На станцию — лошадей менять — заезжать не стали. Неметские кони хоть ни статью, ни скоростью не отличаются, зато они выносливые и рысь у них очень мягкая. Самое то для неспешного пути домой. Так и ехали — неспешно. И молчали. За четверо суток езды ладно если десятком слов обменялись — не о чём говорить. Всё и так понятно. Только когда над обступившими дорогу домиками показались ворота Бурдигала, Варт вдруг притормозил коня. Повернулся ко мне.

— Я, пожалуй, задержусь. Ты как, не хочешь?

И кивнул в сторону с намёком. Я усмехнулся. Нормальное дело. Когда выбираешься живым и здоровым из опасной заварушки, организм завсегда любви требует. Даже не любви, а просто — женского тела. Это инстинкт так работает: чем опаснее жизнь, тем активнее нужно размножаться. Просто вопрос выживания. Со временем к этому привыкаешь, но поначалу после каждой чистки в лупанарий тянет, как на аркане. В принципе, я и сейчас не против, но не в первый же попавшийся вертеп.

— Потрепи еще час, — сказал я, качнув головой, — здесь только старухи, да неумехи. Если денег не хватает, так я тебе одолжу.

Лупанарии, что в городе, налог в казну платят, и немалый. Поэтому там удовольствие, конечно, подороже стоит. Зато и товар качественный. А тех проституток, которые дохода мало приносят, за стену отправляют. И ехать за город имеет смысл только если денег мало, а невтерпёж. Или же когда чего-нибудь необычного хочется. Мальчиков, животных и вольп в городских лупанариях держать нельзя.

— Не, — Варт осклабился, — я не женщину, я вольпу хочу. Зря кривишься. Ты смотри на это так, будто в её лице всех бестий имеешь. Заводит, знаешь ли. Может, присоединишься?

Отомстим за людской род?

Варт подмигнул. Я засмеялся, головой качая.

— Нет. Не тянет. Ты уж как-нибудь и за меня отомсти, ладно?

— Как хочешь, — Варт пожал плечами и свернул в сторону — к двухэтажному зданию без окон, но со стенами, сплошь расписанными фривольными сценками. Хороший, кстати, художник им стены расписывал. Зря я Варта в скаредничестве заподозрил — лупанарий не из дешевых, явно. Просто удовольствия он предлагает, судя по картинкам, сплошь нестандартные. И художника они наняли не с улицы — да что там — просто мастера: вольпы — как живые получились. Я скрипнул зубами, отвёл взгляд и подстегнул коня.

Я вовсе не ханжа. Среди егерей таковых и не водится. Я просто опасаюсь, что начну этих вольп всерьез душить и до смерти избивать. Придётся штраф платить, а хорошая бордельная вольпа за тысячу драхм стоит — как целая ездовая упряжка. Откуда у бедного егеря такие деньги? Век егеря короток и ярок, как росчерк падающей звезды, поэтому драхмы в наших кошельках не задерживаются. К чему тебе богатство, если каждый твой следующий день может оказаться последним?

Стражники у ворот встрепенулись при моём приближении, но заметили жетон у меня на груди и обмякли разочарованно. Егерям — пешим, конным, в карете, в паланкине — в города вход бесплатный, без очереди и досмотра. Проигравшиеся до последних штанов егеря порой этим пользуются — выходишь за ворота, выбираешь карету понарядней и в ней назад в город возвращаешься. За определённую сумму, разумеется.

Проехал полупустой по причине позднего времени рынок, за термами завернул налево. До Смутного века здесь располагалось чье-то большое поместье. Теперь от него остались только развалины в углу сада, да сам сад — с давно одичавшими яблонями, выщербленными статуями у заросших дорожек и расползшимися по земле виноградными лозами. А еще последние двести лет тут стоят лагерем егеря. Сидевший у въезда дежурный проводил меня ленивым взглядом из-под приспущенных век, только едва заметно кивнув в знак приветствия, когда я проезжал мимо. Первая казарма пуста и безжизненна — сквады на смену разъехалась, а сменённые еще не вернулись. Из-за второй казармы слышны отголоски команд, топот множества ног, лязг оружия, короткие выкрики и прочая возня — тренируются. К штабной палатке косо прислонён некогда ярко-красный, а теперь местами бурый, местами выцветший бледно-розовый, а местами — и вовсе дырявый штандарт с изображением звериной головы, насаженной на меч. Значит, капитан здесь.

