы взглядов, противоположной шумпетеровской, он к тому же привлекал к себе внимание и наслаждался восхищением всего мира, тогда как нашему герою приходилось довольствоваться признанием в университетских кругах. Что совсем на него не похоже, Шумпетер так и не удосужился отдать Кейнсу должное. Когда появилась «Общая теория…», в своей рецензии он всячески расшаркивался перед ее автором («одним из самых выдающихся людей, обративших внимание на экономические проблемы»), но повел себя крайне недостойно и, кажется, глупо по отношению к самой книге («чем меньше о ней будет сказано, тем лучше»[274]).
Главным противником Шумпетера на интеллектуальном фронте был вовсе не Кейнс, а Маркс. Шумпетер изучал его в студенческие годы и обсуждал с наиболее талантливыми молодыми марксистами вроде Рудольфа Гильфердинга и Отто Бауэра. Он лучше какого-либо другого западного экономиста был знаком с существовавшим тогда корпусом работ Маркса (большинство трудов Мавра достигли англо-американского мира лишь в пятидесятых годах). В Гарварде он охотно пускался в дискуссии о Марксе с младшими коллегами и, вообще говоря, относился к тому объективнее, чем к Кейнсу! Поэтому вряд ли стоит удивляться, что «Капитализм, социализм и демократия» начинается именно с Маркса как единственного достойного интеллектуального оппонента.
«Маркс – пророк», «Маркс – социолог», «Маркс – экономист», «Маркс – учитель» – таковы названия первых четырех глав книги. Уже начинает становиться ясным, в чем экономисты согласятся, а по поводу чего разойдутся в своих мнениях. Для Маркса определяющими качествами капитализма были диалектическое преобразование и порождаемое самой системой неравновесие. Конечно, Шумпетер не мог с этим не согласиться, ведь именно Марксова концепция развития капитализма лежала в основе его собственных взглядов. При этом Маркс в качестве главной причины подобной динамики называет противостояние рабочего класса классу собственников – противостояние, которое вызывает непрерывное уменьшение прибавочной стоимости, а значит, заставляет всех капиталистов, а не только первопроходцев, защищать свою прибыль с помощью сберегающих труд инноваций.
