Я медленно возвращаюсь к себе. Мики, видимо, слышит мои шаги – я больше не стараюсь ступать бесшумно, – и, открыв дверь, смотрит из комнаты Майло, как я шагаю навстречу. На его лице странное выражение.

– Вау. – Он улыбается и несколько раз сглатывает, словно то, что он сглатывал, никак не уходит.

Костюм красивый. Я и сам от него в восхищении. Я провожу пальцами по лацканам пиджака. Не знаю, из какого материала он сшит, но ткань тяжелая, хоть и не особенно толстая.

– Сидит, вроде, неплохо, – говорю я, оглядывая себя.

– Мне нравится, когда твои волосы убраны. Тебе очень идет. – В голосе Мики слышна напряженная нотка, и я поднимаю голову. Его глаза темные, как небо снаружи.

– И он совершенно прав, – говорит Майло, становясь позади Мики.

Смутившись, я вытаскиваю волосы из-под воротника. Я забыл, что убрал их. Когда мокрые пряди оказываются на свободе, я чувствую, что снова похож на себя, но почему-то сегодня быть собой мне не хочется. Внезапно я хочу опять притвориться. Пойти с Мики в этой одежде, куда бы он ни решил меня повести, и на несколько часов притвориться, что я кто-то другой. Кто-то, с кем он мог бы быть.

Я собираю свои волосы в свободный хвостик.

– Я могу завязать их сзади вот так… или, может, ты подстрижешь меня? – нерешительно говорю я Мики.

Обрезать волосы это больше, чем притвориться на пару часов, но я не знаю… возможно, я поддался моменту, и мне вроде как хочется, чтобы он их подстриг.

Мики опять сглатывает, и я думаю, что, наверное, у него и впрямь что-то прилипло к горлу.

– Хорошо. У… у меня есть ножницы. Ты точно уверен?

Я киваю и, пока он не успел меня отговорить, возвращаюсь к себе за фонариком, а потом увожу Мики в ванную с зеркальной плиткой. Майло, конечно, приходит смотреть. Даже приносит стул – единственный стул в целом бассейне, – чтобы я сел.

– Могли бы пойти ко мне. У меня есть зеркало. И здесь темно, – ворчит он.

Но в том-то и смысл. Темно и словно во сне.

Мики дает Майло инструкцию держать фонарик около моей головы. У него с собой черный портфель, и сейчас он, сидя на корточках, роется в нем, доставая тюбики крема, лак для волос, толстые кисти и с дюжину плоских футляров с косметикой, пока не находит где-то на дне пару маленьких ножниц и черную расческу.

– Как тебя подстричь? – спрашивает он, становясь у меня за спиной, а я оглядываюсь и смотрю на него широко распахнутыми глазами. Все это так сюрреалистично. – В смысле, я вовсе не парикмахер, только подравниваю ими концы. – Он машет ножницами вокруг моей головы – до опасного близко к лицу, и меня так резко отбрасывает назад, что он испуганно выдыхает. – Извини. – Он прикрывает ладонью рот. – Извини меня.

– Ничего.

Мики по-прежнему в ужасе. В отражении я вижу, как Майло кладет руку ему на плечо и мягко покачивает головой.

– Я не знаю, как, – говорю я, ощущая себя неприкаянно из-за их безмолвного взаимодействия. Потом вновь встречаюсь с ним взглядом в отражении зеркала. – Я тебе доверяю. – И закрываю глаза.

Я не открываю их даже услышав, что Мики закончил. Глупо, но теперь, когда он подстриг меня и назад уже ничего не вернешь, всего становится слишком много.

– Майло ушел к себе, – шепчет Мики. Тепло его дыхания овевает мне шею. – Открой глаза, пожалуйста.

– Через минуту.

– Хорошо. Я сейчас наложу чуть-чуть тона, чтобы замазать синяк, и потом ты посмотришь?

Я киваю.

– Если тебе не понравится, я раздобуду парик, и мы все исправим.

– Это всего лишь волосы, – отвечаю я тихо. Господи, как же я жалок – готов сказать, что угодно, лишь бы он не расстраивался.

– Данни? Я все.

Я поворачиваюсь к нему. Поразительно, но синяк на его лице бесследно исчез.

– Как ты так сделал?

Моя рука сама собой поднимается, но Мики перехватывает ее до того, как я успеваю коснуться его лица.

