Фыркнул вольп. Губы в улыбке раздвинул.

— Еще бы! Умные… существа эту религию придумывали — не то, что некоторые.

— Как то есть — придумывали?

Вольп снова отвернулся и прикрыл глаза.

— Религия — очень важная часть человеческой жизни… не только человеческой. Но у всех шайи религия — не одна лишь вера. А еще и знание. Как ты можешь поклоняться ложному богу, если ты еще помнишь, каково это — находясь рядом со своим Богом воплощенным, нежиться в лучах блаженства, исходящих от него? У вас не так. Десятки верований, и никто не может сказать, какое из них истинное. И, что самое главное, никто и не заметит, если появится еще одно. Мы, шельхалу, всегда старались жить в мире с людьми. Поэтому однажды среди нас возникла мысль о том, что неплохо бы появиться среди людей религии, объединяющей их и тех, кого они называют «бестиями». Это бы очень помогло нам и дальше жить в мире. Конечно, сразу заявить о том, что единый бог един и для людей и для бестий было бы, — вольп хмыкнул, — неумно. Поэтому первоначальные тезисы о бестиях ничего не упоминали. Говорилось лишь о том, что все боги всех верований — лишь ипостаси Единого, в той или иной мере искаженные несовершенным человеческим пониманием. У людей не очень получается придумывать новое. Зато очень хорошо получается развивать и совершенствовать уже известное. До идеи о том, что Единый покровительствует и богам шайи — вы, люди, дошли уже сами.

Я быстро подавил возникшее желание заорать что-то вроде «Ты лжешь, тварь» или «Признайся, что соврал» — этак я его только повеселю, разумеется. Вольпу соврать — как моргнуть, это всем известно. При этом, однако, врут они очень редко, отлично зная о том, что лучшая ложь — это та, которая полностью состоит из правды. А уж поймать на лжи их и вовсе никогда не удавалось. И не стоит сейчас обдумывать то, что он мне рассказал. А вот зачем он мне это рассказал? И вообще — что-то он чересчур разговорился. А я, соответственно, чересчур уши развесил. Надо бы с этим завязывать. Не к добру это.

— Неважно, — пожал я плечами, — я все равно ни в какого бога не верю. Ни в Христа, ни в Митру, ни в Единого.

— Зря. Но в одном ты прав. Неважно. Важно то, что, мы теперь в равных положениях.

Раньше у нас была фора. Теперь — нет. Ведь ты же не думаешь, что с нами покончено? Что шельхалу, как достойную внимания силу, уже можно в расчет не принимать?

— Ты — первый вольп, которого я вижу за крайние семь лет. Так о какой силе ты говоришь, бестия?

— Видишь дерево? — одним взглядом из под приспущенных век вольп указал на старый засохший дуб, — Некогда могучее. Великое. Убитое ничтожным червяком, которого тоже никто не видел.

Я сдержался, ничего не ответил. Провокация же — с закрытыми глазами видно.

— Вы, ахшаии, очень разные. Среди вас есть и целеустремленные смельчаки и изворотливые хитрецы. Их никак не отличить друг от друга при первом взгляде, но вы все как-то умудряетесь уживаться вместе. Вы очень разные и потому почти не чувствуете единства со своим родом. В этом ваша сила, но в этом же — ваша погибель. В начале пришествия — называемого вами Смутным Веком — кое-кто из шаии полагал, что именно вы, люди, станете связующим материалом, который объединит всех шаии в единое целое против общего врага. Забавно, но, похоже, к тому всё и идёт. Вот только врагом будете вы сами.

Тут уже я не сдержался.

— Что за дурь? Ты бредишь, вольп!

— Надейся, чтобы ты был прав. Или, может, ты думаешь, что мы всё забыли?

Что-то это уже на угрозу похоже.

— Нет, — с металлом в голосе сказал я, — не думаю. Между прочим, мы тоже ничего не забыли. И забывать не собираемся.

— О! — неожиданно мягко сказал вольп. Голову опустил, развернулся. Заглянул мне в лицо с интересом во взгляде, — да. У нас найдется, что напомнить друг другу, не правда ли? Вот только есть у вас, людей, такая поговорка, что худой мир лучше доброй ссоры. Мы-то как раз жили в мире с вами. Может, довольно худом, но мире. Не мы начали войну.

Ну-ну. А ведь мне есть, что тебе ответить.

