— Вот и все. — Хмыкнув с довольным видом, он слизнул крошки с пальцев. — Никаких затруднений и хлопот.
К счастью, ее рот и зубы знали, что им делать, — без какой-либо подсказки со стороны мозга. В противном случае Диане пришлось бы тяжело, ибо рассудок ей не повиновался. Впрочем, не стоило винить потрясенный случившимся рассудок. Здесь, на балу, ее иногда охватывало странное состояние: она как бы переставала ощущать себя мисс Мерриуэзер. Хорошо ей знакомая Диана Мерриуэзер обитала на задворках светской жизни. Джентльмены, вопреки своим симпатиям, приглашали ее на танцы или из жалости, или по настоятельным просьбам ее родственников, вследствие чего она относилась к их ухаживаниям безразлично и всегда вела себя с ними спокойно и сдержанно.
Когда речь шла об устроении брака, нельзя было представить, чтобы мисс Диана Мерриуэзер заигрывала с мужчинами, тем более с Генри Уэстоном. Невозможно было представить, чтобы кто-нибудь, тем более сам Генри Уэстон, одаривал ее понимающими улыбками. И она никогда не ела кусочки кекса из чужих рук, и уж точно не из рук Генри Уэстона.
И вот невообразимое случилось: его пальцы касались ее губ. Пусть еле-еле, но все же касались! Такого с ней никогда прежде не случалось. Как вдруг ее проразила другая мысль, от которой у нее перехватило дыхание.
А что, если это кто-то заметил?
Диана с ужасом огляделась по сторонам, втайне ожидая увидеть множество указывающих на нее пальцев и косые осуждающие взгляды, но нет, все было, как обычно, спокойно. Вздох облегчения вырвался из ее груди: по-видимому, это сошло ей с рук. Однако ее негодование не улеглось. Она обернулась к Генри Уэстону, собираясь отругать его, и увидела, как он с самым счастливым видом уплетает за обе щеки очередной имбирный кекс. Ее негодование растаяло, оставив после себя лишь сердитую улыбку.
Он улыбнулся ей в ответ и слегка похлопал себя по плоскому животу.
— Надо немного подкрепиться.
Затем, как будто только что заметил мужчин, стоявших рядом с ними, громко и с некоторым высокомерным оттенком воскликнул:
— Лорд Блатерсби, Гейбриел, рад видеть вас.
Оба вышеупомянутых джентльмена повернулись и, в свою очередь, поприветствовали Генри Уэстона.
— Вы знакомы с мисс Мерриуэзер? — И тут без всякого предупреждения он бросил ее на съедение, но не волкам, а овцам. — Лорд Блатерсби, мисс Мерриуэзер только что восхищалась шерстью из Свейлдейла, хотя я убеждал ее…
— Нет, нет, моя дорогая. Свейлдейл это не самое лучшее. Она колется. Я полагаю, что нет ничего лучше, чем шерсть из Линкольншира…
Несмотря на полное безразличие к шерсти, Диана попыталась изобразить на лице интерес, когда лорд Блатерсби пустился во всю рассуждать о разных видах шерсти и объяснять, чем один вид отличается от другого. Краем глаза Диана следила за тем, как Генри без помех разговаривал о чем-то с Габриелем, как тот нахмурился, пожал плечами и отошел. Генри не спешил на помощь к своей спутнице, он съел еще один кекс с имбирем, лениво натянул перчатки и только затем, лукаво улыбнувшись, вмешался в разговор Дианы с лордом-овцеводом.
— Прошу нас извинить, лорд Блатерсби, — перебил он его и взял Диану под руку, — но я заметил, что миссис Мерриуэзер ищет свою дочь. Не хотите ли попробовать имбирный кекс? Наш повар печет их удивительно искусно, и все оттого, что знает, сколько изюма надо туда добавить. Мелочь, но насколько же она важна.
— Моя мать в самом деле меня разыскивает? — спросила Диана, немного отойдя прочь.
— Пока нет, но полагаю, очень скоро пустится на поиски. Матери всегда очень беспокоятся, когда видят своих дочерей в компании со мной. Мой отец удивил меня, сообщив, что у меня чертовски дурная репутация, которую следует исправлять.
В его признании чувствовалась некая горечь.
— А мне казалось, мужчины гордятся, когда о них так думают.
— Гм-гм. — Он поморщился. — По-видимому, кое-кто считает меня человеком без всякой совести.
