В 1015 — 16 гг. была предпринята экспедиция Генуей вместе с Пизой против Сардинии. В 1034 г. они овладели временно Боной на берегу Африки; пизанцы в свою очередь победоносно вступили в порт Палермо в 1062 году и разрушили его арсенал.
В 1087 г. флоты обоих городов, воодушевляемые папой Виктором III, напали на Медию.[68] Все эти экспедиции были обязаны так же много религиозному энтузиазму, как и авантюризму. С совершенно отличной от венецианцев точки зрения генуэзцы и пизанцы считали себя воинами Христа и церкви, противниками ислама. Они верили, что они видели архангела Гавриила и св. Петра, ведущими их в битву с неверными, и это было после убийства священников Магомета и грабежа мечети в Медине, что они подписали выгодный торговый договор. Собор в Пизе, выстроенный после этого триумфа, удивительно символизировал мистику воителей и земные блага, которые им приносило мореплавание. Колонны и драгоценные мраморы, привезенные из Африки, служили для его украшения; казалось, этим блеском они хотели выразить месть христианства сарацинам, богатство которых вызывало неприязнь и ненависть. Эти чувства выражает современная поэма, полная энтузиазма.[69] Церковь будет вечно сиять, украшенная золотом, драгоценными камнями и одеяниями.
Под контратакой христианства, ислам мало-помалу отступает, начиная с первого крестового похода. В 1097 г. генуэзский флот пристал к берегам Антиохии и привез крестоносцам подкрепление и помощь. Два года спустя, Пиза посылает корабли "по распоряжению папы" освобождать Иерусалим. С тех пор все Средиземье было открыто, вернее, вновь открыто для западного мореплавания. Как в римскую эру, пути сообщения были восстановлены от одного конца Средиземья до другого. Империя Ислама, поскольку дело касалось моря, пришла к концу. Политические и религиозные результаты крестовых походов были эфемерны.
Иерусалимское королевство и княжества Эдессы и Антиохии были вновь завоеваны мусульманами в XII в., но море осталось в руках христиан. Они одни неоспоримо над ним господствовали. Все мореплавание в портах Леванта постепенно перешло под их контроль. Их торговые учреждения множились с удивительной быстротой, в портах Сирии, Египта, островов Ионийского моря. Завоевание Корсики (1091 г.), Сардинии (1022 г.). Сицилии (1058–1098 г.) отняло у сарацин базы операций, которые с IX века были способны держать Запад в блокаде. Флот Пизы и Генуи делал морской путь открытым. Они патронировали рынки Востока, откуда шли продукты Азии, караванным или морским путем через Красное море и Персидский залив, и посещали в свою очередь рынок Византии. Пленение Амальфи норманнами в 1073 г. положило конец торговле этого города и освобождало их от его соперничества.
Но успехи Генуи и Пизы вызывали зависть Венеции. Она не могла войти с новопришельцами в долю в торговле, где она имела монополию. Не имело значения единство веры, нации и языка; поскольку они стали соперницами, они были в глазах Венеции врагами. Весной 1100 года венецианская флотилия, встав вдали от Родоса, чтобы подождать флот, который Пиза послала в Иерусалим, напала неожиданно и потопила безжалостно большое число кораблей.[70] Так начался конфликт между морскими городами, длившийся во все время их процветания.
Средиземье не знало более того римского мира, который ему обеспечила некогда империя цезарей. Расхождение интересов питало враждебность, иногда тайную, иногда открытую между соперниками, которые боролись за первенство. Распри итальянских республик средневековья удвоились в новое время, вследствие затянувшихся споров государств, берега которых омывает Средиземье. С течением времени торговля должна была стать еще более распространенной. В начале XII в. морская торговля распространилась и на берега Испании и Франции; после длительной летаргии, наставшей в конце Меровингского периода, оживился снова Марсель; открытие моря было выгодно для Барселоны в Каталонии, откуда короли Арагона вытеснили мусульман. Италия несомненно заняла главное место среди этого первого экономического оживления. Настал необычайный расцвет Ломбардии, куда от Венеции (Восток) и от Пизы и Генуи (Запад) сходилось все торговое оживление Средиземья и где оно сплеталось в целый клубок. На этой удивительной равнине процветали города и деревни.
