– Конец прошлого месяца. Южная Халкария… Последний перегон перед границей, – прокомментировал Степаненко.

Виноградов припомнил – в прессе тогда довольно бурно комментировался налет неустановленной банды на российский железнодорожный состав. Последовали даже какие-то санкции… Погибло больше десяти человек, в том числе двое милиционеров и стрелок военизированной охраны, выделенный местным Управлением дороги.

Степаненко сложил веер глянцевых прямоугольников.

– Один из вагонов, тот, который взрывали, был мой… Жратву – консервы, шоколад, ликеры – вычистили под ноль. Но это – хрен с ним! Они забрали одну штуку… Ее и надо найти.

– Что за штука?

– Контейнер такой… Типа бочки на двух полозьях. Метра два на полтора. По бокам – ручки, чтобы удобнее носить, сверху еще небольшая фиговина. Зеленая… А сам – белый.

– Тяжелый?

– Вчетвером – носят.

– Внутри что?

– Да! Везли в брезентовом чехле, без маркировок…

– Внутри что? – повторил вопрос Виноградов.

– Не наркота. И не похищенный труп, – натужно усмехнулся собеседник. – Можешь быть спокоен.

Он понимал, что вопрос не праздный. Секунду помедлил:

– Внутри… Скажем так: найдешь – сам узнаешь! Не найдешь – меньше будет головной боли. И у тебя, и у нас.

При такой постановке вопроса задача на порядок усложнялась, но правила в этой игре придумывал не Виноградов. И даже, судя по всему, не Степаненко.

– Что еще?

– В этом злосчастном поезде ехал Андрей Баконис, фотокорреспондент из «Прибалтийского курьера». Ну он еще прославился снимками у телебашни, потом там что-то про ваши генеральские дачи… Искатель приключений на собственную задницу!

– Слышал.

– Так вот, этот Баконис, когда они на засаду нарвались, первым делом целую пленку отщелкал, а потом – уже не знаю, как он их уболтал, – увязался за бандой… Прошатался с ними несколько дней, а «всплыл» уже дома – живой, здоровый. В «Курьере» появился его репортаж – но только о самом налете. Кто, что – ни строчки! Как обрезало – ни снимков, ни комментариев… Ничего!

– Так.

– Значит, первым делом поедешь к корреспонденту. Побеседуешь. Вытяни из него все!

– Что – все?

– Когда я говорю все – значит все! В первую очередь – про «бочку». Ну и остальное… Дальше – по обстановке, не мне учить. Только свяжись, сообщи о результатах.

– Будет сделано.

– И еще… Есть основания полагать, что контейнер поврежден взрывом. Это плохо. Очень плохо!

– Для кого?

– Для всех!

От тяжелого взгляда Степаненко Владимиру Александровичу стало на мгновение зябко. Мастер не шутил.

– Снимки возьми… Оплата – с сегодняшнего дня. Условия – как договаривались. Вопросы есть?

Вопросов у Виноградова было много. Но на ответ рассчитывать не приходилось…

И снова Прибалтика. Поднимаясь вверх по истертому булыжнику Старого города, Виноградов с грустью вглядывался в знакомые с детства сказочные уголки. Он любил эти горбатые, извилистые улочки, громады крепостных башен, узор шпилей и замысловатых флюгеров в печальном небе…

У россиян, подумал Владимир Александрович, после всего этого бардака возник новый вид ностальгии – ностальгии по утраченным окраинам некогда Великой Державы. Была ведь пусть какая-никакая, такая-рассякая, но – Великая, но – Держава! А теперь… Это нашим детям, пока несмышленым, будет потом все равно – что Финляндия, что Латвия, что Гондурас: заграница… Но для нас, например, тридцатилетних питерцев, всю жизнь гордившихся европейским уютом Риги не меньше, чем золотыми куполами Суздаля или рыбным богатством Камчатки?

– Его нет, к сожалению, – с вежливым акцентом ответила симпатичная старушка, разбиравшая в приемной редакции огромный желтый мешок с письмами. – Сегодня, во всяком случае, не видела.

– Какая досада!

– Знаете что, молодой человек… Спросите у Бориса – он бывает там даже, пожалуй, чаще, чем здесь. – Собеседница кивнула в сторону обитой дерматином двери с табличкой на двух языках: «Заместитель редактора». Старушка напомнила Виноградову добрую и усталую учительницу, говорящую о непутевом, но любимом выпускнике.

