– До свидания!

– Все доброго! Спасибо.

– Саныч! Это ты? – донеслось снизу. Виноградов узнал голос лейтенанта Шахтина.

– Я!

– Смена пришла! Домой собираешься?

– Иду! – бросил Владимир Александрович в гулкий полумрак лестничного пролета и направился вниз…

Но так уж получилось, что в этот вечер напарник Виноградова ушел домой один. Стечение обстоятельств – судьба… Не пришел на дежурство один из сменщиков.

В подобных случаях либо наскоро обзванивали сослуживцев, договариваясь о внеурочном выходе, либо оставался кто-нибудь из предыдущей смены. Как правило, Владимир Александрович старался «халтурой» не злоупотреблять, предпочитая ночи проводить дома, но на этот раз решил задержаться до утра…

– Ты где спать будешь? – первым делом, заперев за ушедшим Шахтиным дверь, поинтересовался новый напарник Виноградова. Вопрос был не праздный – имелся выбор: либо на крохотном декоративном диванчике, что неудобно, либо на двух составленных креслах, что еще неудобнее.

– На диване, – не преминул воспользоваться своим правом добровольца капитан.

– Чаю попьешь? – инспектор из отделения связи Мартыненко был человеком незлобливым и обстоятельным. Он уже разматывал белый шнур кипятильника, шуршал полиэтиленовыми пакетами с домашней снедью.

– Водички бы…

– Сейчас принесу! – Виноградов ничего не имел против того, чтобы подняться до санузла. Внезапно он прислушался: по лестнице, нарастая, рассыпался перестук каблучков. В дверях возникла, распространяя цветочный запах дешевых французских духов, мадам Цадкина. Отставая на полкорпуса, за ней почтительно следовал Бублик. У выхода они поравнялись, и водитель щелкнул замком.

– До свидания! – не оборачиваясь, бросила милиционерам Лидия Феликсовна, смело шагая в пургу – путь ее был недолог, только до теплого салона «мерседеса».

– Счастливо оставаться! – протянул руку подошедшему Виноградову Бублик.

– Постой! – прощаясь, Владимир Александрович придержал его ладонь в своей. – А с долларами-то как? Нашли?

– С долларами? – замерев, удивился водитель. Было видно, что он не притворяется – просто мысль о валюте не приходила ему в голову, точнее, как-то незаметно покинула ее, вытесненная другими, более насущными. – Черт его знает…

Уже стоя рядом с машиной, Бублик обернулся к Виноградову и почти прокричал:

– Слышь! Этот ваш… мент – он ведь на меня грешил. Да и ты тоже… Не так?..

– Воды-то наберешь, Саныч? – вывел капитана из размышления голос Мартыненко. – Или как?

– Иду, иду…

…Виноградов спускался по лестнице аккуратно, стараясь не оставлять мокрых следов – давным-давно треснувший керамический чайник безбожно протекал, несмотря на заплаты из синей изоленты. Чайник был общественный, «сбрасываться» на новый никому не хотелось, а своего лишнего в домах у сотрудников милиции по нынешним временам не было.

Владимир Александрович остановился, подождал… Из-за обитой натуральной кожей двери не доносилось ни звука. Он преодолел еще один пролет и, зазевавшись, больно ударился плечом об острый угол электрощита.

– Ч-чер-рт! – Часть воды выплеснулась на лестницу и на брюки.

– Чего-то ты долго! – В открывшемся светлом прямоугольнике вырос силуэт Мартыненко. – Давай сюда.

Он принял от Виноградова чайник и направился к розетке. Владимир Александрович же замешкался, стряхивая с брючины особо крупные капли, потом, неожиданно даже для самого себя, уперся одной ногой в перила, коленом другой – в стену рядом, подтянулся, уцепившись за край электрощита и быстро провел рукой по его металлической поверхности…

– Вот! – Он стоял, рассматривая на свету безликий конверт из плотной коричневой бумаги и нисколько не обманываясь по поводу его содержимого.

В конверте лежало двадцать зеленых «полтинников» – ровно тысяча долларов США…

– Э-эй! Ты чего там? – отреагировал на шум Мартыненко. Видеть напарника он не мог, тем не менее Виноградов судорожно запихнул находку под форму.

– Ничего… Кусочек карате. – Он вошел в «караулку», слегка шурясь от яркого света и отряхивая испачканное известкой колено.

