Нам придется прервать изучение прошлого ради оценки опасностей и возможностей, поджидающих нас в будущем. Где находится капитализм сегодня? Что написано на сегодняшних дорожных указателях? Именно таковы главнейшие вопросы текущего момента, на них мы и обратим свое внимание.
Итак, пришло время познакомиться с философом от мира сего, который в еще большей степени, чем Кейнс, говорит на абсолютно понятном нам современном языке. Это Йозеф Шумпетер. Вот его портрет: невысок ростом, не производит впечатления весельчака, предпочитает высокопарный слог и театральные жесты. Помимо этого, он аристократ. В разгар депрессии Йозеф Шумпетер читал лекции по экономике в Гарвардском университете; войдя в аудиторию, он скинул свой плащ европейского покроя и с отчетливым венским акцентом объявил изумленной публике: «Чентльмены, ви беспокоитесь по поводу депрессии. Она не стоит того. Депрессия – это полезный холодный дюш для капитализма». Я был одним из изумленных слушателей и могу подтвердить: лишь немногие из нас догадывались о значении слова «дюш», но почти все заметили, что утверждение это было очень странным и отнюдь не кейнсианским по своему духу.
И сам Шумпетер не упускал возможности подчеркнуть, что его взгляды на экономическую жизнь заметно отличаются от взглядов Кейнса. Двух ученых связывало очень многое – например, любовь к деталям буржуазного образа жизни и общая вера в основные капиталистические ценности, – но их суждения относительно будущего были диаметрально противоположны. По Кейнсу, как мы уже видели, жизнь в ожидании спада была неотъемлемой чертой капитализма, и процветание наших внуков напрямую зависело от осмысленности действий правительства. Шумпетер же видел капитализм динамичным и ориентированным на рост; он не считал необходимым использование государственных расходов как постоянного вспомогательного мотора, хотя и соглашался, что с их помощью можно избавить общество от немалой части приносимых депрессией страданий.
Несмотря на веру в присущую капитализму жизнеспособность, Шумпетер представлял долгосрочный период совсем иначе, чем Кейнс. В характерной для него издевательской манере, едва ли не выходившей за рамки допустимого, он утверждал, что в краткосрочном периоде капитализм действительно будет лишь подниматься, и уточнил, «что здесь и век считается «краткосрочным периодом». Но следовавшее потом заключительное суждение могло огорошить кого угодно: «Может ли капитализм выжить? Нет, не думаю».[266] Настало время познакомиться поближе с этим сотканным из противоречий человеком.
Йозеф Алоиз Шумпетер[267] родился в Австрии в 1883 году (как и Кейнс), в обеспеченной, но ничем особенно не примечательной семье. Его отец умер, когда ребенку было четыре; через семь лет мать вышла замуж за прославленного генерала, а Йозеф был отправлен в Терезианум, элитную школу для детей аристократии. Исследователи сходятся во мнении, что вхождение молодого человека в принципиально другой класс общества сыграло определяющую роль в формировании его взглядов. Очень скоро Шумпетер взял на вооружение манеры и пристрастия соучеников и на долгие годы сохранил важный вид, свойственный людям благородных кровей. Он возмущал своих коллег в разных университетах, появляясь на заседаниях кафедры в дамском наряде для верховой езды, и не раз повторял, что у него было лишь три желания: стать великим любовником, великим наездником и великим экономистом – но ему удалось воплотить в жизнь лишь два из них. Несмотря на близость к аристократии, Шумпетер в итоге выше всего ставил совершенно иную группу населения. Но об этом повороте в нашей истории мы поговорим в конце главы.
