Я ее не искал.

Но и не отослал ее прочь.

Я отложил дневник. Я так устал, что потерял всякое ощущение времени. Я смотрел на пьяницу, который плелся к двери.

Она сказала:

— О чем это ты задумался?

Я повернулся. Ей было лет двадцать пять, одета она была в облегающее синее платье с кринолином. Густые светлые волосы небрежно подколоты на затылке. Пахло от нее мускусом.

— Чего поделываешь? — спросила она.

Я улыбнулся и взвесил на ладони открытый дневник.

— Ты что же это, писатель?

Я ничего не ответил.

— Одинокое, должно быть, дело — писательство. Ты, наверное, иногда скучаешь по компании, правда?

Я кивнул.

— Это хорошо, — сказала она, садясь рядом со мной. — Я тоже люблю хорошую компанию.

Она наклонилась поближе. Она была теплая, и я почувствовал горячий мучной запах пудры на ее щеках.

— Купишь мне выпить, а?

Я кивнул официанту.

— Я люблю шампанское, — сказала она. — Оно меня веселит.

Пьяница наконец выбрался на улицу. Через окно я увидел, как к нему пристает женщина в широкополой шляпе.

— Я Луиза, — сказала моя спутница. Она, дразня меня, надула губки и слегка кивнула, ожидая, что я скажу ей свое имя.

Я промолчал и только улыбнулся ей.

— Джентльмены часто стесняются, — сказала она.

Склонив голову набок, она посмотрела на меня оценивающе и облизала кроваво-красные губы.

— Может, Лео? — предложила она полушепотом.

— Лео, — невольно согласился я.

Она накрыла ладонью открытую страницу моего дневника и погладила ее, будто пытаясь добиться ответа от нее.

— Ну, так как, Лео, что ты пишешь?

Я не ответил, а она внезапно схватила книгу и начала читать наугад:

— Что это — «гуляет в матросских борделях»?

Она засмеялась. Я вырвал у нее книгу.

— Ах ты, плохой мальчик, — сказала она. — Так вот ты чем занимаешься?

Подошел официант. Он улыбнулся, словно давая мне понять, что знает, зачем я тут. Мне хотелось спрятать лицо от стыда. Мне хотелось ответить на его улыбку и вызвать его расположение.

— Шампанского, — сказал я.

— Хорошо, сэр.

— И себе что-нибудь возьмите. Чтоб ночь шла повеселее.

— Настоящий джентльмен, правда? — хихикнула женщина, взглянув на официанта.

Он улыбнулся еще шире:

— Спасибо, сэр.

Когда он ушел, она взяла меня за руку горячими пальцами и наклонилась поближе. Изо рта у нее пахло лакрицей и вином.

— Я люблю гулять, — прошептала она.

— Я так и думал.

Как мне объяснить? Я не могу сказать, что ей отвечал не я. Но это была какая-то часть моего существа, о которой я и не подозревал. Должно быть, она всегда таилась в такой глубокой черноте, что я и не пытался в нее проникнуть. Но теперь ставни распахнулись, и мы увидели друг друга.

— Я знаю хорошее местечко, — сказана она.

Губы ее коснулись моей щеки, и она прошептала мне на ухо:

— Что ты хочешь со мной сделать?

Наступил критический момент: кто одержит верх — Лео или Уолтер?

Это ведь естественно, правда? Мужчина и женщина были созданы для того, чтобы дарить друг другу наслаждение.

Подумай о…

Не притворяйся, что ты не…

Не притворяйся, что хочешь только свою жену.

Я видел, как бьется жилка у нее на шее, будто под кожей ее спряталось какое-то крошечное существо.

Видишь? У нее тоже бьется сердце.

Если я пойду с ней, то перестану быть собой.

Разве не в том и суть?

— М-м? — пробормотала она снова. — Чего ты хочешь?

Она втянула губами мочку моего уха, прикусила ее, облизнула.

