Суровые политические реалии вынудили короля полагаться на северных сторонников в большей степени, чем он мог себе позволить: попытка расширить географическую базу своей поддержки не удалась, он был крайне разочарован упрямством дворянства Южной Англии, представители которого относились к его северянам со страхом и недоверием, считали их дикими, воинственными, беззаконными и безнравственными. Впрочем, за теми, кто согласился служить ему честно, Ричард оставил их должности. Но в большей степени королю пришлось опираться на тех, кто был рядом с ним, когда он был еще герцогом Глостерским и великим лордом Севера. Из семи вакансий, образовавшихся в ордене Подвязки, пять были заполнены северянами, а две — сыном его соратника Томасом, графом Саррейским, и другом детства Фрэнсисом Ловеллом, который не только сохранил пост главного виночерпия Англии, но и стал к тому же камергером двора. Из трех освободившихся епископских должностей две последовательно занимал Томас Лэнгтон из Уэстморленда, а третья досталась Джону Шервуду, сыну клерка города Йорк, ставшему князем-епископом Даремским.

В число приближенных вошли двоюродный брат короля Ричард, лорд Фиц-Хью Рейвенсуортский, сэр Томас Бург Гейнсбороский, Джон, лорд Скруп Болтонский, Джон, лорд Зуш, Ральф, лорд Грейсток, Томас, лорд Скруп Месемский, Томас, лорд Ламли, Хамфри, лорд Дакр Гилслендский. В свой совет Ричард собрал самых способных людей Англии, невзирая на их происхождение; многие из них служили и его брату. Советниками стали лорд-канцлер Расселл, лорд — хранитель Малой печати Джон Ганторп, епископ Сент-Дэвидский Томас Лэнгтон, епископ Даремский и представитель Ричарда в Ватикане Джон Шервуд. В совете были представлены и другие священнослужители: казначей королевских покоев и королевский капеллан Эдмунд Чадертон, епископы Вустерский и Сент-Асафский, хранитель архивов Томас Бэроу, доктор Томас Хатгон. В него вошли и люди незнатные: адвокат Уильям Кэтсби и Ричард Рэтклифф, получивший пожизненно должность шерифа Уэстморленда. Еще двое простолюдинов были юридическими советниками Ричарда — королевский поверенный Томас Лином и главный прокурор Морган Кидуэлли. Из пятидесяти четырех советников нового короля не менее двадцати шести человек состояли в совете Эдуарда IV.

Старого приверженца дома Йорков сэра Роберта Брекенбери король назначил констеблем Тауэра, а также отдал ему доходную должность начальника королевского монетного двора, когда-то принадлежавшую лорду Хейстингсу. Захват владений графа Риверса король поручил йоркширцам сэру Томасу Уортли и эсквайру Уильяму Молевереру. Еще один йоркширец, Джон Несфелд, был назначен охранять святилище Вестминстерского аббатства, чтобы пресечь возможность побега вдовствующей королевы Элизабет Вудвилл и ее дочерей.

Сэр Джон Коньерс Хорнбийский стал рыцарем королевской личной охраны и получил ренту в 200 марок, а также земли в Йоркшире. Джеймс Меткаф отправлял влиятельную и прибыльную должность канцлера герцогства Ланкастерского. Сэр Джон Сэвилл из Западного райдинга Йоркшира был назначен констеблем острова Уайт с жалованьем 200 фунтов. Ричарду служил также Томас Гауэр, охранявший графа Риверса после ареста в апреле 1483 года и ставший теперь рыцарем личной королевской охраны. Доверенными королевскими слугами по-прежнему оставались Молевереры, исполнявшие обязанности шерифов Девона и уполномоченных по вымороченному имуществу в Кенте и Миддлсексе, йоркширцы сэр Томас Маркенфилд Маркенфиддский, рыцарь личной охраны, и известный воин сэр Томас Эверингем, назначенный лейтенантом крепости Рюсбанк. Сэр Джон Хаддлстоун Милломский получил пост шерифа Кембриджа, его сын Джон принят в эсквайры личной охраны, второй сын Томас стал шерифом Глостера, старший брат сэр Ричард — рыцарем охраны, констеблем замка Бомарис и шерифом Энглси. Еще один уроженец Камберленда, Джон Масгрейв, был назначен эсквайром охраны, а затем шерифом Уилтшира.

