– Дай пять!
Рукопожатие деда Вадика было стальным – похоже, стараясь удивить Жеку, он сжал его руку так сильно, как только мог.
– Чуть руку не сломал, дед Вадик! – сказал Жека то, что явно хотел услышать старик.
– Ну так! – сделал горделивую гримасу дед Вадик. – Я же еще мощный дуб!
Бросив влажную куртку в кресло и оставшись в одной светло-голубой футболке с надписью «Developer NYC», Жека повернулся к смотревшему на него деду Стасу. По худобе тот бы посоревновался с узниками концлагерей – впалые щеки, выпирающие ключицы и проступающие из-под майки ребра. Поредевший ежик недавно мытых волос делал деда похожим на маленького ребенка. Жека вгляделся в его блеклые, с суженными от регулярных героиновых приходов зрачками глаза, рассмотрел в них искру узнавания, произнес:
– Привет, дед, – и взял его за высохшую (а когда-то тяжелую, ударит – никакие бабки не отшепчут, в мозолях и с заусенцами на пальцах) руку бывшего солдата и токаря–фрезеровщика, русского со странно доставшейся ему фамилией Раппопорт.
– Привет, Жека, – произнес дед Стас.
– Как ты?
Дед Стас улыбнулся одними глазами, подернутыми дымкой.
– Да вроде сегодня ничего… – голос у него был слабый, а у глаз и рта собрались морщины.
– Смотрю, ты молодцом. Гостей принимаешь.
– Да вот, Ванька, черт, пришел. Предлагает выпить…
– Чего там, полста молдавского коньячка! Для здоровья – самое оно! – оживился дед Вадик. – У меня дома бутылка открытая есть! «Черный аист»! Племяш привез из Кишинева. Сбегать?
Жека улыбался, стараясь не обращать внимания на то, что дед назвал старого друга Ванькой. В последнее время он не всегда узнавал даже его, Жеку, так что сегодня для него хороший день.
– Хана тебе, Вадик! Мат в три хода! – вспомнил Жека, как объявлял сопернику дед Стас, сидя за шахматной доской в небольшом скверике в пяти минутах ходьбы от дома.
Окружавшие доску и игроков мужики начинали галдеть, обсуждая перспективы партии, а дед Вадик лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации. И иногда находил, ходов через двадцать ставя мат другу. Заканчивалось все тем, что толпой шли выпить «по кружечке» к ларьку у самого «Степана Разина».
– Пиво – дерьмо, но свежее дерьмо, – говорили то один, то другой.
– А где сиделка? – спросил Жека у деда Вадика.
– Сисястая-то эта? На кухне, с Ольгой треплется. Она Ильича покормила, да мы ее выгнали – чего ей тут нас слушать?
– Правильно.
– Я бы тоже лежал бы и болел, если об меня такими титьками терлись, – мечтательно закатил глаза дед Вадик, потом посмотрел на друга. – В наше время, если бы какая-нибудь краля так оделась, ее бы дружинники в милицию отправили и там заперли бы на пятнадцать суток… Жека, не знаю, как вы, парни молодые, с ума не сходите – вот увидел такую и не поймешь, проститутка она или на День рождения к подружке вырядилась. И – ну это мне Егорка, внук мой, рассказывал – пригласил ее на первое свидание, даже цветов не принес, а она ему все равно дала. А вроде приличная. Вот пацан и думает теперь – шлюха она или просто он ей так понравился, до беспамятства. «Я ваша вся, сударь», бля… – дед Вадик не то засмеялся, не то закаркал, наставил на Жеку подрагивающий палец. – Я понимаю, почему ты еще не женился.
Жека подумал и сказал:
– Ну, я тут встретил одну… Наверное, женюсь.
– Молодец! На свадьбу-то нас с Ильичом пригласишь?
– Куда же без вас и без баяна?
– Слышал, Ильич? Еще на свадьбе с тобой попляшем.
– Что за девушка? – спросил дед Стас. – Не та, что к Игоревне из Орла приехала поступать в институт?
Жека подумал, что все-таки не зря он покупает нооджерон деду. Иначе откуда эти всполохи и просветления у него в голове? Хотя внучку Инессы Игоревны с третьего этажа он не видел пару лет. Встретившись с глазами деда Вадика, Жека понял, что деду Стасу уже говорили, что внучка Игоревны либо провалилась при поступлении и уехала домой, либо вышла замуж и улетела в Америку, либо еще что-то.
– Куда нашему Жеке до нее, Ильич, – похлопал дед Вадик по руке друга. – Я же ругал его тогда, говорил: «У тебя голова соображает. Книжки читаешь. Иди в институт».
