Ну, мы и рванули.

Пролетели окраину села, небольшой открытый участок, потом справа под дорогой чахлый заболоченный лесок начался. Торчат из чёрной воды серые голые стволы вперемешку с редкими кустами, да исковерканными больными деревцами. Вот воды справа поменьше стало, лес на лес походить начал, еще полмили — загустеет, дорогу накрыв, налево расползётся, а заодно и нас от глаз посторонних скроет. Я уж решил, что проскочили, да ошибся — мелькнулась мне какая-то возня в кустах, мимо которых мы на полном скаку летели. Мелькнулась, да позади осталась, но я повнимательней к поджидающей нас спасительной тени пригляделся и лошадь осадил. Обернулся назад, предупреждая уже готовый сорваться с губ Эйнара вопрос, сказал коротко:

— Засада.

А уже и без слов понятно — вон, выбираются на дорогу в паре версов за нами четверо… нет пятеро типов с арбалетами в руках. Бросил быстрый взгляд в сторону леса — так и есть — трое конных, лошадей нахлёстывают, торопятся мышеловку поскорей захлопнуть. К лукам сёдел с обеих сторон опять же арбалеты приторочены, поклясться готов — уже снаряжённые и взведённые. Грамотно, что говорить — тем, что справа в засаде сидели, наверняка полагалось еще из кустов нас болтами угостить, вот только они нас явно прозевали. Но автор плана такую возможность предусмотрел. Сейчас подберутся с обеих сторон поближе и перестреляют, как хорьков в канаве.

А вот хер вам!

— Твои те, что от леса скачут, — бросил я Эйнару, кобылку свою разворачивая, — у них по два арбалета взведённых, подберись поближе. Конем прикрывайся.

Что-то проворчал в ответ Эйнар, но я уже поднял лошадь в галоп и его не услышал.

Зашевелились, лихоимцы, арбалеты повскидывали — но без суеты, спокойно, некоторые даже с ленцой — так куда торопиться, мне еще секунд пять до них скакать, а я у них — как на тарелочке. Ну, это они так думают. Я же сейчас не думаю ни о чём — некогда.

Я всю ситуацию в голове держу, каждый звук и каждое движение вокруг примечаю. Вот воздух, тягучий и густой, как вода, шевелит конскую гриву и поглаживает её прядями мою щеку (я пригнулся, чтобы выцелить меня сложнее было). Вот — «ток-ток… тц-ток-ток» — цокают копыта лошади, подкова на левой передней ноге расхлябалась и болтается. Двое арбалетчиков уже меня выцелили, но стрелять не торопятся — колеблются. В глазах у них недоумённое ожидание — спросишь, — «чего ждешь?» — и не ответит, потому как сам не знает: никто не стреляет, команды нет, а по собственному почину стрелять не привык. Вот выстрелит кто первый — эти в тот же миг тетивы поспускают. Не профессионалы — те бы вразнобой стреляли. Да и вообще — шваль, отребье. Отдеты — кто во что, а у крайнего слева аж босые коленки сквозь прорехи штанов сверкают. Лесные братья — вот кто это — разбойники, то есть. Теперь-то понятно, почему их так мало — кто с егерями знакомый постеснялся бы восьмером только засаду на меня городить.

Поднял свой арбалет тот из разбойников, которого я в наиболее опытные определил — наёмник бывший, похоже. Сказал бы, что легионер, но не жалуют в армии арбалеты. Так что — наёмник. Удачный выстрел в его глазах прочитался раньше еще, чем он приклад к плечу приложил, и я, не медля, завалился вправо, поводом морду лошадиную изо всех сил перед собой заворачивая, и правым же шенкелем ей повернуть не давая.

Всхрапнула кобылка, с галопа сбилась, пошла боком и тут же — фьють — посвист над головой — один болт выше прошёл, но один, только один! Задергалась на ходу лошадь, завихляла и грянулась оземь, заходясь в истошном не ржании даже — крике, почти человеческом. Я же еле успел в последний момент с правой ноги стремя стряхнуть и из седла выпрыгнуть. Перекатился, встал на колено. Тот — опытный — уже успел арбалет взвести и как раз снаряжал, со сноровкой, немалый опыт выдававшей: не болт на ложе опуская, а наоборот — ложе к болту поднимая. Точно, наёмник. Может, даже и не бывший, судя по более-менее приличной одежде. Из его подельников ни один еще даже взвести до конца своё оружие не успел, ну так что же — получай приз.

