Генри принужденно засмеялся:

— Что это взбрело тебе в голову? Я ничего от тебя не утаиваю, а лишь хочу побыстрее вернуться назад, и чтобы к моему приезду ты совсем выздоровела. Тогда мы сможем опять как следует повеселиться.

— А ты знаешь, что у тебя краснеют кончики ушей, когда ты лжешь?

— Что за нелепость, — взорвался он.

— Неужели? В таком случае признайся, почему ты не хочешь брать меня с собой. Ах… — Диана вдруг побледнела как полотно.

В одно мгновение Генри оказался возле нее.

— Ди, что с тобой? Тебе опять дурно?

Она задумчиво покачала головой:

— Кажется, я догадалась. У тебя есть любовница, и ты едешь в Лондон, чтобы повидаться с ней.

— Боже мой, какие только глупости не придут тебе в голову, — сердито произнес Генри.

— Ты не хочешь брать меня с собой. Этому должна быть какая-то причина, и ты ее скрываешь от меня.

Диана стояла перед ним, бледная, с потупленными глазами.

— Ну что ж, как я погляжу, ты не доверяешь мне, — холодно произнес он. — Но я тебя не обманываю. У меня есть кое-какие дела, о которых я предпочел бы умолчать. Больше сейчас я ничего не могу сказать. Но клянусь, кроме тебя, у меня больше нет никакой женщины и не будет. Скажи, как заставить тебя поверить в мою искренность.

— Прости меня, Генри, — прошептала она. — Прости, ты же знаешь, как я люблю тебя.

— Этого мало, — промолвил он.

— Но что тебе еще от меня надо? — сорванным от волнения голосом спросила она.

— Мне нужно твое доверие. Ты должна поверить, что твое счастье неотделимо от моего, я никогда не причиню тебе боль. Ты должна знать в глубине своей души, что те клятвы, которые я принес во время венчания, не пустые слова. Да, в прошлом у меня были связи с другими женщинами, но никакой любви или привязанности там не было и в помине. Я хочу прожить всю жизнь с тобой, Ди, но если ты не сможешь избавиться от теней своего прошлого, ты погубишь нашу жизнь. Ты должна доверять мне. Вопрос в том, сможешь ли ты этому научиться?

— Я… — Диана замялась, — …я не знаю. Пожалуйста, раз в этом нет ничего дурного, скажи мне, почему я не могу поехать с тобой, — взмолилась она.

— Черт побери! — выдержка изменила Генри. Гнев охватил его с такой силой, что необходимо было дать ему выход. Схватив со стола бокал с вином, он швырнул его о стену. При ударе осколки посыпались в разные стороны, вино разбрызгалось, оставляя на стене мелкие красные пятна и более длинный след, устремленный к полу.

Диана расплакалась и с немым укором взглянула на него, Генри сразу остыл. Его гнев растворился, исчез.

— Боже, Ди, не смотри ты на меня такими глазами, — растерянно пробормотал он. — Это ведь всего лишь бокал. У нас их много.

Диана всхлипнула, побледнела еще сильнее и прижала руки к груди. По ее щекам текли слезы. Нельзя было смотреть на нее без жалости и сострадания. Генри стало совестно.

— Я… — Она вдруг покачнулась, бросила на двери странный, тоскливый взгляд, и Генри интуитивно понял, что она хочет бежать, чтобы скрыться, спрятаться. За ней опять гнались темные силы, тени из прошлого. Если бы это было только возможно, он без колебаний убил бы драконов, преследовавших по пятам Диану. Но, к сожалению, уничтожить эти силы зла, существовавшие лишь в ее воображении, было совсем не просто. Теперь ссора казалась Генри пустячной, бессмысленной, надуманной. Он был готов на все, только бы Диана больше не плакала, не страдала.

Чертыхнувшись, он быстро подошел к ней и, удержав на месте, не дал ей убежать.

— Прости меня, любимая, я не хотел напугать тебя. Тебе нечего бояться. Успокойся.

Генри с радостью воспользовался бы своим собственным советом, он был хорош, но трудновыполним. Совесть грызла его: он жалел ее и в то же самое время являлся виновником ее слез, страданий, и не кто иной, как он, пробудил в ней странное, болезненное желание убежать от него.

Диана прильнула к нему, словно напуганный до смерти ребенок, и чуть слышно прошептала:

— Говори дальше… прошу тебя.

