«Да, — сказал Абу 'Убайда. — Ступайте по той дороге, которую вы выберете. Однако если мы возьмем в руки место, в котором вы поселитесь, то вы будете лишены гарантированного вам мира».

Фома, опасаясь преследования Халида, попросил: «Дай нам три дня мира, после этого считай перемирие оконченным. Если после этого вы нас настигнете, то делайте с нами, что хотите, — убивайте или берите в плен».

Тут в разговор вмешался Халид. «Согласен, но вы не сможете взять с собой ничего, кроме еды, необходимой для путешествия».

«А это опять было бы нарушением договора, — возразил Абу 'Убайда. — По моему соглашению с ними они могут взять с собой все свое имущество».

«Я согласен даже на это, — сказал Халид, — но пусть они не берут оружия».

Теперь возразил уже Фома: «Нам необходимо оружие, чтобы защищаться от других наших врагов. В противном случае мы останемся здесь, и делайте с нами что хотите». Фома прекрасно понимал, как важно было этим мусульманам соблюдать свои договоры, и решил воспользоваться этим чувством чести.

Халид дошел до того, что согласился на то, чтобы каждый мужчина взял с собой по одному виду оружия: либо меч, либо копье, либо лук. Так была улажена последняя проблема.[246 Диалог между Халидом и Абу 'Убайдой приводится по Вакиди: с. 51-52.]

Сразу же после описанного происшествия, а оно имело место вскоре после восхода солнца, был составлен договор, который подписал Халид. В нем говорилось следующее:

«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. От Халида ибн ал- Валйда к жителям Дамаска. Когда мусульмане войдут, они (жители) будут в безопасности, равно как и их собственность, их храмы и стены их города, из которых ничему не будет нанесен ущерб. Эту гарантию они получают от имени Аллаха, Посланника Аллаха, да будет ему благословение Аллаха и мир, халифа и правоверных, от которых они не будут видеть ничего, кроме хорошего, пока будут выплачивать джизью».[247 Балазури: с. 128.]

Джизья была установлена в размере одного динара с человека и определенного количества продовольствия, которое следовало поставлять мусульманам, объемы поставок также были определены.

Дамаск был взят. Величайшая сирийская ценность, уступавшая только Антиохии, теперь находилась в руках мусульман, однако те, кто завоевал этот город, относились к своей победе со смешанными чувствами.

Мусульмане упорно сражались, чтобы добиться той награды. Хотя понесенные ими потери были значительно меньше потерь римлян, они, тем не менее, дорого заплатили за новое завоевание. Мусульмане героически сражались на протяжении месяца и завоевали победу своими кровью и потом. Они взяли город мечом, особенно это относилось к иракскому корпусу, штурмовавшему его в последнюю ночь осады и сломившему всякое сопротивление. Однако плоды их трудов ускользнули у них из-под самого носа благодаря дипломатической хитрости Фомы и простому великодушию и добросердечности Абу 'Убайды. У Сына Хирурга не было никаких прав на такой поступок, однако он все же был одним из тех, на Кого Может Положиться Народ, и против него не было произнесено ни одного слова критики.

Мусульмане собирались группами, чтобы посмотреть, как город покидает римский конвой. Конвой состоял из гарнизона и тысяч мирных жителей, которые решили не оставаться под властью мусульман и покинули Дамаск вместе с женами и детьми. Жена Фомы, дочь Ираклия, ехала вместе со своим мужем. С конвоем двигались сотни повозок и фургонов с пожитками путешественников и бывшими в городе товарами, в том числе 300 тюками тончайшей парчи, принадлежавшими Ираклию. Одни мусульмане с гневом, другие — с сожалением наблюдали за тем, как из Дамаска вывозится все его богатство. Это был горький миг для завоевателей Дамаска.

Халид стоял с некоторыми своими офицерами и воинами, следя за этим печальным зрелищем. Складывалось впечатление, что римляне не оставили в Дамаске ничего ценного. Сердце Халида щемило от боли. Он был полководцем армии, он завоевал Дамаск мечом, он штурмовал крепость. А Абу 'Убайда сделал такое!

