«Для исполнения этого он [Тирелл] назначил Майлза Фореста, одного из их четырех телохранителей, парня, уже замешанного в убийстве. К нему он присоединил некого Джона Дайтона, своего собственного конюха — огромного, жестокого, широкоплечего и сильного мошенника. К тому времени все остальные были от них удалены, и Майлс Форест с Джоном Дайтоном около полуночи (когда невинные дети спали в своих постелях) вошли в их спальню, внезапно набросили на них одежду, завернув их в нее и запутав, с силой зажав им рты периной и подушками так, что быстро задушили и убили; их дыхание ослабело, и они отдали Богу свои невинные души на радость небесам, оставив мучителям мертвые тела в постели»^{132}.

Не правда ли, создается впечатление, что сэр Томас лично прятался за пологом кровати принцев? Однако краткое перечисление его ошибок показывает, что Мор весьма смутно представлял себе, как все происходило на самом деле. Он считал любовницей Эдуарда IV Элизабет Люси, а не Элеонор Ботелер; неправильно назвал имена лорда Хейстингса и герцога Бакингемского; не был в курсе того, что Ричард III и Тирелл познакомились задолго до 1483 года; отправил Тирелла в лондонский вояж не из Йорка, а из Глостера; отложил на 12 лет посвящение Тирелла в рыцари и т. д. Наконец, в качестве соучастников преступления Мор назвал никому, кроме него, не известных Грина, Фореста и Дайтона. Свою поразительную осведомленность он объяснял знакомством с исповедью Тирелла, сделанной в 1502 году, о которой по странной случайности слыхом не слыхивали ни официальный историограф, ни наставник наследника трона. Не существует ни единого прямого или косвенного указания на то, что сэру Джеймсу вменялось в вину еще какое-то преступление, кроме того, за которое он и был казнен. Обвинялся же он в государственной измене, ибо предоставил убежище подвергнутому аттинктуре Эдмунду де Ла Полю, графу Саффолкскому, права на трон которого были гораздо весомее, чем у Генри VII Тюдора.

Оставляя без внимания свидетельства Томаса Мора, мы приходим к выводу, что современники были твердо уверены в гибели принцев, однако не торопились обвинить в этом Ричарда III. Слухи порой приписывали ему это преступление, но скорее по принципу «а кому же быть виноватому, если не королю». Усердие тюдоровских историков также вполне объяснимо, ибо во все времена музыку заказывает тот, кто платит деньги.

Однако картина была бы неполной, если бы на этом мы и остановились, не упомянув еще одного персонажа, заинтересованного в гибели принцев. Совершенно неожиданно бургундский хронист Жан Молине выдал следующую сентенцию: «В тот же день [когда были убиты принцы] в Лондонский Тауэр приходил герцог Бакингемский, чтобы, как ошибочно полагали, убить этих детей, поскольку он сам претендовал на корону»^{133}. А бургундский и французский дипломат Филипп де Коммин вдруг заявил: «После смерти короля Эдуарда его второй брат герцог Глостерский велел убить двоих его детей, объявил его дочерей незаконнорожденными и сам стал королем… Этот король Ричард сам прожил недолго, так же как и герцог Бакингемский, который и предал двух детей смерти»^{134}. Вот так сюрприз… Можно возразить, что оба источника не слишком надежны в плане достоверности, однако запись от 1490 года в Эшмоловском манускрипте, равно как и хроника «Исторические заметки лондонского горожанина» тоже говорят о том, что дети были убиты «по подсказке герцога Бакингемского»^{135}.

На сем свидетельства, которые могли бы пролить свет на убийство принцев, заканчиваются, но позволим себе немного порассуждать. Если придерживаться принципа, неукоснительно соблюдаемого в отношении Ричарда III, а именно «нет дыма без огня», то настойчивое упоминание имени герцога Бакингемского несколькими источниками моментально ставит его под подозрение. Тем более если учитывать непомерную амбициозность Генри Стаффорда, лелеявшего мечту о троне и страстно добивавшегося наследства Боэнов, графов Херефордских, Эссексских и Нортхемптонских, на которое он имел определенные права. Но именно в этом вопросе король не склонен был удовлетворить непомерные аппетиты своего соратника, и герцог решил принудить Ричарда III пойти навстречу своим желаниям если не по доброй воле, то по необходимости. Он оказал монарху непрошеную услугу в расчете на то, что теперь король не сможет ему отказать.

Эта версия объясняет очень многое, а именно: отсутствие одного из первых сановников в свите во время королевского путешествия[187], неожиданную ссору короля и герцога в Глостере и последовавшую за этим опалу, неожиданный переход Генри Стаффорда на сторону мятежников, уверенность Генри Тюдора в смерти сыновей Эдуарда IV, а главное — молчание о судьбе принцев как со стороны Ричарда III, так и его злейшего врага Генри VII. Достоверной информацией о том, что произошло в Тауэре, мог располагать только сам убийца. Герцог Бакингемский, ставший к тому времени активным соратником мятежного претендента, вполне мог заверить его, что беспокоиться не о чем и дети никому уже не смогут помешать. Но связавшись с Бакингемом, Тюдор попал в ту же ловушку, что и Ричард, ибо доказать, что он непричастен к устранению принцев, ему бы никак не удалось: кто поверит, что доверенное лицо короля или претендента на корону пойдет на такое преступление по собственному почину?

Некоторые исследователи сомневаются в том, что герцог Бакингемский имел возможность осуществить убийство, поскольку Тауэр находился в ведении констебля[188], который подчинялся исключительно королевским приказам. Следуя этой логике, не только лорд — верховный констебль Англии, но также мастер артиллерии, хранитель архивов и лорд-казначей, чьи офисы находились в Тауэре, должны были согласовывать маршруты своего передвижения внутри замка с сэром Робертом Брекенбери… Можно согласиться, что констебль нес персональную ответственность за королевских заключенных, но принцы-то ни в коем случае официально ими не считались и не томились в тюремных казематах. Они жили в роскошных королевских апартаментах, располагавшихся тогда между Фонарной башней и Белым Тауэром. Именно за окнами этого комплекса зданий их не раз видели. Перед апартаментами находился внутренний сад — именно в нем принцы играли. Лорд — верховный констебль Англии и ближайший сподвижник короля точно пользовался правом свободного доступа в королевские апартаменты без необходимости каждый раз отправляться предварительно на поклон к коменданту Тауэра.

Допущение, что герцог Бакингемский мог организовать убийство принцев, ни в коем разе не снимает подозрений с Ричарда III. Король наверняка обмолвился при своем соратнике, что принцы ему мешают, и это развязало руки лорд-констеблю. Однако последовавшая опала могущественного вельможи свидетельствует скорее о том, что прямого указания убить детей Ричард не давал и не собирался давать.

Впрочем, кто бы ни убил Эдуарда V и Ричарда Йоркского, вина короля в этом остается — он вольно или невольно обрек принцев на гибель. И вовсе не потому, что заточил их в камеру смертников Тауэра — этого как раз не было. Хорошо зная прецеденты английской истории, Ричард III не мог не понимать, что потеря трона автоматически означает для свергнутого властителя смерть. Жестокий век диктовал свои жестокие правила, жертвой которых в свой срок стал и сам король.

1452, 2 октября — рождение в замке Фотерингей, графство Нортхемптоншир.

1459, лето — переезд в замок Ладлоу, графство Шропшир.

12–13 октября — несостоявшаяся битва при Ладфорд-Бридже, бегство отца и братьев, заточение Ричарда в Уигморском замке.