Такое обилие северян в ближайшем окружении короля, разумеется, не могло не вызвать недовольства выходцев из центральных и южных графств, хотя они по большей части были виноваты в этом сами, ибо не захотели или побоялись оказать доверие королю, честно стремившемуся к сближению с ними.

Сразу же после коронации Ричард начал готовиться к путешествию по стране. Такие вояжи занимали не последнее место в длинной череде забот, с которыми сталкивался каждый английский монарх после вступления на трон. Хотя эти поездки не имели статуса обязательной государственной церемонии, короли издревле относились к ним с крайней серьезностью и редко позволяли себе пренебречь своей негласной обязанностью.

Вот как описывал очевидец один из таких вояжей, предпринятых в начале XVI века: «Весь двор переместился в Виндзор, и с этого переезда и началось путешествие. Ежедневно устраивались состязания в стрельбе, пении, танцах, борьбе, метании железных прутьев, игре на флейтах и вёрджинеле[130], пении, балете. Свита отстаивала пятичастные мессы, которые когда-то служились в королевской часовне, а затем распространились и в других местах. И когда король прибыл в Уокинг, там были также устроены поединки и турниры. Остальную часть путешествия королевские спутники провели в травле, соколиной охоте и стрельбах»^{70}.

Празднества и развлечения, которым предавалась королевская свита, играли все-таки роль второстепенную. В те времена, когда единственным «скоростным» транспортным средством были лошади, стоившие немало, основная часть населения по большей части передвигалась по дорогам пешком — нечасто и недалеко, поскольку работа и хозяйство привязывали к дому не хуже железных оков. Для того чтобы отправиться в столицу и подать жалобу на злоупотребления со стороны местного лорда, судейских или шерифов, нужны были немалая отвага, солидные средства и много свободного времени — такое сочетание редко можно было встретить у мелкопоместного дворянина или простолюдина, составлявших большинство населения страны. Да и пробиться в королевскую канцелярию без протекции представлялось делом весьма и весьма сложным. Таким образом, контроль центральной власти за управлением и соблюдением законности в провинциях был во многом ограничен.

Король, если только он не отличался крайним простодушием и не полагался полностью на своих приближенных и советников, имел возможность составить представление об истинном положении дел в отдаленных графствах, лишь появившись там собственной персоной. Олицетворяя верховную справедливость, он мог лично разобраться в особо важных жалобах. Это не значит, что прочие петиции оставались без внимания — в свите обязательно следовали судьи, проводившие в местах остановок кортежа выездные заседания. Несомненно, что во время путешествия у короля появлялись широкие возможности заслужить преданность своих подданных. Эта преданность рождалась не только как результат справедливых решений королевского выездного суда — сильна была и эмоциональная составляющая, которую питал восторг от самого факта лицезрения монарха. Недоступный в своей лондонской резиденции для подавляющей части населения, без подобных путешествий правитель воспринимался скорее как абстрактный символ власти, нежели как человек, пусть и вознесенный на недостижимую высоту происхождением и обрядом помазания, но способный тем не менее вызывать к себе простые человеческие чувства, будь то любовь, сочувствие или ненависть.

Королевское путешествие не обязательно предпринималось непосредственно вслед за коронацией, и не всегда его цели были столь значимы с государственной точки зрения. Подвигнуть короля покинуть столицу и отправиться в объезд подвластных земель могли самые банальные причины, вроде стремления избежать эпидемий, с завидной периодичностью поражавших тесно застроенные средневековые города, или — что греха таить — желания временно переложить бремя содержания двора на богатых подданных, которым предстояло принимать кортеж, размещать его, кормить, поить и развлекать.