У Генри перехватило горло, на глаза навернулись слезы, но усилием воли он сдержал их. В первый миг он не знал, сможет ли он говорить. Прижавшись губами к ее волосам цвета померанцевого дерева, он вдыхал их аромат и запах ее кожи. Ему всегда нравилось их сочетание, но сегодня запах, исходивший от нее, был чуть-чуть иным, и не в лучшую сторону. Если раньше Диану окутывал нежный, слегка дурманящий аромат любви и желания, то теперь от нее исходил страх. Генри опять стало стыдно и больно, он, который должен был все время помнить о клятве, данной при венчании, заботиться и беречь свою жену, обидел и напугал ее. Что ж тут удивительного, если теперь она не доверяет ему?!

Генри с трудом проглотил застрявший в горле комок.

— Ди, знаешь, я не хотел обидеть тебя.

Подхватив ее на руки, он сел вместе с ней, баюкая и прижимая к себе, словно ребенка, одновременно нашептывая разные ласковые и добрые слова.

— Любимая, ну, открой глаза. Я хочу рассказать тебе о том, как мой отец в первый раз взял меня на скачки.

Но его предложение нисколько не заинтересовало Диану, она так и не открыла глаз. Тогда он начал давать ей другие, самые разные обещания — подарить дюжины пар лиловых перчаток, отправиться погостить к ее матери, наконец, достать звезды и луну, одним словом, сделать все, что только она пожелает. В отчаянии он уже не знал, как быть дальше, как вдруг Диана подняла голову и ласково погладила его по щеке. Похоже, она начала приходить в себя.

Наконец, она совсем очнулась, и на ее бледных губах появилась жалкая улыбка.

— Со мной все хорошо. Мы спорили, как вдруг… я кое-что вспомнила… это были очень тяжелые воспоминания.

— Виной всему был бокал вина, правда? Ты расстроилась из-за моего несдержанного поступка? Ди, — в голосе Генри зазвучала неподдельная тревога, — если бы только я знал… я бы никогда… Скажи, ты не держишь зла меня? Ди, поверь, я не хотел тебя напугать.

Голос Дианы звучал возбужденно и прерывисто:

— Иногда со мной происходит что-то непонятное, странное. Какое-то наваждение. Предугадать его наступление невозможно. Нет, нет, ты ни в чем не виноват.

Он нежно прижал ее к себе:

— Я не могу смотреть, как ты страдаешь. Это невыносимо.

— Мне тоже это не доставляет никакого удовольствия, — попыталась пошутить Диана. — Зато как приятно быть с тобой… сидеть вот так… — Она ласково прижалась к нему.

— Я не поеду ни в какой Лондон, — решительно произнес Генри. — В конце концов, это же не последние торги в «Таттерсоллзе», будут и другие. Остальные дела тоже могут подождать.

Диана подняла на него свои чудесные лучистые глаза.

— Нет, нет, если надо, ты должен ехать, а я… ну что ж, немного поскучаю без тебя, так что поезжай. — Она вздохнула. — Я кажусь себе смешной и нелепой, но что-то внутри меня почему-то боится отпускать тебя одного в Лондон. Нет, нет, я больше не подозреваю тебя в том, что ты будешь искать развлечений, скорее, наоборот, я опасаюсь, что женщины сами начнут вешаться тебе на шею. О, я знаю, многие полагают, что ты совершил глупость, женившись на мне, и попытаются доказать тебе на деле справедливость своего мнения.

Она положила голову ему на плечо и печально вздохнула, у нее на глазах выступили слезы, и Диана всхлипнула. Ласково прижавшись к ее макушке щекой и слегка покачиваясь вместе с ней, Генри дал ей выплакаться. Когда Диана кончила плакать, она смущенно отвернулась в сторону.

— Не смотри на меня. Сейчас, наверное, я выгляжу ужасно. Заплаканная, с красными от слез глазами.

— Ты прекрасна. Ну, глазки немножко заплаканные, но ты все равно прекрасна.

Диана шмыгнула носом:

— Генри, не надо так шутить надо мной.

— Я нисколько не шучу. Я не очень умен и никогда не был среди первых студентов в отличие от Джеймса. До того как заняться разведением лошадей, я ничем не занимался серьезно. Я занимался только тем, что давалось легко. Если же у меня что-то не выходило или не получалось, то я это бросал и увлекался чем-нибудь другим или просто бездельничал. Легче было казаться в чужих глазах недалеким эгоистом, чем признаться, в том числе и самому себе, что я, в сущности, заурядная посредственность. Скажи, ты можешь представить, чтобы мой отец в чем-нибудь потерпел бы неудачу?