«Институт», – подумал Жека и вспомнил, как его и Флюгера в шестом классе Культура, их классная руководительница, за какое-то хулиганство заперла в кабинете и нещадно, куда попало, избила мешком из-под сменки. Тяжело, со всхлипами дышала и приговаривала при этом: «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь…» А в мешке (дело было перед зимними каникулами) у Флюгера лежали хоккейные коньки, на всю жизнь отбившие у Жеки охоту к учёбе.
– Так нет, Жека же у нас дворовый пацан, – продолжал дед Вадик. – Звезда гетто, мать твою… Как, кстати, мать?
Жека бросил на него косой взгляд и коротко покачал головой.
– Понятно, – вздохнул дед Вадик. – Паскудная девка она все-таки.
– Кто? – не понял дед Стас. – Жекина невеста? Так ты не торопись жениться-то, приглядись.
– Вот и я о том же, – подмигнул дед Вадик вставшему Жеке. – Иди лучше эту за сиськи помацай. Не откажет, небось, работодателю? – и опять не то засмеялся, не то закаркал.
На кухне уютно витали запахи жарящегося мяса и заварного кофе, который на ночь глядя попивали устроившиеся у кухонного стола соседка «тетя Оля» и Света, третьекурсница Первого Медицинского – сиделка, которую дед Вадик назвал «сисястой». Не соврал, тесная блузка обтягивала груди четвертого размера. При этом фигура спортивная, светлые (ну, Света ведь) волосы заплетены в косу, лицо симпатичное, с редкими веснушками, голубыми глазами и пухлыми губами, которые, Жека как сейчас помнил, однажды пахли зеленым чаем с мелиссой.
– Я же говорила, что Жека пришел, – кивнула, когда он зашел, Ольга. – Привет, бродяга.
– Привет, тёть-Оль. Привет, Света, – улыбнулся он женщинам.
– Кофе хочешь?
– Нет, спасибо, тёть-Оль.
– Как делишки?
– Хорошишки. У вас как?
– Нормально, все по-старому.
– Где Евдокия Дементьевна? Опять в театре?
– Да, в Молодежке на «Касатке». Видел?.. Ну да, конечно. Где уж тебе время найти?.. Ладно, мальчишки–девчонки, пойду я пока позвоню.
«Тетя Оля» допила кофе, убавила огонь под сковородкой с мясом и вышла с кухни. Жека присел на ее место напротив Светы. Та смотрела на него.
– Я гляжу, деду вроде как получше?
– Да, но, знаешь, это временно, – ответила Света.
– Знаю, – кивнул Жека. – Неизвестно, что будет завтра. Как у него боли?
– Помогает… лекарство, – виновато, будто она по собственному желанию колола деду Стасу героин в вену, сказала Света. – Только опять кончается.
– Я привез, – произнес Жека. – И деньги за твои смены.
– Спасибо.
– Тебе спасибо.
– Вадим Дмитриевич еще не ушел?
– Нет, пускай пообщаются. Давно он тут?
– Ну, с час, где-то… Оля говорит, что надо отвезти Станислава Ильича на консультацию в онкологию…
– Нет, не надо, – помотал головой Жека. – Там сказали же в апреле, что дед полтора месяца протянет, не больше. Какая разница, что они сейчас пообещают? Еще полтора месяца?
– Извини.
– Ничего.
Жека подумал о том, как ему хорошо и уютно – торчать здесь, на коммунальной кухне. Слушать, как шипит мясо на старой газовой плите. Знать, что дед не чувствует боли, которую в панике телеграфируют в мозг погибающие клетки поджелудочной. Забыть, что его могут искать люди, вооруженные «береттами».
Немного неловко только встречаться глазами со Светой, кидающей на него взгляды поверх кружки с кофе. Жека вспомнил, как в однажды июле (он был в тот раз слегка навеселе, а Света дежурила третью или четвертую смену) он зажал ее в ванной комнате, сразу притянул к себе и полез с поцелуями. Сначала Света молча пыталась вырваться, а потом приоткрыла мягкие губы и стала целоваться так, что у Жеки задымилось в штанах. Он прямо через ткань блузки расстегнул ее лифчик, запустил под блузку руки, стал мять бархатные на ощупь груди девушки («мацать», как сказал дед Вадик), добрался до затвердевших сосков, попытался справиться с «болтами» на ее джинсах. Непонятно, чем бы все закончилось, но в ванную постучали, и они отпрянули друг от друга. Привели себя в порядок и разбежались. Первой вышла Света и укрылась в комнате деда Стаса, а за ней Жека, не глядя на тех, кто там был или не был на кухне, сразу оделся и, не прощаясь с сиделкой, ушел на улицу. Вспомнив об этом утром, чуть не полыхнул со стыда. Рассказал об этом заехавшему к нему на чаёк Фью, тот ответил:
