– Как только какая-нибудь освободится. А пока Диана договорилась, чтобы я временно пожил в одном хостеле. – Мои руки дрожат. – Он не похож на хостелы, в которых я был раньше. Там люди, которые правда хотят мне помочь.

– Я хотел бы сам тебе помогать.

– Ты уже мне помог… и поможешь еще. Ты снял с моего неба крышку… ты подарил мне надежду и… кажется, я хочу делать то же самое для других. Диана думает, я могу найти работу, связанную с помощью людям. – Чтобы разговаривать с ними на улицах, помогать им понять, куда пойти и что делать.

Пока Диана мне не сказала, я и не знал, что существуют такие работы. Что есть благотворительные организации, которые поддерживают бездомных, места, где для работы с ними нужны люди вроде меня – люди, которые понимают, как это тяжело, которые сами жили на улице и у которых есть сложности с простыми для остальных обыденными вещами. Не охота на акул, но, как сказала однажды Донна, всех акул переловить невозможно. Да и много ли я принес этим пользы? А так я, по крайней мере, смогу дать знать тем людям, которым угрожает опасность, что у них есть выбор.

У жизни есть зубы, и единственное, что нам остается, – постараться не дать себя укусить.

– Все будет хорошо, обещаю, – шепчу я.

– Тогда поцелуй меня, – шепчет Мики в ответ, а после приникает к моим губам.

Глава 59

Спустя восемь месяцев

Приземляясь в Нью-Йорке, я чувствую, будто уже знаком с этим городом. Микины усилия, когда он тратил бесконечные часы на видеочаты со мной и водил меня на прогулки по городу, не пропали даром. Путь от терминала до электрички, а потом до метро, впрочем, кажется незнакомым: пугающим, но не слишком. Мики раз двадцать, наверное, проходил этот путь вместе со мной, сидящим в Англии на кровати.

Всю беготню Мики проделал сам.

Это один из выворотов моего сознания – то, что я не захотел, чтобы Мики встречал меня. Он бы приехал за мной на машине. Так было бы проще, но я отказался, потому что хотел найти его сам, как он столько раз находил меня в Лондоне. Я хотел доказать ему – и себе, – что смогу это сделать. Я хотел зайти в кафе и купить Мики чаю, потому что могу. Не потому, что мне надо казаться нормальным, чтобы это слово ни значило, но просто потому что хочу. Потому что я не хочу, чтобы были пределы.

Так что, если не принимать во внимание то, что мы с Мики по пять или шесть раз в день разговаривали по телефону, общались в видеочате и там же смотрели вместе кино (и делали еще кое-какие вещи, от которых мое сердце билось быстрее взмывающей в космос ракеты, и из-за которых Мики испортил целых два сотовых – как выяснилось, когда определенные субстанции попадают на телефон, последствия могут быть очень плачевными), то с тех пор, как он сел в самолет и улетел, прошло восемь месяцев.

Восемь месяцев с тех пор, как я видел его вживую, обнимал его, притрагивался к его коже. И сейчас, пока душный поезд бесконечно долго везет меня к центру Нью-Йорка, я ненавижу вывороты своего сознания. Я бы мог быть сейчас с Мики, целовать, обнимать его, но вместо этого сижу на каком-то шершавом сиденье, слушая чью-то слишком громкую музыку, пытаюсь контролировать дыхание и смотрю в экран телефона.

Я думаю, может, достать из сумки один из сломанных телефонов и посмотреть, что там требуется починить. Дитрих покупает их для меня на eBay. Теперь это скорее хобби, чем основное занятие. Оно расслабляет меня и помогает остановить тысячи мыслей, роящихся в голове, но я не знаю, сколько точно мне еще находиться в поезде.

И тогда вместо телефона я достаю из кармана пачку маленьких карточек. Они лежат там на случай, если я потеряю уверенность или почувствую, что все становится слишком сложным. Они подсказывают мне план. Чаще всего я помню его наизусть, но иногда мне помогает увидеть план в виде слов. Иногда я переписываю его в свой блокнот.

Забавно, что планы стали теперь для меня самым главным.

