Собственно, так и было.

Уилл посмотрел на идола, который возвышался над самыми высокими деревьями. Он появился сегодня утром, как по волшебству, — сложное сооружение из костей и черепов, похожее на древнего мексиканского бога, широкая приземистая фигура явно злобного вида. Искаженное яростью лицо: гримаса рта, насупленные брови, злые глаза.

Вот только глаз не было. Настоящих глаз. Вместо них — прямоугольные отверстия выше носа, которые каким-то образом не впускали в себя утренний свет и хранили мрак ночи.

На дальнем краю равнины, за распростертыми телами и боевыми порядками к битве готовились новые подкрепления из города. Сотни людей — продавцы, клерки, медсестры, кровельщики, учителя — проверяли оружие, садились в боевые машины. Одни были полностью обнажены, другие — в звериных шкурах. Почти все лица разрисованы кровью.

Тучный мужчина, размахивающий топором, прорвал линию обороны, и Уилл выстрелил ему в голову. Мужчина рухнул, разбрызгивая кровь.

Уилл мысленно сделал зарубку на прикладе винтовки: пятнадцать.

За спиной послышался рев автомобильных двигателей — прибыл моторизованный отряд. Оглянувшись, Гринберг увидел внедорожники, оснащенные пулеметами, и модернизированные пожарные машины на гусеничном ходу. Он знал, что полицейские машины и конфискованные джипы национальной гвардии двигались за деревьями, стремясь окружить врага. Бой вот-вот вспыхнет с новой силой.

Хорошо. Стычки продолжались все утро, и Уиллу хотелось, чтобы все скорее закончилось. На этой неделе они уже разгромили два города — Сандэнс и Куриале, — а когда разделаются с Уэст-Форк, то смогут немного отдохнуть, прежде чем начать новую кампанию и принести смерть и разрушение в Белтейн, Холбрук, Уинслоу и Флагстафф.

Но удастся ли им отдохнуть?

Уилл посмотрел на идола. Фигура из костей молчала, но в ее желаниях сомневаться не приходилось.

Откуда взялся этот идол? Кто его построил и зачем? И каким образом он просто… появился? В его реальности можно не сомневаться. Несмотря на жуткий вид, он был неодушевленным объектом, сооруженным намеренно. И все же…

И все же не совсем. Темные глаза не просто смотрели на него, они следили за ним. И конечно, не он один был уверен, что фигура из костей судит и оценивает их.

Уилл вдруг почувствовал неприязнь к идолу. Тот появился внезапно, только сегодня утром, но возможно, именно он стоял за всеми предыдущими битвами. Без него не было бы никаких нападений. Все просто продолжали бы жить привычной жизнью, и в данный момент сам Уилл пил бы кофе во время перерыва, сидя на своем рабочем месте в департаменте транспорта.

Но тот мир больше не вернется.

Уилл с ненавистью посмотрел на идола и улыбнулся, представив, как пару раз выстрелит в переплетение костей, из которого состояли рот, нос и глазницы, как это лицо рассыплется на части, лишенное опор и стоек, и осколки костей разлетятся в разные стороны. Сражение не прекратится — дело зашло слишком далеко, — но, возможно, это заставит их остановиться, задуматься, — и, возможно, это будет последняя битва. Может, все придут в себя, и мир станет таким, как прежде…

Стрела вонзилась ему в грудь и пробила сердце; она летела так быстро, что Уилл ее не видел, только услышал гудение, похожее на звук, издаваемый крыльями колибри. Невыносимая боль распространялась по всему телу, подобно взрывной волне. Падая, он увидел стрелка — молодого человека, чем-то похожего на него, который уже вставил в лук новую стрелу и целился в Синди Альбану. Уилл хотел крикнуть, предупредить Синди, но голоса не было, и он вдруг понял, что не просто умирает, а почти умер.

Все произошло мгновенно, но эта секунда показалась ему часом. Кто-то когда-то сказал, что смерть растягивает время, и это было правдой. Он рухнул на землю; его голова резко дернулась и замерла, как и остальное тело, словно налившееся свинцом.

В последнее мгновение жизни Уилл посмотрел вверх и угасающим взором успел увидеть улыбку идола.

Пейс проснулся и увидел, что спал в обнимку с черепом.