Мартыненко включил телевизор. Это было как нельзя кстати – потягивая терпкий, круто заваренный чай и невидящими глазами уставившись в экран, Владимир Александрович пытался упорядочить впечатления прошедшего вечера.

Вновь раздался топот с лестницы, и первым из полутьмы в холл вступил Андрей Леонидович.

– До свидания. Счастливо оставаться! – он попрощался с милиционерами за руку, ничем не выделив Виноградова. – Не холодно тут у вас? Ночью не мерзнете?

– Да нет, теперь нормально, – кивнул Мартыненко головой в сторону мощного масляного радиатора, выделенного стараниями завхоза неделю назад. – Всего доброго!

Вошел Валентин Сергеевич. Придерживая за локоть, он вел впереди себя Машу, бледную, со следами небрежно смытой косметики на лице.

– Спокойной ночи, ребята! – кивнул он остающимся, не выпуская из профессионального захвата руку секретарши.

Пока Мартыненко возился с запором, Владимир Александрович пытался заглянуть Машке в глаза. Наконец ему это удалось – глаза были пустые и влажные. Тихо заурчав двигателем, «пятерка» Валентина Сергеевича исчезла в холодной вечерней темноте.

– Наконец-то… Спать будем? – Ослабив ремень с кобурой, потер затекшую спину ночной напарник Виноградова.

– Попробуем, – отойдя от окна, ответил Владимир Александрович, но уверенности в его голосе не чувствовалось: за пазухой тихо шелестело без малого полмиллиона…

Спать одетым – это не сон. Тем не менее ночь, проведенная в полузабытьи, уходила. Уходила, оставляя после себя мутную тяжесть в голове, боль суставов и затекших мышц и отвратительный привкус во рту.

Звонок застал Виноградова спускающимся из туалета.

– Седьмой час. Однако!

– Какого черта. – Мартыненко, растрепанный, с суточной щетиной, торопливо пихал непослушные ноги в расшнурованные ботинки. – Подожди, я сейчас!

– Кто? – сняв пистолет с предохранителя, поинтересовался капитан.

– Я, Цадкин! – Владимир Александрович узнал голос президента. Отпер дверь, отступил в сторону, не спеша засовывая «ствол» в кобуру. Рядом хмуро встал успевший привести себя в порядок Мартыненко.

– Доброе утро!

– Здравствуйте…

Андрей Леонидович выглядел отвратительно – ненамного лучше сотрудников милиции. Виноградов впервые видел его таким – бледный, небритый, с ввалившимися глазами. Цадкин обернулся на звук отъезжающего «мерседеса», затем шагнул в относительное тепло холла. Капитан пропустил его, щелкнул замком…

Обернувшись, он увидел, что Андрей Леонидович в нерешительности разглядывает его, взвешивая, казалось, что-то, неожиданно пришедшее в голову:

– Вы… Пойдемте ко мне!

– Хорошо, – покладисто кивнул Виноградов. Он всегда нюхом чуял неприятности, и сейчас был именно тот случай.

– Побудешь? – повернулся он к напарнику.

– Нет проблем, – оправил складки под ремнем Мартыненко…

До кабинета шли молча.

– Присаживайтесь!

В офисе со вчерашнего вечера почти ничего не изменилось – только пепельница была полна окурками, да немытые кофейные чашки громоздились на подоконнике. Обычно это все прибирала Машка…

– Я подумал – вам это важно знать… Может коснуться… Хотя – вряд ли, но…

Владимир Александрович молчал.

– Сегодня ночью Марья, моя секретарша… Она покончила с собой, – постепенно Цадкин обретал уверенность в себе. – Мы высадили ее у дома, а в три часа позвонили родители – поужинала, пожаловалась на усталость, попросила не беспокоить… Случайно увидели – уже поздно. «Скорая» констатировала смерть. Пытались там что-то сделать… Но – поздно.

– Снотворное?

– Да какая-то гадость.

– Записка?

– Да. Родители отдали – я ведь там как родной был… – Цадкин невесело усмехнулся. – Вот.

Он протянул Виноградову аккуратно вырванный из блокнота листок:

«Я ни в чем не виновата».

– Подписи нет… Это бывает, – возвращая записку, зачем-то сказал Владимир Александрович.