Всё-таки узкая специализация на одном виде оружия, кроме несомненных плюсов, и массу минусов имеет. А уж если из этого вида оружия еще и определённая тактика вытекает, так и подавно. Вот и этот — видно ведь, опыта не занимать. И был я от него еще далековато, и что делаю — никак не заметить не мог. Любой легионер в такой ситуации и на таком расстоянии влегкую если бы и не увернулся, так хоть бы дёрнулся, смерть на ранение разменяв. А этот — так и стоял столбом, продолжая безнадёжно опоздавший и потому бесполезный уже арбалет поднимать, пока пугия ему аккурат в переносицу не воткнулась. И хотя пугия у меня была только одна, а до остальных еще пасов десять оставалось, особых затруднений у меня это не вызвало.

Успел я в какой-то момент назад взгляд бросить — и насчёт Эйнара успокоиться.

Поскольку его лошадь хоть и лежала лежмя в луже собственной крови посреди дороги, но лежала не одна — чуть поодаль билась в агонии другая, а еще дальше и, почему-то, в стороне от дороги, северянин разбирался с двумя спешенными разбойниками.

Есть еще один расхожий миф про егерей — что они от болта арбалетного уворачиваться способны. Брехня. Болт, особенно поначалу, с такой скоростью летит, что его и глазом-то проводить невозможно, не то, что увернуться. А вот проследить, куда направлено остриё болта перед выстрелом, поймать по выражению глаз стрелка момент, когда он тетиву спускает — и увернуться, уйти в сторону от линии прицеливания — вполне реально. Или даже плоскость меча под эту линию подставить — но это уже сильно наудачу и в расчёте на арбалет хороший (у плохого разброс может оказаться намного больше ширины гладиуса). Тут арбалеты даже на быстрый взгляд издалека дерьмово выглядели, но деваться было некуда — двое врагов заново снарядиться успели, когда я уже в трёх шагах был. И выстрелили — одновременно. От одного болта я увернулся, а второй пришлось на меч принять. Получилось! Благо, близко они были — пасов с пяти я бы на такой фокус и за все блага мира не решился бы. Дернулся в руке меч, болт, взъерошив мне волосы у виска, ушёл куда-то вверх, и третий разбойник, увидев такое, уронил уже почти вложенный болт и принялся лихорадочно нашаривать новый, а четвёртый вообще драпака дал в сторону болота. Пришлось потом беглеца из арбалета достреливать — третий как раз успел снарядить его к моменту своей смерти.

Встал, в колени руками упершись, отдышался. Смотрю на Эйнара, и что-то не нравится он мне. Противник у него только один остался и даже отсюда мне видно, какой из него боец — дури много, сноровки мало — мечом машет, как дубинкой и чудо еще, что сам себе ничего не отхватил. Бойцу уровня Эйнара на такое недоразумение даже отвлекаться сильно не полагается — не больше, чем на то, чтобы комара прихлопнуть.

Однако ж впечатление такое, что норманн из последних сил держится, еле успевая отбивать суматошные и беспорядочные удары противника — об атаке и не помышляет.

Похоже, отдохнуть не получится. Подобрав с земли свой меч (некогда было в ножны вкладывать, беглец уже в шаге от первых кустов был) и, заорав «Барра!», бросился к сражающимся. Сам не знаю, что это на меня нашло — я про боевой клич — от этого дела (как и от многих других бесполезных и вредных привычек) нас, зеленых новобранцев, в первом году отучали. Стоило кому из тренирующихся в пылу учебной схватки выкрикнуть какое-нибудь «Во славу Империи!», как лейтенант тут же вытаскивал его на плац, ставил на четвереньки и гонял пинками по кругу — причём наказуемый при каждом пинке должен был орать всё то же «Во славу Империи!». Быстро отучает, да. Так что я и сам не понял, с чего это вдруг во мне всплыло? Может с того, что это у меня — первая в жизни серьезная драка с хоть как-то, но организованной, группой людей? Опять же, не скажу, что вопль мой бесполезным оказался — разбойник меня заметил, занервничал, отвлёкся на мгновение, чем Эйнар и воспользовался, с такой силой свой гладиус противнику в плечо врубив, что, наверное, пополам бы его развалил, не отломись меч у самой рукояти, в грудной клетке застряв. Противнику, разумеется, и этого более чем хватило — завалился набок, даже пискнуть не успев.