У меня есть воображение. Этого довольно. Я могу видеть и представлять.

Я должен остановить время на этом моменте; я должен задержать дыхание и сохранить самообладание.

Я положил два соверена на стол и молча ушел.

Милая Мэриан!

Уолтер написал мне холодное и злое письмо. Почему он так на меня сердит, ты не знаешь? Я не представляю, что же я сделала? Только сказала, что мы по нему скучаем и ждем его возвращения. Раньше бы Уолтера это не рассердило. Раньше это заставило бы его вернуться, я знаю.

Я так несчастна. Сегодня утром Флорри сказала: «Мама, почему ты больше не красавица?» Я не могла сказать ей правду: я полночи не спала и плакала об ее отце.

Неужели я… Я едва могу это написать: неужели я его теряю? Он изменился? Молю Бога, чтобы это было не так. Но я так далеко, я не могу коснуться его, увидеть его милое лицо или услышать голос.

Ты куда умнее и мудрее меня — может, ты сможешь помочь нам?

Твоя любящая сестра

Лора

Так дальше продолжаться не может.

Боже, неужели всю жизнь нужно только и делать, что сжимать зубы и выполнять свой долг?

1. Занят написанием «Жизни Тернера».

2. Мистер Раскин сообщил мне, что Вы хорошо его знали и можете предоставить бесценную информацию.

3. Буду проезжать мимо Фарнли в четверг и хотел бы спросить, можно ли к Вам заехать.

4. Простите, что не предупредил Вас заранее. Пойму, если Вы не сможете меня так неожиданно принять.

Даже хорошо

Даже хорошо, что я не написал ей заранее, что еду, потому что завтра домой все-таки не попаду. Меня задержало странное происшествие, которому я не могу не приписать некоторое значение.

Как раз перед тем, как мы подъехали к Лидсу, впереди поезда послышался оглушительный грохот, мы дернулись, покачнулись и с визгом остановились. Мой сосед, краснощекий седой человек лет пятидесяти, в коричневом костюме и без пальто, будто его достаточно согревала собственная горячая кровь, опустил окно и выглянул наружу.

— В чем там дело, вы видите? — спросил я.

— Котел лопнул, — ответил он, поворачиваясь к нам. — Боюсь, леди и джентльмены, нам придется здесь посидеть. Им понадобится другой паровоз.

С этими словами он снова посмотрел в окно, потом открыл дверь и осторожно выбрался наружу.

Я был уверен, что это против правил компании, но не услышал, чтобы кто-нибудь сделал ему замечание, так что через минуту-другую я взял альбом и карандаш и тоже спрыгнул на землю — отчасти из любопытства, а отчасти затем, чтобы избежать необходимости целый час, а то и больше вести вымученные беседы с другими пассажирами.

Сначала я увидел только, что густой пар и черный дым окутали локомотив и половину первого вагона; но когда я подошел поближе, то разглядел смутные фигуры, которые бегали взад-вперед или стояли небольшими группами и разговаривали. Среди них я увидел своего спутника в коричневом костюме; он погрузился в беседу с бородатым мужчиной в фуражке и белых полотняных брюках — очевидно, машинистом. Никто, судя по всему, не пострадал, и все же в этой картине определенно было нечто жуткое — дрожащие стержни и поршни, ужасные струи пара, с визгом вырывавшиеся из лопнувшего котла (только когда эти чудовища ранены, можно разглядеть их истинную силу); ярость все еще пылающих углей, красное пламя которых сквозь туман казалось вратами ада.

Ужасно, но и прекрасно. Я достал карандаш и начал рисовать.

Я так увлекся своим делом, что не заметил приближения человека в коричневом костюме, пока он не встал у меня за плечом.

— Вы художник? — спросил он через минуту.

Я кивнул.

— Вы мне напомнили Тернера. Он любил туманы, огонь и машины. Вы знаете его работы?