Ему снилась Пенелопа Деним, девушка, с которой он недолго встречался в колледже, и во сне они занимались любовью у горного ручья на траве, которая была мягче любой постели. Но проснулся он на твердой земле на дне сухого колодца, обеими руками обнимая череп и прижимая его к груди.

Оттолкнув череп, Пейс пополз по осколкам фарфора к другой стороне колодца. Сверху донеслось хихиканье, потом безумный смех Кристиансена Дивайна, а затем на него вылили какую-то теплую жижу, омерзительный густой отвар с комками, похожими на кусочки гнилых овощей; все это растеклось по голове и плечам, пропитало рубашку и брюки. К горлу подступила тошнота, но Пейс решил не доставлять Дивайну такого удовольствия. Он даже не потрудился вытереть отвратительную слизь, которая капала с волос на лицо и на землю. И не сдвинулся с места, ожидая, когда старик уйдет.

— Пора обедать! — прокудахтал Дивайн, и из-за его спины послышался смех остальных.

Подняв голову, Пейс увидел, что в яму заглядывает не только Дивайн, но также однорукая женщина и карлик. Авессалом и Джесси. Должно быть, женщину зовут Джесси. Одно из тех имен, которые могут быть и мужскими, и женскими. Но Авессалом — явно мужское имя.

Над краем ямы появилась еще одна голова. Маленькая девочка, по-прежнему сосущая палец.

Пейс понимал, что должен сидеть тихо. Беречь силы и не злить своих мучителей. Но все равно подпрыгнул и принялся отплясывать джигу.

— Маленькая девочка! С трещиной позвоночника! — пропел он на мотив песни «Сагино, Мичиган». — С трещиной позвоночника!

Смех смолк. Пейс не мог видеть лиц, только силуэты на фоне неба, но шеи и головы замерли, словно в гневе.

Он смахнул зловонную жижу со лба и щек, потом вытер ладони об оставшееся чистым место на брюках.

— Эй, долбаный карлик! — Он обращался к лицам наверху. — Ну что, волосы мумии не сделали тебя выше, а? А у тебя, дамочка, что-то не растет новая рука!

Пейсу было стыдно все это говорить — он совсем не так относился к тем, кому не повезло в жизни, был не так воспитан, — но его переполняла безрассудная ярость, и какая-то первобытная часть его натуры получала удовольствие от оскорблений, которые он выкрикивал.

Его взгляд остановился на черепе. Может, эта штука влияет на него, портит, толкает на не свойственные для него поступки? Вполне вероятно. Подобно плутонию, который остается радиоактивным не одну тысячу лет, мумия и череп сохранили свою силу. Ни он, ни Эл не имели представления, как их безымянное существо заставило исчезнуть целый народ, но сила этого существа сохранилась даже после смерти!

Может, именно поэтому у него не болят ноги. Он не чувствовал даже остаточной боли после удара бейсбольной битой.

Вниз полетел камень — его бросили, а не уронили. Пролетев в нескольких сантиметрах от лица Пейса, камень разбил большой кусок фарфора.

Они рассердились.

— С трещиной позвоночника! — пропел Пейс.

Следующий камень ударил его в плечо, так что хлынула кровь, но он сделал вид, что ему не больно.

Повинуясь неожиданному порыву, Пейс опустился на колени и молитвенно сложил руки.

— Боже, — нараспев произнес Пейс. — Услышь молитву раба твоего! Заклинаю тебя, обрушь свой гнев на Кристиансена Дивайна и всю его семью, на этих язычников, которые надсмеялись над Твоим даром. Пусть младший ребенок станет шлюхой. Пусть сосет не палец, а члены мужчин, сотен мужчин, пока ты не обречешь ее на самую мучительную смерть…

— Заткнись! — кликнул сверху Дивайн. — Не смей говорить такое! Не смей, сукин сын!

— А что до второй, молю тебя, пусть ее брат карлик оторвет ей другую руку и оттрахает этой рукой ее в зад на глазах отца…

— Заткнись! — взвизгнул Дивайн.

Но Пейс не останавливался. Этот придурок собрался держать его тут, пытать, попытается убить… Отлично — в таком случае Пейс сделает все возможное, чтобы отплатить старому ублюдку. Он почувствовал глубокое удовлетворение, когда Дивайн поспешно увел семью от колодца.