Когда небо начинает темнеть, я выхожу на улице и начинаю бродить по неосвещенному участку автостоянки. Взад-вперед, взад-вперед. Я обхватываю себя, щипаю себя под футболкой. Хочется закричать, но тогда придут люди, а прямо сейчас я не могу иметь дела с людьми. Я кусаю себя за руку.
Я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать.
Я хочу ощутить себя в безопасности. Я хочу вернуться в свое гнездо, спрятаться подо все свои покрывала, но я боюсь, что полиция уже унесла мои вещи, и моя нора слишком далеко отсюда – от Мики.
Перед глазами возникают непрошенные картинки. Дитер, лежащий на грязном матрасе. Пьяный Джек на квартире у Донны. Винни после того, как ее выбросили на шоссе. Дитрих на сыром тротуаре. Холодный Мики на полу у меня в норе. Дети, которым слишком мало лет, чтобы находиться на улицах и садиться в машины. Акулы. Хищники. Блестящая темнота, которая заглатывает тебя и никогда не выплевывает обратно.
Это слишком.
Все это – слишком. Я не хочу так.
– Я не хочу так! – ору я, слова вырываются из меня, словно в черепе появилась какая-то брешь.
Громкость собственного вопля шокирует меня, и я убегаю. От больницы, от автостоянки. Мне все равно, куда я бегу, я просто бегу, и бегу, и бегу до тех пор, пока держат ноги, пока легкие не начинают гореть.
Все.
Глава 52
В которой Диана не рада меня видеть
– Данни?
Я оглядываюсь. Я не знаю, где я. Где-то, где слишком темно. Мой взгляд выхватывает из реальности кирпичную стену и крышки мусорных баков. Внизу подо мною – булыжники, меня сильно трясет, а руки в каком-то странном ритме, который по мнению моего тела, очевидно, помогает дышать, то стискивают, то отпускают ткань на штанах.
– Данни? – Громче.
Меня окружает внезапная яркость, и я, поморщившись, закрываю глаза.
– Это Диана. – Вновь мягче. – Ты около моего ресторана. Сейчас я помогу тебе встать и отведу тебя внутрь.
Диана.
Мою спину обхватывают большие теплые руки. Начинают тянуть меня вверх, и я не отстраняюсь лишь потому, что чувствую запах карри с плантаном. Я люблю карри с плантаном.
– Я люблю карри с плантаном, – говорю я ей.
– Я знаю, лапочка, знаю.
Меня окружает тепло.
Света, правда, чересчур много.
Дверь отрезает от меня темноту. Я оседаю на пол рядом с ней, закрываю глаза и слушаю успокаивающее бренчание кастрюль и тарелок.
От интенсивного аромата горячей еды у меня во рту скапливается слюна.
***
Диана приносит из ресторана два стула и жестом просит, чтобы я встал с пола и сел. Сегодня на ней зеленые и золотые цвета – такие яркие и реальные, словно солнечный свет на траве.
Она расстроена. И плачет не из-за лука, а из-за меня.
Хотя она говорит мне другое, когда я спрашиваю, почему она так часто вытирает глаза. Удивительно, но я догадался об этом самостоятельно.
Дрожащими руками она передает мне тарелку с карри и ложку.
Рабочая поверхность стола слишком высокая, чтобы поставить тарелку, так что я держу ее на коленях. Мне нравится, как она через джинсы согревает мне ноги.
– Хочешь поговорить? – спрашивает Диана.
Она отпивает из чашки, которую держит в руках. На чашке нарисован Боб Марли. У Боба всегда такое лицо, словно у него все прекрасно. Может, он просто очень хорошо умел притворяться. Может, именно этим занимались и мы с Мики тоже.
Вообще, я знаю наверняка, что мы занимались именно этим.
На секунду оторвавшись от карри, я качаю головой. На протяжении несколько минут Диана молча наблюдает за мной и пьет чай. Я не против.
– Как Мики?
Я ставлю тарелку на пол, потом подтягиваю колени к груди и начинаю легонько покачиваться, потому что оно вроде как успокаивает.
– Данни? – Отставив кружку, Диана пододвигает свой стул поближе ко мне. – Я еще не видела тебя в таком состоянии. Я беспокоюсь. С Мики что-то случилось?
