Обратите внимание на слово «повышенные». По мнению Кейнса, государственные программы не должны становиться постоянным фактором экономической жизни. С его точки зрения, государство лишь протягивало руку помощи поскользнувшейся и отчаянно пытавшейся удержать равновесие системе.
Казалось, что он рассуждал вполне здраво; и на самом деле ничего более здравого никто не предложил. Несмотря на это, мероприятия по «подготовке насоса к работе» дали гораздо более скромные результаты, чем ожидали их организаторы. Общая сумма государственных расходов, составлявших около 10 миллиардов долларов в год в период с 1929-го по 1933-й, повысилась до 12, затем до 13, а в 1936-м – и до 15 миллиардов долларов. Частные инвестиции набирали обороты и даже отыграли две трети потерь: в том же 1936 году фирмы инвестировали 10 миллиардов собственных средств. После трех лет государственных вливаний национальный доход и потребление увеличились наполовину. Безработица же словно и не думала исчезать; да, она снизилась до приемлемого уровня, но без дела оставались еще около 9 миллионов человек – это лишь очень отдаленно напоминало о наступлении новой экономической эры.
Эффективность лекарства была невысокой по двум причинам. Прежде всего, государственная программа была реализована в меньших объемах, чем те, что требовались для возвращения экономики на уровень полной занятости. Уже позже, во время Второй мировой войны, расходы государства возросли до на тот момент потрясавшей воображение суммы в 103 миллиарда долларов, в результате возникла не только полная занятость, но и инфляция. В рамках экономики мирного времени, каковой она являлась в тридцатых годах, расходные программы подобных масштабов было трудно себе представить, ведь даже весьма скромные попытки увеличить государственное присутствие в экономике приводили к разговорам о превышении федеральными властями своих традиционных полномочий. Хуже того, даже в самый тяжелый для экономики период Федеральную резервную систему сильнее беспокоила инфляция, а не безработица, и поэтому в ходу были меры, ограничивавшие банковское кредитование.
Вторая причина была тесно связана с первой. Ни Кейнс, ни те, кто стоял у истоков государственных программ, не учли: пациенты могут счесть, что предлагаемое лекарство еще хуже одолевавшей их болезни. Государственные расходы задумывались как способ помощи бизнесу. Сами же предприниматели видели в них угрозу.
Ничего удивительного. «Новый курс» породил волну неприязненного отношения к бизнесу – казавшиеся незыблемыми ценности и стандарты внезапно подверглись критическому пересмотру. Пошатнулись сами концепции «предпринимательских прав», «прав собственности», «роли государства». Традиционно его превосходство не ставилось под вопрос, но за каких-то несколько лет бизнесу пришлось свыкнуться с новой философией, предполагавшей тесное сотрудничество с профсоюзами, согласие с новыми правилами и ограничениями и реформу многих привычных порядков. Ничего странного, что Вашингтон ассоциировался у бизнесменов с враждебностью, предвзятостью и откровенной радикальностью. И уж тем более нечего удивляться, что в подобной атмосфере полномасштабные инвестиционные проекты выглядели не слишком привлекательно.
Как следствие каждая новая попытка государства провести в жизнь программу такого размаха, чтобы расправиться с безработицей, – а по всей видимости, она должна была вдвое превышать ту, что была реализована на самом деле, – разбивалась о все новые обвинения в откате к социализму. В то же самое время осуществленных государством полумер оказалось вполне достаточно, чтобы предприниматели и думать забыли о самостоятельных попытках решения проблемы. Медицина знает много подобных случаев: исцеляя пациента от одного недуга, лекарство ослабляет его за счет побочных эффектов. Государственным расходам так и не удалось вылечить экономику, и помешала тому не экономическая некомпетентность, а возмущение, порожденное ими на идеологическом фронте.
Не тщательно продуманная, но отчаянная экономическая политика вовсе не должна была создавать такие трудности. Не пусти государство в ход машину расходов, скорее всего, уже скоро частный бизнес вновь занял бы прежнее лидирующее положение. Так происходило в прошлом, и, несмотря на всю серьезность Великой депрессии, рано или поздно все вернулось бы на круги своя. Но времени ждать не было. Американский народ ждал долгих четыре года и больше ждать не желал. Среди экономистов уже пошли разговоры о стагнации как перманентном состоянии капиталистической экономики. Внушительнее, чем когда-либо до этого, звучал голос Маркса: многие указывали на армии безработных как очевидное свидетельство его правоты. В какой-то момент на сцене появились технократы, и настало время вспомнить бормотание Веблена, уповавшего на инженеров, а не пролетариев. Нельзя было обойти вниманием и заставлявший кровь в жилах леденеть голос, который не уставал напоминать, что Гитлер и Муссолини, в отличие от остальных, хотя бы знают, как разобраться со своими безработными. На фоне сумбурных призывов к немедленным действиям и применению все новых лекарств идеи Кейнса, изложенные на страницах «Общей теории…», казались исключительно умеренными и вселяющими надежду.
Поддерживая набор мер, призванных придать капитализму нужное направление, Кейнс вовсе не был противником частного предпринимательства. «Если человек должен быть тираном, то пусть он будет таковым по отношению к своему банковскому счету, а не к согражданам»,[254] – писал он на страницах «Общей теории…», а затем добавлял, что, если бы государство поставило перед собой узкую задачу осуществления достаточного количества инвестиций в общественные проекты, большая часть экономики могла бы и должна была быть отдана на откуп частной инициативе. Сейчас совершенно не кажется, что предложенное «Общей теорией…» решение было радикальным; скорее Кейнс выдвигал объяснение того, почему неизбежное лекарство способно оказать целительное воздействие. Если экономика находилась в затруднении и грозила оставаться в таком состоянии долгое время, даже самые неожиданные решения были предпочтительнее нерешительности государства.
Главный вопрос лежал в области нравственности, а не в области экономики. Во время Второй мировой войны профессор Хайек написал книгу «Дорога к рабству» – глубоко прочувствованное и логичное, несмотря на очевидные преувеличения, обличение излишне централизованной экономики. Кейнсу книга понравилась, да и идеи автора он разделял. Но, помимо похвал, он писал Хайеку, что
…вынужден… прийти к иному заключению. Я должен сказать, что нам нужно стремиться не к отказу от планирования или сокращению его объемов, но, вне всяких сомнений, к их увеличению. При этом планирование должно происходить в обществах, максимально большое число членов которых, от вождей до обычных людей, разделяют Вашу нравственную позицию. Умеренное планирование не будет представлять опасности, если разум и чувства ответственных за его проведение людей охвачены верным отношением к вопросам моральным. Относительно некоторых из них это и так справедливо. Наше проклятие в том, что заметное их количество, скажем так, стремятся к планированию не ради его плодов, но потому, что они являются Вашей моральной противоположностью и предпочтут служить скорее дьяволу, чем Богу.[255]
Наивны ли надежды Кейнса? Можно ли на самом деле управлять капитализмом, могут ли плановики в действительности открывать – и закрывать – кран государственных расходов, с тем чтобы дополнять, но ни в коем случае не заменять частные инвестиции? На этот вопрос ответ еще не получен, и он остается частью нашей жизни.
Отложим разговор о нем до следующей главы. Здесь же предметом нашего изучения является сам Кейнс и его мнения, насколько бы ошибочными они нам ни казались. И было бы непростительным заблуждением поместить этого человека, чьей целью было спасение капитализма, в лагерь тех, кто пытался его потопить. Да, он призывал к «национализации» инвестиций (хотя так толком и не объяснил, что имелось в виду), но, жертвуя частью, пытался спасти целое.