Поступив в Венский университет, в то время один из крупнейших центров изучения экономики, Шумпетер моментально стал звездой – по мнению знаменитого экономиста Артура Спитхофа, «он никогда не был новичком»[268] – и вместе с тем слыл анфан-терриблем, вступившим в открытое противостояние со своим все-таки более известным, чем он, учителем, Эйгеном фон Бём-Баверком. За Веной последовали несколько не очень счастливых лет в Англии, которые вдобавок привели к непродолжительному и неудачному браку. Затем Шумпетер получил весьма выгодное назначение на пост финансового советника египетской принцессы. Там ему удалось совершить чудо: вдвое сократить расходы принцессы по обслуживанию ее владений и одновременно с этим во столько же раз увеличить ее доход. Секрет прост: достаточно не класть в собственный карман больше, чем положено по договору. Что более важно для нашего рассказа, будучи в Египте, он опубликовал свою первую книгу о природе экономической теории, которая принесла ему звание профессора на родине, а спустя три года увидела свет и «Теория экономического развития», немедленно окрещенная шедевром.
Название «Теория экономического развития» наводит на мысль об анализе той части мира, что мы привыкли называть развивающейся. Но в 1912 году ни особенного экономического статуса, ни проблем этого «мира» не существовало, как и его самого, – то была эпоха безоглядного колониализма. Книга Шумпетера была посвящена другому развитию, а именно способу, которым капитализм развивает присущую ему склонность к росту. Выглядевшая как типичный научный трактат и откровенно уныло написанная (хотя и отмеченная вспышками гениальности), «Теория…» не показалась бы обычному читателю важным политическим текстом. Но именно этому трактату было суждено лечь в основу едва ли не самого впечатляющего исследования капитализма из когда-либо предпринятых.
Как и стоило ожидать от Шумпетера, с самого начала повествование пестрит противоречиями. Посвященное динамике капиталистического развития, оно открывается описанием капиталистической экономики, в которой рост просто-напросто отсутствует. На первом портрете кисти Шумпетера капитализму недостает именно той составляющей, что лежала в основе роста в экономике Смита и Милля, Маркса и Кейнса, – речь идет о накоплении капитала. Вместо этого Шумпетер рисует капитализм без накопления, капитализм со стабильным, неизменным потоком производимой продукции, воспроизводящий себя в масштабе один к одному, капитализм, не способный вырваться из этого «кругового потока», не умножающего создаваемое богатство.
Эта модель напоминает «стабильное состояние» Рикардо и Милля – с той лишь разницей, что ранним авторам оно казалось финальной стадией капитализма, тогда как Шумпетер видел в нем самое что ни на есть начало. А значит, нам стоит внимательнее присмотреться к свойствам этого круговорота. Поскольку системе недостает движущей силы, определяющей характеристикой экономической жизни является инертность. «…Все однажды приобретенные нами знания и навыки, – пишет Шумпетер, – укореняются в нас и сливаются с другими элементами нашей личности столь же прочно, как, скажем, железнодорожная насыпь с землей, на которой она стоит…».[269] Найдя методом проб и ошибок наиболее выгодное состояние экономики, нам ничего не будет стоить рутинно воспроизводить его. Если когда-либо экономическая жизнь и бросала нам вызов, то теперь она превратилась в привычку.
Это еще не все. Под воздействием конкуренции все участники неизменного круговорота будут получать причитающуюся им за участие в производственной деятельности долю, но не более того. Иначе говоря, конкуренция среди работодателей заставит их выплачивать работникам всю ценность производимого последними продукта, а владельцы земли и других природных ресурсов будут получать в качестве ренты ту ценность, что была создана их собственностью. Выходит, рабочим и землевладельцам причитается своя доля в круговом потоке доходов. А что же капиталисты? Приготовьтесь к очередной неожиданности. Если не считать их заработков как управляющих процессом, капиталисты не получат ничего. Причина очень проста: если принадлежащие им средства производства и создавали какую-либо ценность, то она уже давно была выплачена рабочим и землевладельцам в качестве компенсации за использование их ресурсов. Таким образом, Рикардо и Милль правы: в статичной экономике нет места прибыли!
