– Как тебя зовут? – спрашивает он тихо.

– Данни.

– Данни, спасибо тебе! Я в Берлине, но… Я попытаюсь вылететь сегодня же ночью… В больнице Сент-Джордж, да? В Лондоне. – Я слышу голоса, шелест бумаг. – Так. Я приеду один. Пусть Доминик не волнуется, что я расскажу остальным. Я ничего не скажу, честное слово. Ты будешь там?

Он говорит быстро. Как Мики.

– Да, – отвечаю я тихо. Если придется, буду спать в коридоре.

– У тебя есть телефонный номер?

Мой сотовый – сотовый Мики – лежит у меня в кармане. Я даю ему номер.

– Спасибо, Данни. Я приеду так скоро, как только смогу.

***

Диана на своей машине отвозит меня в больницу. Я принял ее предложение лишь по одной причине: пешком идти дольше, а мне хочется провести с Мики максимальное количество времени. Когда мы прибываем на место, она говорит, что сходит за кофе, а после дождется меня в приемной. Я не знаю, как ей сказать, что не надо.

***

Мое сердце делает волнительный кувырок, когда я вижу, что Мики сидит у себя на кровати, будто он вовсе не болен, а просто отдыхает в какой-то странной гостинице, полной таких же немного сонных людей, подключенных к загадочным аппаратам. И его улыбка и то, как при виде меня в его глазах появляются слезы – словно я нужен ему больше всего на земле, и он не смеет поверить, что я наконец-то здесь, – чуть не заставляет расплакаться меня самого. Он протягивает руки ко мне.

– Я кое-что сделал и теперь боюсь, что ты возненавидишь меня, – признаюсь я, не разрешая себе подойти к нему, пока не договорю.

– Что бы там ни было, я могу гарантировать, что никогда не возненавижу тебя, – произносит он с хрипотцой, словно его вера в меня абсолютна и безгранична. – Иди сюда.

Я сажусь к нему на кровать и, позволив его рукам обхватить меня, чувствую, какой он дрожащий и слабый. Я прижимаюсь лицом к его волосам, глажу его по спине, обвожу кончиками пальцев его ребра. Мне так отчаянно хочется заботиться о нем, но как? Я не знаю.

– Я позвонил Бенджамину, – говорю я и начинаю прислушиваться, искать в его дыхании перемены, но Мики только обнимает меня покрепче. – Ты сердишься? – спрашиваю, когда он не отвечает.

– Нет. – Его лицо прижато к моей груди, и слова звучат глухо. – Не сержусь, честное слово.

– Я не знал, что мне делать. – Я не знаю, как выразить, что я имею в виду – как объяснить, в каком я был ступоре и как меня все это пугает.

Мики отодвигается, смотрит на меня, гладит мое лицо.

– Я никогда раньше не видел, чтобы ты плакал, и не хочу, чтобы ты плакал из-за меня. – Он приподнимает мой подбородок. Я вижу в синеве свое отражение, вижу, какое оно мучительное, и меняю его на более радостное. – Прости меня, Данни. Мне так сильно жаль. Знаешь, что сказал врач?

Он дожидается, когда я покачаю головой.

– Он сказал, что мой организм отказывает, потому что я не даю ему нужное количество необходимых веществ. Я сам во всем виноват. Прости меня.

Его лицо сморщивается, и я вижу, что он пытается не заплакать, но у него все-таки вырывается всхлип – достаточно громкий для того, чтобы одна из медсестер подошла к нам и бросила на меня гневный взгляд. Пока его тело сотрясает еще сотня всхлипов, я могу только обнимать его и поглаживать по волосам.

В конце концов, он затихает, но остается совершенно без сил. Он хочет, чтобы я полежал вместе с ним, но медсестру на сестринском посту стоит назвать Соколиным глазом, потому что, едва я заношу над кроватью ногу, как она медленно крутит головой и одними губами произносит: «Не смей».

Мики закатывает глаза, и его улыбка стоит любого количества неодобрения от медсестер. Но в то же время я не хочу, чтобы они меня выгнали.