– Его сердце перестало работать, как надо. Я не знаю, что делать. Я не хочу, чтобы он умирал. – Мой взгляд фиксируется на ее глазах, и я заставляю себя не отворачиваться, даю вырасти ощущению дискомфорта. Я чувствую себя голым, незащищенным.
– Ты отвел его к врачу?
– Он в больнице.
Диана делает вдох, и мне кажется, будто она не может решить, можно ли ей протянуть руку и коснуться меня.
– А что его семья? Они знают?
Я качаю головой.
– Он сбежал из дома, да?
– Ушел. Ему восемнадцать. Он взрослый.
– Едва-едва, – говорит она мягко. – Есть кто-нибудь, кому надо дать знать? Кто-то, кому он небезразличен?
Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Да, такой человек есть, но я не знаю, имею ли право решать, можно ему увидеть Мики или же нет. Как я могу принять такое решение?
– Откуда он родом?
– Из Аризоны. Он тебе говорил. – Я знаю, Диана просто старается мне помочь, но ее вопросы заставляют меня думать о Бенджамине да Сильва. О том, что он-то находится не в Аризоне. Или, по крайней мере, не находился.
Внезапно мой взгляд падает на часы над плитой. Уже почти восемь. Мое сердце подскакивает в груди.
– Мне надо вернуться в больницу.
Пока я встаю, мои пальцы задевают блокнот в кармане штанов. Между его страницами спрятана карточка, которую оставил мне Бенджамин да Сильва.
Когда пропал Дашиэль, я хотел знать одно: где он. Что с ним случилось. Терзаться неизвестностью было больно, ужасно. Она раздавила меня. И когда я узнал о том, что нашли его тело, то первой моей эмоцией – до того, как обрушилась скорбь – было ужасающее, шокирующее облегчение.
– У него есть брат. Он по нему скучает. У меня в кармане есть его телефон, – признаюсь я.
– Звонок ему может навредить Мики? – спрашивает она.
Я не знаю. Я вспоминаю, как Бенджамин говорил мне, что любит Мики и что будет любить его несмотря ни на что. Вряд ли он способен хоть чем-нибудь ему навредить.
Диана тянется за спину и, нащупав свой сотовый, подает его мне. Я неуверенно смотрю на трубку.
Карточка лежит у меня в блокноте, но мне она не нужна. Я выучил номер. Сделав глоток воздуха, я набираю его.
Глава 53
Мики никогда не возненавидит меня
– Алло?
Голос Бенджамина очень похож на Микин – такой же звонкий и протяжный, как в ковбойском кино. Я не могу говорить. Мой рот открывается, но это максимум, что я успеваю сделать до того, как у меня отключается мозг. Я не могу решить, что сказать.
– Алло?
Вздохнув, он вешает трубку.
Нервничая еще сильней, я набираю номер повторно. Диана ободряюще мне улыбается, так что я отворачиваюсь и изо всех сил стараюсь представить, что она не наблюдает за мной и не слушает.
– Алло?
Я знаю, что на сей раз он повесит трубку быстрее, и потому отвечаю по-настоящему быстро.
– Это Бенджамин да Сильва?
– Да. Кто это?
– Я насчет Мики… – Черт. Я сглатываю. – То есть, насчет Доминика.
– Насчет Доминика? – говорит он на выдохе, и я представляю, как все его лицо внезапно озаряется той же надеждой, которая слышится в голосе.
– Он в больнице.
– О боже мой. Что? – произносит он. Каким-то образом в его интонации звучит одновременно шок, замешательство и вопрос, говорю ли я правду.
– В больнице Сент-Джордж в Лондоне.
– Он… он… в порядке?
– Нет. У него был сердечный приступ.
Его дыхание становится совсем странным.
– О боже, – повторяет он снова и снова. Голос на фоне спрашивает, все ли с ним хорошо, и он, должно быть, отвечает, что да, потому что все затихает.
Одной рукой я обхватываю себя. Я не знаю, что говорить.
– Ты… это с тобой я разговаривал в Альберт-холле?
– Да, – отвечаю я, когда понимаю, что моего кивка он не видит. – Мики не знает, что я звоню.