Но тут осознав, что их разговор стал слишком серьезным, Генри пожал плечами и уже другим, откровенно шутливым тоном спросил:
— Вы тоже верите ужасным слухам обо мне и считаете мое поведение безнравственным?
— В известной мере, — в тон ему кокетливо возразила Диана и тут же покраснела от смущения. — Простите, но ваша репутация в самом деле опережает вас. Хотя бессовестный человек не сделал бы то, что вы только что сделали для мисс Фотергилл. Благодарю вас за это.
— Пустяки, — коротко бросил он.
— Напротив, — возразила Диана. — Это было очень великодушно с вашей стороны.
— При чем тут великодушие?
— А чем тогда вы объясните ваш поступок?
— Безумием, — буркнул Генри. — Я сделал это ради…
— Вероятно, ради себя? — Она вопросительно взглянула на замолчавшего Генри.
— Что вы хотите этим сказать? — Он явно растерялся, да и вид у него был какой-то беззащитный.
— Кто знает, может, в глубине души вы хотите доказать самому себе, что вы добрый человек.
Он покачал головой, но спорить не стал, что косвенно подтверждало справедливость ее догадки. Но тут они подошли к тому месту, где сидели мать и бабка Дианы, и Диана нисколько не расстроилась, что пришла пора расставания. На этом балу произошло столько событий, что ей сейчас более всего хотелось посидеть наедине со своими мыслями и все как следует обдумать.
А думать, размышлять, анализировать свои чувства, находясь так близко от Генри Уэстона, было невозможно. Его присутствие, его мужское обаяние пьянило ее.
— То, что я сделал, я сделал не ради себя. — Он глубоко вздохнул. — Я сделал это ради вас.
— Ради меня? — удивилась Диана. — Но почему?
— Сам не знаю, — признался Генри. — Но скажу прямо, не из-за матримониальных намерений моих родителей.
Диана улыбнулась и тихо сказала:
— О, как я вас хорошо понимаю. Я тоже буду с вами откровенной. На прошлой неделе моя матушка и я зашли с коротким визитом к леди Уэстон. Шепну вам по секрету, ваша матушка волнуется из-за того, что вы неженаты, точно так же, как моя бабушка переживает за меня, что я до сих пор не замужем.
— Как это мило, — задумчиво произнес Генри.
О чем он думал, можно было только гадать, но завороженная чудесным блеском синих глаз Диана даже не думала его расспрашивать. Глаза Генри невольно вызвали у нее воспоминания о бело-голубой китайской вазе, той самой, что стояла в библиотеке, когда она была маленькой.
Ваза стоила целое состояние, но отец всегда позволял Диане подержать ее в руках. Диана вспомнила, как, сидя возле отцовского стола, пока тот что-то писал, гладила пальчиками цветы и завитки, нарисованные на гладкой поверхности.
Счастливые воспоминания.
— Вы будете на суаре у Келтонов?
Вопрос Генри вернул ее в настоящее.
— Думаю, да.
— Отлично. В таком случае мы с вами там непременно увидимся. Благодарю вас за танец, мисс Мерриуэзер.
Генри Уэстон поклонился ей, затем ее матери и бабке и пошел прочь.
Когда Диана смотрела ему вслед, у нее вдруг возникло странное чувство — будто она опять держит в руках драгоценную вазу. Между прочим, это был свадебный подарок принца Уэльского. Подарок, достойный принцессы. Действительно, Диана тогда чувствовала себя маленькой принцессой Суоллоусдейла.
Держа вазу в руках, Диана чувствовала себя не столько обычной девочкой, сколько участницей сказочного действа. Она как будто становилась феей и могла совершать чудеса. Ей казалось, для нее нет ничего невозможного, ничего недосягаемого.
Но как бы особенно ни относился к ней Генри Уэстон, для нее он точно был недосягаем. Хотя он волновал ее, Диана не позволяла себе мечтать о несбыточном.
Ей припомнилась трагическая участь сине-белой вазы.
Крики. Слезы. Грохот и звон.
Фарфоровые осколки, рассыпанные по всему полу, разбитый брак родителей. Диане не хотелось повторять их горький опыт. Ей надо было бежать от Генри Уэстона, спасаться, так, во всяком случае, поступила бы любая здравомыслящая женщина. Но Генри Уэстону непонятно каким образом удалось очаровать ее. Самообладание и остроумие подвели Диану, и она не сумела под благовидным предлогом отвертеться от суаре Келтонов.
