Он вместо ответа поднял голову к серому, нависшему снеговыми облаками небу. На его дрожащие веки падали неспешные снежинки, таяли в уголках слезами. Он произнес совсем просто:

- Значит, надо умереть поскорее. И нечего бояться. Я буду ждать тебя там, за гранью. Я тебя всегда ждал здесь. Буду ждать тебя и там. Ведь там нет уродства, нет болезни. Никто не посмеет встать между нами. Мы будем равными. Мы будем вместе.

- Подожди, нет, я не это имела в виду...

Но лицо его вспыхнуло странной идеей. И Инга подумала вдруг, что всё, что у него было в жизни - это нездешние мечты, но это и есть его настоящее богатство. Такое, какого у вас, куцых (она мысленно плюнула куда-то в адрес респектабельных знакомых дам с одними лишь разговорами о курсе валют), у вас, земная элита, славная когорта рвачей и шкурников, нет и не будет!

Ветер притих. Они посидели еще в синеющих сумерках, постепенно бледнея от сумрачного света больничных окон, те вспыхивали одно за другим. Сидели, запорошенные снегом, сплетя горячие пальцы. Инга снова коснулась его губ, впалых щек, потерлась лбом о его голову, улыбнулась горько. Посмотрела, прощаясь. Потом вытерла размазанную тушь, шмыгнула носом, постаралась стать веселее.

Он молча, неотрывно смотрел на нее, не прося больше ни о чем. Только тихо сказал вдруг с особым значением:

- Так помни про наше свидание.

Она кивнула и молча тронула ручки инвалидной коляски. Снег скрипел, коляска с трудом продвигалась по рыхлой ненакатанной дорожке, но Инга не стала звать никого. Сама молча, упорно толкала свою ношу. Ей не хотелось нарушать тишь, темень и торжественность этой минуты.

Нависшее покрывало зимних сизых облаков вдруг рассеялось, и в нескончаемой лиловизне небесной замигали всепонимающие звезды. Резче вырезались тени сугробов. Ребята, чистившие снег во дворе у парадного входа, расступились - к крыльцу медленно подходила высокая женщина с инвалидной коляской.