Здесь церковь представляла зрелище организованной силы и выявляла дух громадной инициативы. Интересный пример этого представляет факт занесения христианства к англосаксам (596) с далеких берегов Италии, а не с соседних берегов Галлии. Миссия св. Августина бросает косвенный свет на историческое влияние, сохраняемое Средиземным морем. И это покажется нам более знаменательным, когда мы признаем, что евангелизация Ирландии обязана миссионерам, посланным из Марселя и что апостолы Бельгии Аманд (589–693) и Ремад (около 668) были аквитанцы.
Краткий обзор экономического развития Европы даст последний штрих сущности той теории, которая была здесь уже выше отмечена. Это развитие — чистое, прямое продолжение экономики Римской империи. В ней заложены все позднейшие главные черты и, кроме всего этого, тот средиземноморской характер, который здесь стоит вне сомнения. Можно быть уверенным, общее падение общественной активности было очевидно в этой области, как и во всех других. В последние дни империи здесь был ясно выраженный упадок, который катастрофа вторжений естественно усилила. Но было бы определенной ошибкой вообразить, что приход германских племен имел своим результатом замену городской жизни и торговой деятельности чисто аграрным бытом и общим застоем в торговле.[3]
Предполагаемая нелюбовь варваров к городам есть допускаемая басня, которой не соответствует реальность. Если на отдельных границах империи, некоторые города были преданы огню, разрушены и разграблены, то не менее верно и другое, что громадное большинство пережило эпоху вторжений. Статистический обзор городов, существующих в настоящее время во Франции, в Италии, даже на берегах Рейна и Дуная дал доказательство, что по большей части эти города стояли теперь на тех же самых местах, где стояли римские города, и что их имена часто являются переделкой римских названий.
Церковь, без сомнения, приняла деление на округа по административным округам империи. Как общее правило, каждый диоцез соответствовал городскому округу (civitas). Так как церковная организация не потерпела никаких перемен в эпоху германских вторжений, то результат был тот, что в новых королевствах, основанных завоевателями, она сохранила эти характерные черты в неприкосновенности. Действительно от начала VI столетия слово городской округ (civitas) получило специальный смысл епископского города, центра диоцеза. Церковь, переживая империю, на которую она базировалась, содействовала очень сильно сохранению римских городов.
Но не надо упускать из виду, с другой стороны, что эти города сами по себе долго сохраняли крупное значение. Их муниципальные институты не вдруг исчезли после прихода германских племен. Не только в Италии, но также и в Испании, и даже в Галлии, они сохранили своих декурионов (decuriones), корпорацию магистратов, облеченных судебной и административной властью, подробности которой не ясны, но существование и римское происхождение которой есть факт истории.[4] Они продолжали иметь должность городского опекуна (defensor civitatis), и практика составления настоящих законов находила себе место в делах муниципиев (gesta municipalia).
Хорошо установлено, что эти города были центрами экономической деятельности, которая была пережитком предшествующей культуры. Каждый город был рынком для прилегающей округи, зимней резиденцией для крупных земельных собственников округи и, если благоприятно был расположен, центром торговли тем более высоко развитой, чем ближе были берега Средиземного моря. Изучение Григория Турского дает доказательства в пользу того, что в Галлии тогда существовал класс купцов-профессионалов, живущих в городах. Он указывает, в некоторых чрезвычайно характерных пунктах, города Верден, Париж, Орлеан, Клермон-Ферран, Марсель, Ним, Бордо, и информация, которую он добавляет касательно их, всего более замечательна тем, что она внесена в его рассказ только случайно.[5] Конечно, надо позаботиться о том, чтобы не преувеличивать ценность этих сведений.
Равным образом, было бы большой ошибкой их недооценить. Конечно, экономический строй Меровингской Галлии базировался скорее на сельском хозяйстве, чем на каких-либо других формах хозяйственной деятельности. Последние, конечно, были более распространены в эпоху Римской империи.
Но это не исключает того факта, что внутренняя торговля, ввоз и вывоз товаров и товарооборот, имела значительное распространение. Она была важным фактором в деле сохранения общества. Косвенное доказательство этого дано институтом рыночных пошлин (telonea). Так назывались пошлины, собираемые римской администрацией с дорог, гаваней, с мостов и в других местах. Франкские короли сохранили их в силе и получали с них такие значительные доходы, что сборщики этого вида пошлин telonearii фигурировали среди самых полезных чиновников.
Продолжающаяся торговая деятельность после исчезновения империи и равным образом сохранившаяся жизнь городов, которые были центрами торговли, и купцы, которые были ее носителями, все это находит себе объяснение в продолжение средиземноморской торговли. Во всем самое характерное было то же самое, от V до VIII столетия, как оно было тотчас после Константина. Если, что вероятно, упадок шел быстрее после германских вторжений, то остается не менее верно и то, что тогдашний порядок представлял картину непрерывного торгового обмена между византийским востоком и западом, где господствовали варвары. Посредством флота, который плавал от берегов Испании и Галлии до берегов Сирии и М. Азии, бассейн Средиземного моря не переставал в эпоху политического разделения, имевшего тогда место, являть экономическое единство, которое выкристаллизовалось столетиями под имперским господством. Таким образом экономическая организация мира жила после политического преобразования последнего.
При недостатке других доказательств монетная система франкских королей убедительно доказывает эту истину. Эта система, как это слишком хорошо известно, чтобы делать здесь необходимыми утомительные рассуждения, была чисто римской или, точнее говоря, римсковизантийской. Это видно из чекана монеты; тогда чеканились: солид (solidus), триен (triens), динарий (dinarius). Это видно даже из употребляемого металла: золото употреблялось для чекана солидов и триенов. Это видно из веса, который имела звонкая монета.
Это видно, наконец, из изображений, которые были вычеканены на монетах. В этой связи нет ничего более достойного замечания, как то, что эта чеканка сохранилась на долгое время при Меровингских королях, а также обычай давать на монетах бюст императора, а на обратной стороне викторию Августа (Victoria Augusti); эта имитация была доведена до крайности, когда византийцы заменили крестом символ этой виктории, а франки стали делать тоже самое. Такой крайний сервилизм мог быть объяснен только продолжением влияния империи.
Очевидной причиной была необходимость сохранения между местной и имперской ходячей монетой единообразия, которое было бы бесцельно, если бы не существовали очень тесные связи между меровингской торговлей и общей торговлей Средиземного моря. Другими словами, эта торговля продолжала быть тесно связанной с торговлей Византийской империи. Много можно привести доказательств таких связей, тут будет достаточно напомнить немногое, наиболее любопытное.[6]