— Легко жить в мире, когда его условия диктуешь ты сам. Зря хвастаешься, таким образом жить в мире с бестиями мы тоже умеем. Ты в бордели наши не заглядывал?

Оп-па! В яблочко! Я и не ожидал такой реакции — напрягся он весь, уши прижал, зубы оскалил. Даже короткий приглушенный рык мне послышался. Вот как? Вольп постоял так, скалясь и хрипло дыша, пару секунд, потом выдохнул, расслабился, маску бесстрастия на морду обратно натянул да и шмыгнул мимо меня в повозку. И дверь за собой закрыл, в последний момент только её лапой придержав, чтобы не хлопнула. Эк его проняло! Ай да я молодец: нащупал-таки слабую точку — и какую! Случайно вышло, конечно, но всё равно молодец. А то придумал тоже — «есть ли у тебя крылья». Давай, спроси еще раз что подобное, уж на этот раз я найду, что ответить. Ха!

Вот спать нам с возницей теперь лучше посменно. И вообще быть побдительней надо будет.

Но как я его срезал, а?

Я полагал, что вольп теперь молчать будет. Ну, хотя бы половину оставшейся двухнедельной дороги. Но он, наоборот, явно задался идеей вывести меня из себя; первое время я пытался отвечать, раз за разом давя ему на обнаруженную нечаянно мозоль, но — без особого успеха. Нет, мои реплики его цепляли, но охоту общаться со мной, увы, больше не отбивали — наоборот, после каждой моей очередной фразы насчет бордельных вольп, он становился только еще более язвителен и словоохотлив. В конце концов, я надоел сам себе и стал просто молчать, никак не реагируя на слова вольпа (ну, по крайней мере, делая вид, что никак не реагирую). Но пыл его это не охладило, и сдерживаться мне стоило всё больших и больших трудов: с каждым днём провокации становились всё грубей и назойливей. У родника ему почти удалось вывести меня из себя. И хотя до Истера оставалось всего два дня пути, я начал опасаться, что доехать до него мы не сможем. Ну, все трое не сможем. Если не предпринять немедленных мер. В конце концов, Дерек, приказав мне обеспечить сохранность посла, не говорил мне, каким именно образом я должен обеспечивать эту сохранность.

Я, не торопясь, набрал в флягу воды и вернулся к повозке. Взялся за ручку.

— Эй, егерь, — сказал возница. За три недели пути я так и не удосужился узнать его имя. Как и он моё, впрочем. Я вперил в него ожидающий взгляд, но, поскольку оборачиваться он явно не собирался, пришлось подкрепить взгляд вопросом:

— Что?

— За нами следят.

Тоже мне, удивил.

— Пятый день уже, — согласился я, — Кстати, будь наготове, мне сейчас может понадобиться твоя помощь.

Тут уж он обернулся. И теперь настала его очередь смотреть на меня вопросительным взглядом. Но долг платежом красен, поэтому говорить я больше ничего не стал.

Ребячество, конечно, но — хоть какое-то развлечение. Готов поклясться, он точно так же играет в надменность и высокомерие, как и я. Ну и, кроме того, я не хотел, чтобы вольп услышал, в чём именно мне может понадобиться помощь.

— Тебе явно хочется умереть, бестия, — сказал я, открыв дверцу повозки, — я не слеп. Я одного не пойму. Почему бы тебе не перерезать себе горло тем ножичком, что ты носишь под одеждой? У тебя была масса возможностей сделать это так, чтобы я не смог помешать.

Миссия моя была бы провалена — ты ведь к этому стремишься?

Вольп молчал, потухшим взглядом глядя в окно.

— У меня приказ, — продолжил я, не дождавшись ответа, — довезти тебя до Истера в целости.

Подразумевается, что я должен защищать тебя от всяческих опасностей, и, если выясняется, что я должен защищать тебя от тебя же самого — так и будет. Думаю, остаток пути тебе придётся провести связанным и с кляпом во рту.

— До Истера? — вольп посмотрел на меня, и огонёк интереса зажегся в его глазах, — а на другой берег ты меня перевезёшь?

Последнего предложения он словно и не услышал.

— Да, — немного поколебавшись, кивнул я, — перевезу.

— Это хорошо, — вольп вздохнул и снова отвернулся к окну, — я рассчитываю на тебя. Что ты твёрдо последуешь приказу своего командира. До Истера.