Спешился, откинул полог, зашёл внутрь. И сразу же наткнулся на капитана — он сидел на складном стульчике слева от входа и задумчиво изучал стоящих перед ним двух мужчин. Я окинул их быстрым взглядом — лица незнакомые, одежда не егерская — и повернулся к капитану.

— Дерек?

Он перёвел задумчивый взгляд на меня, кивнул.

— Шелест. Хорошо. Хорошо, что живой, плохо, что четверых потерял. Как так вышло?

Я вздохнул.

— Волки умные слишком оказались. Мы не ожидали. Умнее, чем я когда-либо видел и слышал. Речь нашу понимают. Разве что разговаривать не умеют.

Дерек помрачнел. Задумался. Я понимал, о чём он думает — сейчас от Аквитании до Далматии все земли зачищенными считаются. Да только обычных волков-то никто в расчёт не берёт — их в любом лесу под каждым кустом по паре, как им и положено. Если они все вдруг резко поумнеют, то впору будет всю имперскую карту красным заштриховывать.

— Продиктуешь потом рапорт моему скриптору, — Дерек вздохнул, хрустнул шеей, — еще только такой напасти не хватало. Кстати, твой сквад в Ольштаде скольких потерял?

А то он не помнит.

— Тридцать одного из сотни.

— И сейчас еще четверых. Тридцать пять получается. За один-то месяц.

И на что это он намекает?

— Если ты считаешь, что я не тяну лейтенанта, то я хоть сейчас…

— Ладно, не ершись, — Дерек поморщился, — ничего такого я не считаю. Совсем наоборот.

Держи вот, — кивнул в сторону стоящих, — пополнение. Займешься ими.

Повернул голову, меня представил.

— Бернт Сервий, лейтенант второй кохорсы.

— А… — я закрыл рот, не зная, что сказать. И все теперь на меня смотрят. Эти двое — с нарочитым вниманием, а капитан — с некоторой ехидцей. Пополнение, это, конечно, хорошо, но почему — я? И почему — новички? Новичков первым делом всегда в какой — нибудь гарнизон отправляли. А наша кохорса только два месяца, как сменилась, и в столице стоит. По вызовам на чистки ездить завсегда опаснее, чем в гарнизоне лямку тянуть — тут люди поопытней нужны. Но Дереку я ничего не сказал — а то он всего этого не знает. Значит, есть причины. Да и вообще — у нас от людей не отказываются.

— Хорошо, — я кивнул. Дерек отвёл от меня взгляд. Встал.

— Вот и ладно, — сказал, — определи их, потом — к скриптору, потом — свободен.

И вышел.

Я вздохнул и повернулся к новобранцам. Медленно обошел их кругом. Один, что повыше и поздоровее — стоит как истукан, не то, что голову повернуть, даже глазными яблоками не пошевелит. Второй, наоборот — поворачивается, за мной следя пристально и внимательно. Ну-ну. Подошел я к первому, встал в полушаге. Здоровый парень. Выше меня на полголовы и тяжелей мин на двадцать. Мышцы под курткой бугрятся, в наглых глазах — отражение бесчисленных драк. Выправка — на армейскую похожа. Но не легионер — рожа холёная, одежда недешевая. Наёмник, что ли? Вряд ли — глаза больно наглые.

Скорее, гладиатор. Если гладиатор — то не возьму. Пусть катится, куда хочет, не возьму и всё. Терпеть не могу гладиаторов.

— Кто такой?

— Феларгир Апелла, — говорит, — второй кентурион третьего Фалейского, — и замирает, выпятив грудь. Кентурион! Ты-то у нас что забыл, орёлик?

Егеря — народ простой, это всем известно, поэтому я сразу у него в лоб и спросил. Прямо так, слово в слово. Опешил Феларгир, не привыкший, видать, к такому обращению.

Щекой дёрнул, усмехнулся криво и ответил, что он родом с Нижнего Тара, имперского гражданства у него нет и поэтому выше второго кентуриона ему уже не подняться. Я усмехнулся.

— А у нас тебе не получится подняться выше капитана. Знаешь почему?

Серьезно кивает. Знает. Все знают. Регулярная армия в империи по ромейскому образцу построена — легионы, кохорсы, манипулы, кентурии. Манипулярная тактика, построение «ромбиком», муштра до потери дыхания, начищенные до зеркального блеска доспехи и, возведенная в канон, субординация. Как легион на параде идет! Пять тысяч человек как один шагают — нога в ногу, рост у всех одинаковый (набойками на сапоги подгоняется), выправка одинаковая, даже лица — и те одинаковые (набойками по морде подгоняются — почти не шучу). Красота!