– У Бориса?

– Вы, наверное, приезжий? Конечно… «У Бориса» – это кафе напротив, сразу за углом. Там собирается русская молодежь – журналисты со всех газет. И с телевидения… Что-то вроде клуба, так?

– Спасибо большое, я схожу – спрошу!

– Не за что. Может быть, хотите передать? Или оставить записку?

– Нет, спасибо. Всего доброго!

– Всего хорошего!

…Ни охранника, ни швейцара в галунах, к чему так привык в неспокойном Питере Виноградов, на входе в кафе не было. Без труда обнаружив бурую от времени дубовую дверь под кованой вывеской, через минуту он уже разговаривал с очкастым худощавым барменом.

– Баконис? Нет, сейчас нету.

– А имеет смысл ждать?

– Ждать?.. – бармен в задумчивости снял и начал протирать очки. Даже его акцент воспринимался Виноградовым не по-заграничному, пробуждая школьные воспоминания о взбитых сливках, первой отечественной жевательной резинке и безупречной чистоте гостиничного белья.

– Ждать? Пожалуй! Его нет уже третий день, так долго он не отсутствует, значит, должен появиться… Длительный перерыв может плохо сказаться на его самочувствии! – доверительно хохотнул он, подмигнув и звякнув серебряной ложечкой о пузатое стекло коньячной бутылки. Бармен говорил с Владимиром Александровичем, как со старым знакомым, располагая к себе и ненавязчиво втягивая в интимный круг постоянных клиентов:

– Что-нибудь хотите?

– Пиццу, пожалуй… И кофе, – Виноградов пробежал глазами придвинутую призму с ценниками. – Рубли берете?

– Нет проблем. И даже юани, динары и донги! По курсу… Я вас не обидел?

– Нет, пожалуй… – хмыкнул Виноградов.

– Выпьете?

– Один «Сан-Франциско». Со льдом.

– Прекрасно! Присаживайтесь – я сейчас принесу.

Владимир Александрович присел за столик в углу, лицом к выходу, аккуратно пристроив дипломат в узкий промежуток между крахмальной клетчатой скатертью и стенкой, плащ он перед этим снял и повесил на один из служащих для этой цели оленьих рогов.

Вообше-то можно было выбрать любой из шести пустовавших столов – столпотворения «У Бориса» явно не наблюдалось. Рядом с неработающим телевизором о чем-то шепталась студенческого вида пара – длинноволосый парень в свитере и коротко стриженная девушка. Друг друга и двух чашек кофе им было вполне достаточно для гармонии с окружающим миром. Еше один посетитель как раз рассчитывался с барменом, судя по количеству грязной посуды, завтрак был обилен и недешев. За самым большим столом, шестиместным, прямо под портретом Гюнтера Вальрафа[3], бурно дискутировала богемного вида компания. Энтузиазм ее участников подпитывался табуном пивных бутылок, среди которых белела тонкой шеей родимая «Столичная». Виноградов прислушался…

– И все-таки оставаться русским вне России… На последних выборах я дал данные социологического опроса по столице…

– Да читали все! Читали! Мой редактор, старый пердун…

– Как вообще ты с ним работаешь? Скопище коммунистических фашистов! Переходи к нам…

– А платить мне кто будет? Эти голодранцы из сексуальных меньшинств?

– Проститутка!

– Сам ты… Гений чистой красоты!

– Хватит! Хватит политики… Дайте Киту закончить!

– Точно, давай, Кит!

– И все-таки…

– Заткнись! Не обращай внимания, Кит, продолжай.

Румяный парень с серьгой в ухе и в черно-белом пиджаке расцветки «зебры играют в шахматы» глотнул прямо из горлышка, перелистнул страницу блокнота и продолжал с того места, где его, очевидно, прервали:

– Итак, мы исходим из того, что нет ничего вне материи. Но марксистская «объективная реальность, данная нам в ощущение», есть ничтожно малая частица материи, как раз и называемая «материальным миром». За его пределами, то есть вне наших знаний об окружающем нас, и существует «энергия материи», влияющая на все, что происходит в нашем материальном мире.