– Смажешь, – шепчет он и прижимает мои пальцы к своим губам.

Моя реакция шокирующе моментальна – это не сердечный приступ, что удивительно, – и я ежусь неловко, трясу головой и ощущаю прилив ужасного жара к лицу, когда осознаю, что волос, за которыми можно было бы спрятаться, у меня больше нет.

– Данни, ты посмотришься в зеркало? Иначе у меня сейчас сердце откажет. Я так боюсь, что тебе не понравится, и ты возненавидишь меня.

Его губы, мои пальцы. Черт.

– Я никогда не возненавижу тебя. – Я пытаюсь удержать его взгляд. Боже, мое сердце бьется так быстро, что мне по-настоящему больно. – Ты можешь сделать с моим лицом то же, что со своим синяком? – шепчу я. Лишь потому, что в этот момент мое доверие к нему безгранично, мне удается произнести это вслух.

Мики сжато кивает, и не успеваю я понять, что происходит, как он прижимает к моей щеке свои губы и обнимает меня так крепко, что я не могу – и не хочу – дышать.

***

Мики просит меня держать фонарик над ухом, и начинает работать, медленно и методично. Наносит сперва основной слой кольдкрема, затем все новые и новые слои крема и пудры. Каждый раз, когда он притрагивается ко мне, я ощущаю, насколько он осторожен, и как дрожат его пальцы, и как он старается остановить эту дрожь.

– Все хорошо. Расслабься, – время от времени шепчет он, но я не уверен, к кому он обращается – ко мне или к себе.

В зеркало я не смотрю. Потому что боюсь. Я боюсь, что увижу себя – и чары спадут, а внезапное волшебство, возникшее вокруг нас, развеется. На один вечер я хочу притвориться, пусть и знаю, как мне потом будет больно.

Я соврал, сказав, что не хочу знать, каково быть нормальным; я бы отдал ради этого все. И, может, в итоге отдам. Но сегодня я просто хочу узнать, каково быть кем-то другим.

И если это разобьет мое сердце, что ж… может ему с самого начала суждено было разбиться.

Глава 42

Сверхновая

– Данни? Ты не закроешь глаза? – мягко просит меня Мики.

Мы в метро, мчимся сквозь темноту под центральным Лондоном. Даже если я закрою глаза, то голос из динамиков все равно будет сообщать, где именно мы находимся, но это игра, и мы оба хотим в нее поиграть.

Мики берет меня за руку.

– Не слушай, – шепчет он, закрывая прохладной ладонью одно мое ухо и поднимая меня на ноги.

Я улыбаюсь. Он пахнет цветочной водой после душа, такого холодного, что принимая его, он завопил, и шерстью костюма. Уютно и незнакомо.

Если честно, мне все равно, куда мы идем. Главное, что я иду туда с ним.

Он выводит меня из вагона метро, говорит ступать осторожно, держится близко, направляя меня своим телом. Уже вечер, час пик, и хотя в толпе я порой начинаю ощущать себя перепуганной птицей, запертой в клетке, сегодня я притворяюсь, что ее нет, и сосредотачиваюсь на Мики.

На эскалаторе он становится лицом ко мне, с руками у меня на плечах.

– Я запомню его, – шепчет он. – Сегодняшний вечер. С тобой.

Глаза у меня еще закрыты, но я чувствую тепло его дыхания на щеке. Мое сердце бьется так быстро, что ничего, кроме него, я не слышу.

Когда мы были в бассейне, я так и не посмотрелся в зеркало. Даже после того, как Мики закончил гримировать меня, и в итоге он перестал об этом просить. Так что я не знаю, что за парня Мики видит перед собой, но чувствую, что все его внимание направлено на меня, и от этой мысли возбуждаюсь сильнее, чем когда бы то ни было.

Моя кожа гиперчувствительна. Материал рубашки безжалостно трется о мои твердые соски. К счастью, пиджак достаточно длинный, но мне все равно страшно хочется сунуть руку себе между ног и немного, совсем чуть-чуть, облегчить свои страдания.

В подземке тепло, мне жарко, меня пошатывает, и я боюсь, что не совладаю с собой прямо здесь, прямо на эскалаторе. Неразделенное желание льется из меня бурным, неконтролируемым потоком. Но я стараюсь не обращать внимания на то, как сильно меня тянет обнять его, и просто сжимаю его руку покрепче.