Плодородие почвы делало возможным для них неограниченную экспансию; в то же время легкость получения рынков содействовала ввозу сырья и вывозу изделий. Здесь торговля вызывала появление промышленности, а когда она развилась, Бергамо, Кремона, Лоди, Верона и все старые города, все римские старые муниципии ожили и расцвели сильнее, чем в эпоху античности. Их усиленная производительность, их свежая энергия содействовали их расширению. В южной Тоскане был подъем; на севере были проложены новые дороги через Альпы. Через проходы Сплюген, Сен Бернар и Бреннер купцы могли принести в Европу то самое здоровое оживление, которое к ним приходило с моря.[71] Они следовали по тем естественным дорогам, которые указаны течением рек — по Дунаю на восток, по Рейну на север, по Роне на запад. В 1074 г. итальянские купцы, несомненно ломбардцы, упоминаются в Париже.[72] В начале XII века ярмарки Фландрии всегда привлекали значительное число итальянцев.[73] Ничего нет более естественного, чем появление южан на Фландрском берегу. Это был результат тяготения, которое обнаруживала одна торговля к другой.
Было уже указано, что в эпоху Каролингов, Нидерланды давали пример торговой активности, которую нигде нельзя было найти в другом месте.[74] Это легко объяснить большим числом рек, которые текли по стране и которые здесь соединяли свои воды перед впадением в море: Рейн, Маас, Шельда. Англия и Скандинавия были так близко, что страну широких и глубоких морских рукавов моряки посещали уже в ту раннюю эпоху. Этому же были обязаны своим значением порты Дюрстеда и Квентовика, однако их значение было преходяще: оно не пережило эпохи норманнских вторжений. Чем легче был доступ в страну, тем более она обогащала воителей и тем более она терпела от их вторжений. Географическое положение, которое Венеции обеспечило успех, здесь обрекало страну на разорение.
Вторжения норманнов были только первым проявлением нужды в переселении, чувствуемой скандинавскими народами. Переполнявшая их энергия толкала их вперед, в западную Европу и в Россию, на грабеж и завоевание. Они не были более пиратами. Они хотели подобно германским племенам в отношении к Римской империи осесть в более плодородных странах, чем была их родина, и здесь создать колонии для избыточного населения своих стран, которого не могла прокормить родина. На восток шли шведы, осаживавшиеся вдоль естественной дороги от Балтики до Черного моря, Невой, Ладожским озером, Ловатью, Волховом, Двиной и Днепром, на запад — датчане и норвежцы, которые колонизовали королевства англосаксов на север от Гумбера. Во Франции Карл Простой им уступил Нормандию, названную по их имени. Эти успехи имели своим результатом ориентацию в новом направлении деятельности скандинавов. С начала X в. они обратились от войны к торговле.[75] Их корабли плавали бесстрашно и не имея соперников по северным морям. Достаточно обратиться к красивым рассказам саг, чтобы составить понятие о мужестве и искусстве моряков-варваров, о приключениях и подвигах, о которых эти саги повествуют. Каждую весну, с открытием моря, они отправлялись в путь: они показывались в Исландии, Ирландии, Англии, Фландрии, при устье Эльбы, Везера и Вислы, на островах Балтийского моря, на берегах Ботнического и Финского заливов. У них были колонии в Дублине, Гамбурге, Шверине, на Готланде. Благодаря им поток торговли, которая направлялась от Византии и Багдада и пересекала Россию через Киев и Новгород, направился на берега Северного моря и здесь оказал свое благодетельное влияние. Во всей истории едва ли есть более любопытное явление, чем эффект, оказанный на северную Европу высшей цивилизацией — греческой и арабской, которой скандинавы были посредниками. В этом отношении их роль та же на севере, что Венеции на юге. Подобно ей, они установили связь между Востоком и Западом. И, как коммерческая деятельность Венеции в короткий срок вовлекла в нее Ломбардию, так скандинавское мореплавание принесло экономическое пробуждение берегам Фландрии.