Когда поезд подъезжает к Пятнадцатой улице, я начинаю готовиться к выходу. Вместо карты у меня набор фотографий, на которых заснят весь путь от метро. И на каждой из них есть Мики – рука, нога, кусочек дурацкой улыбки. На прошлой неделе я выбрал кафе – Мики проводил мне экскурсию и заходил абсолютно во все кафе, что попадались ему на пути. Я выбрал большое. «Валенсия» – так оно называется. Оно приблизительно в сотне шагов от выхода из метро, и я в ужасе.

Наконец мы останавливаемся, и я выхожу. Мое сердце бьется так быстро, что кружится голова. Вокруг слишком много людей и так много шума, и мне оказывается сложно идти. Все мои страхи начинают тесниться в сознании. Вдруг его не будет на месте? Вдруг мне все только кажется, и все это время я притворялся? Вдруг у меня не получится? Вдруг… вдруг… вдруг.

Я знаю, что это нормально. На минуту остановиться, чтобы прийти в себя, – это нормально. Испытывать страх – это нормально.

Я выбираюсь из людского потока и нахожу место в сторонке. Прислоняюсь к плитке стены внизу эскалатора и ненадолго закрываю глаза.

Я теперь все реже и реже переживаю о том, что думают о моей внешности люди. Но в такие моменты мне хочется опустить, как раньше, лицо и сделаться маленьким, незаметным. Менее не похожим на всех. Я знаю, что и это тоже нормально. Желание не выделяться присуще всем человеческим существам.

Я смотрю в телефон – просто чтобы увидеть на экране солнечную улыбку Мики, – и в тот же миг мне приходит от него сообщение.

Я люблю тебя, написано там. Я в кафе. Я тебя жду.

Он словно чувствует, что и когда мне нужно. Словно может читать мои мысли.

Я смогу это сделать. Я уже это делаю.

На улице нью-йоркская духота ощущается еще сильнее, чем под землей. Сейчас конец лета, и хотя Мики предупреждал меня о жаре, я все равно не могу поверить в то, насколько здесь жарко. В таких жарких местах я еще не бывал.

Я нахожу кафе моментально. Оно переполнено, но у окна сидит юноша, который сверкает так ярко, что не заметить его невозможно. Он притягивает мой взгляд – и от него у меня перехватывает дыхание. Его светлые волнистые волосы отросли, и он заправляет их за уши. Он прекрасный и стройный, хотя, наверное, трепетал бы ресницами больше, если б кто-нибудь сказал, что он симпатичный. Тесные джинсы и розовая футболка идут ему. Я их уже видел – на фото. Иногда он надевает короткие блестящие платья, а я говорю ему, что никого прекраснее его не встречал. Я надеюсь, что когда-нибудь ему хватит уверенности носить все, что он хочет, все, в чем ему хорошо.

Удивительно, что на него смотрю только я.

Он так сосредоточенно сканирует взглядом уличную толпу, что не замечает меня на протяжении целых пяти секунд. Но как только оно происходит, я это чувствую. Я чувствую глубоко в животе туго натянувшуюся нить, тесноту.

Мне по-прежнему надо перейти на другую сторону улицы, что непросто – я не могу отвести от него глаза и без конца врезаюсь в прохожих. Мики усмехается и прикладывает к окошку ладонь, словно может дотянуться до меня сквозь стекло.

Как же все долго!

Окей, идея встретиться в кафе была неудачной, потому что я больше не хочу разговаривать. Я хочу восемь месяцев ласкать его кожу. Восемь месяцев целовать его. Восемь месяцев лежать рядом, пока он спит, смотреть на него, когда он думает, что я не смотрю, упиваться полным, безграничным покоем, который я чувствую с ним. Таким покоем, который мне еще никто не дарил.

Я хочу стереть из своего сердца восемь месяцев тоски без него. Но мы не сможем это сделать в кафе, полном людей.

Еще до того, как я дохожу до двери, Мики отодвигает стул, и не успеваю я ступить внутрь кафе, как он врезается в меня, крепко обхватывает мою спину и стискивает в своих теплых объятьях.

Он такой надежный, такой сильный и настоящий, что у меня перехватывает дыхание. Я думал, что после того, как восемь месяцев видел его на фотографиях и во время видеочатов, перемены в его теле покажутся мне не настолько заметными. Но я ошибался.