Халид посмотрел на других и увидел, что их лица покраснели от гнева. Все это должно было достаться им по праву завоевателей. На всем протяжении пути стояли группы мусульман, молча наблюдавших за происходящим. Они с легкостью могли напасть на конвой и забрать все что угодно, но такова была дисциплина в этой армии и таково было уважение к данному слову, что ни один воин не попытался помешать движению конвоя.

Халид пытался сдержать свой гнев. Затем он воздел руки к небесам и исполненным боли голосом взмолился вслух: «О Аллах! Отдай все это нам как средство поддержания существования мусульман!»1 Однако это было бесполезно. Или не было?

Халид услышал, как за его спиной раздалось вежливое покашливание, и, обернувшись, увидел перед собой Иону-Влюбленного, такого же печального, как в ту ночь у шатра Халида. Иона, встретив невесту после капитуляции города, попросил ее уйти с ним, и сначала она охотно согласилась. Однако когда грек сказал ей, что теперь он — друг мусульман и принял их веру, она отшатнулась от него и поклялась, что больше не будет иметь с ним ничего общего. Девушка решила покинуть Дамаск и теперь ехала в конвое Фомы. Иона, несчастный влюбленный, обезумевший от страсти к этой девушке, пришел к Халиду за помощью.

Неужто мусульмане не могли захватить эту девушку и насильно привести к нему? Нет, не могли. Она находилась под защитой гарантии неприкосновенности, данной конвою на три дня, и в течение этого времен не могло быть и речи ни о каком преследовании.

А через три дня? Это было бы бессмысленно. Подгоняемый страхом, через три дня конвой ушел бы слишком далеко, и мусульмане не смогли бы нагнать его.

Нет, могли бы. Ему, Ионе, было известно, как можно было срезать углы, чтобы стремительные всадники смогли перехватить конвой, который должен был двигаться только по дорогам и не мог срезать углы. Все равно бесполезно. На достаточно близком расстоянии, которое можно было преодолеть за три дня, находилось несколько сирийских крепостей — Эмесса, Ба'албак, Триполи, и конвой благополучно достигнет любой из них до того, как мусульмане сумеют перехватить его.

Нет, не достигнет. Конвой не направляется ни в одно из этих мест. Он, Иона, знал, что конвой направляется в Антиохию, и путь в нее займет много дней. Он, Иона, покажет мусульманам дорогу. Взамен он хотел только девушку!

Взгляд Халида прояснился. Возможности, которые открывало предложение Ионы, подействовали, как вода на жаждущего. Он подозвал к себе нескольких офицеров — Дирара, Рафи', 'Абд ар-Рахмана ибн Абу Бакра. Через три дня они отправятся в погоню! Были разработаны планы, отданы приказы, проведены приготовления. Когда истечет трехдневный срок форы, данной конвою, Мобильная Гвардия пустится в погоню с головокружительной скоростью. По предложению Ионы было решено, что все оденутся в одежды местных арабов, на случай если они натолкнутся по дороге на римские военные подразделения, так как те приняли бы их за местных жителей и не стали бы препятствовать их движению. В сердцах правоверных воскресла надежда!

На утро четвертого дня, вскоре после восхода солнца, ровно по истечении отпущенного срока форы, Мобильная Гвардия, с Халидом и Ионой во главе, вылетела из Дамаска. Абу 'Убайда был оставлен в Дамаске за главного.

Письменные источники умалчивают о маршруте, по которому двинулась Мобильная Гвардия. Вакиди указывает, что мусульмане настигли конвой поблизости от Антиохии, недалеко от моря, на раскинувшемся за холмами плато, именуемом ал-Абраш арабами и Бардой римлянами.[248 Возможно, эта гряда — то, что сегодня называется Джабал Ансариййа, северный конец которой находится южнее Антиохии. Пересекая эту гряду в направлении от Алеппо до Латакии, можно увидеть много участков ровной поверхности на более высоких участках хребта.]Там конвой застиг сильнейший ливень, и люди рассеялись по плато, ища укрытия от непогоды и побросав свое добро, как попало. Римляне совершенно не подозревали, какому удару они могут подвергнуться. Поэтому на земле валялось такое множество тюков с парчой, что эта равнина стала называться Мардж ад-Дйбадж, то есть Парчовый луг, и по этой же причине разыгравшиеся там события вошли в историю как битва на Парчовом лугу.