Я завороженно смотрю на аппараты в палате. А Мики украдкой, чтобы Соколиный глаз не увидела, отклеивает от запястья пластырь и показывает мне уходящую под кожу канюлю. Он дает мне потрогать ее, прижимает к ней мои пальцы, чтобы я почувствовал твердый пластик внутри него. Однажды ночью он сказал, что ему хотелось бы, чтобы я мог прикоснуться ко всем местам у него внутри, которых никто никогда не касался, но потому, что это, вероятно, убьет его, позволил мне войти в свои мысли.

Затем он рассказывает мне, что прикрепленная к нему длинная трубка кормит его внутривенно, и что это вызывает у него отвращение, но он знает, что это неправильно. Осторожно, стараясь не сдвинуть одеяло, закрывающее его ниже пупка, он приподнимает сорочку и показывает мне электроды у себя на груди, отслеживающие биение его сердца. Я стараюсь сосредоточиться на больничных вещах, но когда Мики кладет мою руку себе на живот, на свою теплую, гладкую кожу, отвлекаюсь… ну, а потом появляется Соколиный глаз и требует, чтобы Мики держал одежду в порядке.

Время посещения заканчивается чересчур быстро. Я прошу, чтобы мне разрешили остаться, говорю, что посплю на полу, что меня никто даже и не заметит, но Соколиный глаз непреклонна. Однако она дает нам еще две минуты.

– Ты сказал Бенджамину, что я в больнице? Он сказал, что приедет? – Мики теребит на запястье пластырь и не глядит на меня. Он впервые заговорил о том, что я звонил его брату.

Я киваю.

– Ты знаешь, где он сейчас?

– В Берлине.

– Прости, что из-за меня у тебя ощущение, что ты не знаешь, что делать, – говорит он несчастно.

– Не извиняйся больше. – Зачем? Я же знаю, что он не нарочно.

– Еще один раз, – говорит он. Морщась, приподнимается и крепко обнимает меня. Но прощения больше не просит.

Глава 54

Сны

В коридоре меня ждет Диана.

– Все хорошо? – спрашивает она с мягкой улыбкой. – Я отвезу тебя домой.

У меня не придумывается ответ. Я не собираюсь куда бы то ни было уезжать. Я останусь здесь, на максимально близком расстоянии к Мики – то есть, видимо, в коридоре или в приемной. Бассейн наверняка уже опечатан полицией. А если и нет, он чересчур далеко.

Я вспоминаю о Майло, и чувство вины из-за того, что по моей вине он лишился дома, слишком велико, чтобы на нем сфокусироваться.

– Бенджамин приезжает. Я должен остаться, – говорю я.

– Я привезу тебя обратно первым делом с утра. Тебе нужно отдохнуть, Данни.

Диана всегда была очень добра ко мне. В обмен на еду давала мне чинить вещи, которым не всегда была необходима починка, и часто кормила меня просто так. Она очень мне нравится. Как и я, она хочет помогать людям, но раньше она ни разу не выходила за рамки и не концентрировалась только на мне, и я не вполне понимаю, что именно изменилось.

– Что ты делаешь? – Вопрос не тот, что мне хотелось задать, но в то же время точно передает, что я имею в виду. Хотя я не уверен, что его смысл ей понятен.

– То, что должна была сделать давным-давно, – отвечает она, и мне кажется, что она испытывает такую же неуверенность, как и я. – Как Мики?

– Лучше. Они еще делают тесты. – Я не знаю, какие. – Бенджамин скоро приедет. Я его подожду, – повторяю я.

Я отворачиваюсь, показывая тем самым, что разговор завершен, но она, по-видимому, не желая понимать послание, берет меня за руку.

– Не надо, – громко говорю я и, отдернув руку, успеваю увидеть на ее лице боль. Я не хочу обижать ее. Но мне страшно, и я на пределе, и нигде, кроме больницы, быть не хочу.

Я ухожу дальше по коридору с такой решительностью, точно знаю, куда иду, и надеюсь, что она не сильно обиделась и не станет меня догонять.

***

Некоторое время спустя я добираюсь до отделения Мики. Я не соврал Диане о Бенджамине, но когда он приедет, ему, наверное, вряд ли разрешат увидеться с Мики до завтрашнего утра.

А вот медсестер я обманул. Я сказал им, что Мики мой брат. Я сдерживаю улыбку, когда понимаю, что, видимо, потому-то все отделение и бросало на меня странные взгляды, когда мы с Мики сидели так близко и притрагивались друг к другу.